Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус
— Могу я принести вам еду или напитки, сэр?
— Нет.
— Вода достаточно свежая, — добавил Фроер, окунув пальцы в воду, — чистая. Мы не страдаем от жажды. Здесь есть съедобные фрукты и ягоды.
Не-человек промолчал.
— Странное место для войны, — сказал Фроер.
— Странное?
Фроер указал на заводь, блестящую воду, деревья с серебряными стволами, на ветках которых красовались листья цвета хаки, цветы, чистый свет, изумрудный мох на камнях.
— Этот рай, я имею в виду. После грязных дыр, склизких ям и ядовитых траншей в которых мы сражались, ругаясь из-за последней капли грязной воды во фляге. Здесь же Император даровал нам еду и воду, у нас нет нужды в срочных поставках и…
— Ты много разговариваешь, — отметил Ангел.
— П-простите.
— Здесь есть враг?
— Да.
— В таком случае, это не странное место для войны.
Фроер не знал что ответить.
— Твои оценки, — сказал Ангел.
— Так, хорошо…основные вражеские силы — это пехота, сосредоточенная к западу от лагуны. Моим силам было приказано обойти лагуну с востока, зайти во фланг и…
— Вы не достигли этого?
— Нет, сэр, — сказал Фроер, — впереди глубокая расщелина, грот. Там живет что-то, не дающее нам двигаться дальше и убивающее моих людей.
— Вид?
— Какой-то зверь, хрюкает как кабан. Не официального обозначе…
— Пусть твои люди выставят кордон. Если зверь пройдёт мимо меня — стреляйте на полном автомате.
— Так точно.
Фроер распределил своих солдат. Они пробирались по лужам по пояс в воде, оружие наизготовку. Ангел выдвинулся вперед, Фроер следовал за разводами, которые он оставлял в воде, мерцающей в солнечном свете.
Расщелина была темной, крутой и булькающей, поросшей травой и шипастыми растениями. Из неё пахло гнилью и плесенью и казалось, что солнце избегает её. Она была похожа на изъян ландшафта, тьму, скрывающуюся под идеальным обликом.
— Мы… — начал Фроер.
Ангел поднял руку, чтобы гвардеец замолчал и вытащил клинок с острым лезвием и позолоченной рукоятью.
Он сделал еще шаг, от его коленей расходилась рябь. Когда он отодвинул в сторону висящие обесцветившиеся листья, оттуда вылетел комок флегмы.
И им навстречу выскочил зверь.
Фроер вздохнул. Чудище двигалось так быстро, что он еле успевал за ним взглядом. Оно было в два раза больше Ангела, ожиревшее, его пятнистую шкуру покрывала черная щетина. Фроер увидел когти похожие на сломанные кости, слюнявый оскал с желтыми зубами и беспорядочно раскиданные мокрые глаза, похожие на лягушачью икру.
Когти проскребли по доспеху, Ангел хмыкнул, встретив набросившийся вес, и рубанул сбоку. В воздух брызнула черная вязкая кровь.
Ангел нанес еще один удар, на этот раз, держа меч двумя руками. В чистой воде разлилось еще больше похожих на нефть пятен вязкой крови.
Зверь воспользовался своим весом и яростно рванулся вперед, разбрасывая в сторону воду, ударив Ангела сбоку. Фроер увидел, что на красном доспехе появились глубокие царапины.
Но Ангел уже выманил существо.
— Огонь! — прокричал Фроер, его голос начал дрожать от страха.
Зверь отбросил Ангела, который погрузился под воду, и чудовище продолжило рваться вперед. Фроер стрелял в него, когда оно пронеслось мимо. Остальные солдаты, стоящие в воде, начали стрелять, посылая лазерные лучи над поверхностью воды. В воздухе завоняло горелым мясом.
Чудище не остановилось, обхватило капрала Энгга и откусило ему челюсть, затем разорвало рядового Лауне.
Ангел вырвался из воды подобно взрыву. Он двумя руками вонзил клинок в спину существа, дергая его в стороны, чтобы расшатать ребра и расширить рану.
Вода стала черной. Зверь визжал, его рвало нечистотами и, наконец, он завалился набок.
Ангел достал клинок и отрубил голову существа.
Визжание стихло.
— Можете продолжать наступление, — сказал Ангел.
Не-человек посмотрел на мертвое существо, затем на плавающие тела убитых людей. Вода была черной вокруг зверя и ярко-красной вокруг людей. Взгляд Ангела, похоже, задержался на красном. Фроер решил, что это выражение сожаления.
— Можете продолжать наступление, — повторил Ангел.
— Спасибо вам, — ответил Фроер. — Большое спасибо. Я…
— Меня мучает жажда, — прервал его Ангел.
