Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус
Это вортеккс граната — с уверенностью сказал он — Очинь опасная. Видите эти буквы на имперском гоффике? Написано «только для боссов», так что не трогайте это, ясна?
Снагротц услышал, как водитель Хотродз бормочет с переднего сиденья
— Я помню, что у Узгоба Краззнита из Плахих Лун была вортеккс граната, она была не… Снагротц наклонился и резко захлопнул люк к водителю, чтобы парни не слышали продолжения.
— Заткнись и сматри на дорогу!
Где-то на заднем плане настойчивый голос Смиркетта становился все отчаяннее
— Босс! БОСС! Это очень-очень важно! Тебе точно-точно-точно надо пойти и заценить что тут!
Снагротц увидел, как ноги Смиркетта исчезли через маленькую смотровую щель
— Э! Куда это ты собрался! — Снагротц подобрался ближе к смотровой щели — Смиркетт, ты беспалезный грот, вернись пока я не…
Слова застряли в горле орка, когда он увидел приближающийся «Громовой ястреб»
— Вот чорт!
Еле слышно проговорил Снагротц, застывший от вида грациозной летающей крепости, зависшей в паре метров над вагоном. Смиркетт пытался спрятаться в ближайшем укрытии, но его попытки убежать долго не продлились…
— Все на выхад! Вылезайте! — закричал Снагротц, пинком открыв дверь и схватив «вортеккс гранату». Он попытался спрыгнуть с фуры, но было слишком поздно. Громкий рев оглушил орка, когда вагон превратился в огненный шар…
Космодесантник спрыгнул с холодных обгоревших обломков вагона и отдал честь сержанту. В его руках был имперский радиомаяк, который все искали…
Ник Кайм
Бремя ангелов
Смертные зовут нас ангелами. Наши крылья из пламени, а гнев внушает ужас, но в нас нет ничего сверхъестественного. Мы — плоть, кровь и кости. Ни хваленые и ни бессмертные. И все же мы внушаем страх и благоговение, подобно существам истинного света.
Когда-то я верил, что среди нас был один из божественного рода, тот, кто мог претендовать на это имя. Безупречно благородный, нестареющий и мудрый, я бы сказал — истинный ангел. Так было до того дня, когда спала его маска, а затем другая, что была под ней, и я узнал, каким на самом деле ангелом был Данте.
Мое откровение началось на Гекатомбе…
На голой равнине кружил красно-ржавый песок, поднимаемый грозовыми ветрами с северных гор. Он скрывал громоздкие силуэты штурмовых кораблей, один из которых принадлежал нам.
Наши следы тоже исчезли, словно мы никогда не шли по высокому плато. Туда, где по подсказке ненадежно работающего ауспика должны были найти Кровавых Ангелов.
Раздался воинственный рокот, предвещая выброс пламени из вулкана среди высоких горных пиков. Для Саламандра это был детский лепет, но Вулканис оценил гармонию, наблюдая за извержением.
— Запах дома, — пробормотал он по воксу.
— Щенок. Плевок Дригнирра посвирепее будет, — ответил Зад’ир, как обычно любящий поспорить.
Я улыбнулся под драконьей личиной их подтруниванию. Огненным Змиям немного беспечности не помешает. Ее следовало прививать. Я доверил эту задачу сержанту Прэтору, но с недавних пор он стал мрачным. Прэтор вел внутреннюю борьбу, которая закалит его или же сломает. Он бы тоже посмеялся над этим унылым извержением.
Гекатомба была слабенькой версией Ноктюрна. Для Саламандр ее обжигающий кожу жар был нежной лаской, а горы — крошечными скалами в сравнении с затмевающими солнце пиками их родины.
— Как и твое дыхание, Зад’ир, — вставил Ксаккус, поддержав брата.
— Пожиратель скедов… — начал Зад’ир.
— Впереди, — вмешался Иканий, синевато-серый экран его ауспика трещал помехами. — Двести метров и приближается.
Несмотря на статику, я видел, как измеритель дистанции с щелканьем приближается к нулю.
— Ты уверен, Авангард? — спросил Зад’ир, употребив уничижительную кличку Икания. Она отражала желание Икания всегда быть впереди. В моей свите он находился меньше остальных. Довольно скоро новичок поймет, что не должен ничего доказывать. — Припоминаю какие-то восемьсот метров назад пустынную впадину, которая выглядела точно, как наша цель.
— Гроза забивает мои приборы.
— Ты уверен, что не твой нюх.
Иканий повернулся и свирепо взглянул на Зад’ира, но когда остальные воины засмеялись, все невольные оскорбления забылись.
— Мы снова обсуждаем твое дыхание, брат? — ответил Иканий, несмотря на внешнюю серьезность.