— Сэр, вокруг нас питьевая вода, — сказал Фроер, — этот пруд заражен, но остальные…свежая вода и…
Ангел окинул его странным взглядом.
— Не найдется столько воды, — ответил он, — даже здесь, в раю.
Не-человек повернулся, пошел во тьму Расщелины и исчез в тенях, где солнце не видело его.
Крис Райт
Кубок
Он усердно корпел над металлом, болезненно чувствуя боязнь ошибиться.
Да, место для страха нашлось даже в душе, из которой его изгнали. Творение, подобное этому, больше никто не сможет создать, и если его уничтожить, то вечность станет чем-то меньшим. Если он и испытывает страх, то от осознания того, что эта вещь может быть утеряна для ордена. Ордена, в душе которого потеря отпечаталась с самого его основания.
Он работает осторожно и точно. Существуют машины, которые могут делать это быстрее, но они не знают чувств, поэтому не используются. Только плоть может быть допущена к работе над этим шедевром. Плоть, управляемая разумом, осознающим его ценность.
Когда он сражается, чувствуя, как внутри закипает бессмертная ярость, он совсем не такой. Он ревет вместе с остальными, на время резни забыв о вещах, которые никогда не сможет выбросить из головы во время отдыха.
Только сейчас, здесь, в комнате на Ваале, которую он получил, когда стал одним из сангвинарных жрецов, его контроль ослабевает. Лишь здесь его душа обращается не только к кровопролитию, подавлению гнева, который лежит в основе их величия, или поиску, бесплодному поиску, чего-то способного исцелить их.
Он смотрит на творение, и оно сверкает ему в ответ, практически безупречное, его глубина переливается цветом чистого золота. Он видит свое отражение в изгибе чаши — бледная кожа его лица будто получает часть её величия.
Жрец восхищается возрастом вещи, который он ощущает, просто прикасаясь к металлу. Кровавые Ангелы с каждым столетием все больше ценят возраст. Космодесантник берет микроскальпель и проводит им вокруг выемки для драгоценного камня. Жрец удаляет и выбрасывает частицы старой грязи, оставшиеся от мира, где была найдена чаша.
Она становится всё красивее. Он улыбается, пока работает. Эта красота задевает его за душу. Он поворачивает чашу в руках, впечатленный.
Какие-то вещи возвышают нас, думает он. Не ярость, не жажда и не кошмары. Мы создали это, мы изготовили это.
Он корпит над металлом. Он справится, и все недостатки будут устранены.
Лаурентис, капитан восьмой роты, не знает страха и безрассудно нападает на врага.
С ним девять братьев, из их вокс-усилителей звучат пропитанные злобой боевые кличи. Они вступают в битву, положившись на свою броню и используя клинки, они держатся вместе. Их враги — оборотни, отродья ада. Они кричат в ответ. Каждый из них — мелкий божок, составляющий часть большей злобной сущности, способный вырывать и пожирать разумы смертных.
Лаурентис с ревом убивает их взмахами сияющего меча. Он в ярости и подходит всё ближе к её опасному краю. Над ним нависли черные небеса Арантии, похожие на запекшуюся кровь. Демоны появляются из бурлящей земли, их желтые глаза блестят огнем. Его братья бегут в открытую рану ненависти в блеске красного и золотого. Их чистые голоса разносят осуждающие речи, которым их научил еще сам Ангел, Который Пал.
Все его братья тоже балансируют на грани физической усталости и целости разума. Любой из них может соскользнуть в мягкую тьму скрываемой слабости. Никто из живых, даже те, кто пропитан святой кровью и одарен службой, не должен сражаться с такими существами.
Однако, Кровавые Ангелы прорываются к цели, ведомые животной яростью. Они идут к башне в форме рога, чей темный силуэт подсвечивается горящим горизонтом. Десантники убивают и убивают, клинки начинают дымиться от постоянного контакта с психической плотью.
Ариосто пал, его грудь разворочена. За ним Микеалис со сломанной шеей, его голова без шлема была втоптана в землю. Остальные продолжают сражаться, двигаться вперед, к башне. Лаурентис остается во главе, одной силой воли ведя своих братьев. Его броня уже стала черной, а не красной, она побита и обожжена останками проклятых тел.
— За Ангела! — кричит он, и его голос гремит как падающее золото.
Они продолжают сражаться. Они справятся, и все враги будут побеждены.
Он заканчивает ту часть работы, которая в его силах.
Жрец откладывает инструменты и проводит пальцами по золотым кромкам. Он чувствует мастерство и непрерывные линии, заложенные великими. Укол зависти портит это мгновение, и жрец отчитывает сам себя. Он был рожден в эпоху металла, а создатели этой прекрасной вещи жили в эпоху золота. Это решила судьба, а желать другой доли — великий грех, один из величайших.