Снова раздался смех. Слышать его было в радость. Со времен вторжения на наш родной мир поводов для смеха почти не было. Но Ноктюрн пережил нападение Нигилана и его ренегатов из числа Драконовых Воинов. Наш Орден и его племена также выжили, но я по-прежнему нес тяжелое бремя.
— Не испытывайте жалости к гневу этого мира, — сказал я своим воинам. — Упивайтесь им. Сопротивляйтесь ему. И если все еще будете им недовольны… только тогда обращайтесь к Зад’иру за настоящим испытанием для вашей отваги.
Смех стал оглушительным. Редкость для нас, пусть Огненные Змии и известны своим несдержанным нравом. В этом смысле у нас было очень много общего с Волками. Но я прибыл сюда не для встречи с Гримнаром и его фенрисийскими псами войны. Когда ветер стих, а песок в воздухе осел, показались ярко-красные штурмовые корабли, а за ними наполовину засыпанная цитадель.
Это был старый бастион Кровавых Ангелов, построенный из гладкого серого гранита, хотя песок придал ему красноватый оттенок и разрушил некоторые из статуй на покатых стенах. Со стрельчатой арки свисало знамя, скорбно развевавшееся на ветру.
Внутрь бастиона вела широкая арка. Вполне возможно, когда-то она была достаточно большой, чтобы пропускать могучие боевые машины, но со временем так осела, что сейчас через нее мог пройти только один воин в силовом доспехе.
Три таких воина стояли перед ней, чтобы поприветствовать нас.
Я знал Исрафела. Когда мы приблизились, Вестник кивнул нам. Также я увидел сенешаля Кассиила, никогда не отходящего далеко от своего господина.
Между ними стоял воин, такой же благородный и властный, каким я его помнил. Его боевой доспех из позолоченного адамантия и керамита был сделан в виде обнаженной мускулатуры. Среди многочисленных драгоценностей самой крупной была украшавшая грудь рубиновая кровавая капля, от которой раскинулись два ангельских крыла. Лицо воина скрывала золотая маска, так же сделанная в виде обнаженного лица. У бедра висел изящный боевой топор. Как Саламандр я оценил отлично выкованное оружие, с ним немногие могли сравниться.
Прошли годы с тех пор, как они последний раз виделись для исполнения обета. Здесь, на Гекатомбе, в осевшей цитадели, совместный ритуал наших Орденов снова состоится.
Подойдя к Ангелам, я со своими воинами преклонил колени.
— Поднимись, Ту’шан, и остальные тоже, — обратился Данте мелодичным и в то же время сильным голосом, — и знайте, что вы среди друзей.
Когда я поднялся, Данте по воинскому обычаю обхватил мою кисть, и мы обнялись, как братья.
— Добро пожаловать, Ту’шан. — В его голосе слышалась радость от встречи с нами. — Расскажи мне все, что случилось после нашей последней встречи.
— Боюсь, мой рассказ не будет таким же теплым, как твое приветствие.
— Понимаю.
Я отметил, что воины Данте уважительно поклонились, но не стали пожимать руки моим драконам. В этом отношении Ангелы были зачастую сдержанны. И всегда хладнокровны. Я счел знаки внимания Данте в отношении меня особыми.
Владыка Воинств продолжил в том же духе, похлопав по моему наплечнику.
— Что ж, давай поговорим внутри, а не посреди бури. У меня есть теплый хараш с самого Ваала.
Потрепанная энтропией эмблема капли крови над огромной аркой напоминала о хозяевах этой земли. Когда мы прошли внутрь, я вспомнил еще об одном: хваленой истории Ангелов и их тяге к крови.
Хараш было горячим и терпким на вкус. На Ноктюрне я привык к более крепким напиткам, но и ваальское вино было не без букета и крепости.
Данте проницательно наблюдал за мной, потягивая хараш из чаши, в то время как я залпом осушил свой серебряный кубок.
— Никогда не смакуешь вина, Ту’шан?
— Я берегу свои капризы для кузни, Данте.
В ответ он засмеялся, словно из-за только ему понятной шутки.
В покоях Данте было темно и по-спартански просто. Редкое убранство ограничивалось статуями и знаменами, которые прятались в тенях. Войдя в комнату, Данте снял шлем и сел на простой железный трон, укрывшись темнотой. Я устроился напротив, лицом к Владыке Воинств и выцветшей мозаике за его спиной. На ней были изображены пара ангелов — светлый и темный, великодушный защитник и гневный мститель — на обеих сторонах образной монеты. В этом символизме отражалась двойственность личности. Прекрасная работа отражала внутреннюю борьбу, ту, что велась не клинками, но силой воли. Я задумался над ее смыслом и решил, что слишком много усматриваю в ней.
