Алан Фостер - Утрата и обретение
— Когда меня похитили и доставили на этот корабль, я потерял разум и рассудок. Я ранил четырех этих молчунов, несмотря на какую-то наркотическую дрянь, которую они мне впрыснули.
Лакавший воду Джордж поднял голову от цистерны:
— Э, слушай, это же хорошо, детинушка! Никто из моих здешних знакомых не мог противостоять им так успешно.
Два огромных глаза перехватили восхищенный взгляд пса.
— Я вовсе не горжусь тем, что я сделал. Туукали — мирные существа. Нам нужно только, чтобы нас оставили в покое, не мешали бы нам петь наши песни и сочинять стихи. Вторгшись в наш покой, пришли ненавистные виленджи, украли наши души. Они украли меня. — Щупальца, способные с корнем вырывать деревья, яростно сплелись в клубок. — Я был так несчастен.
Уокер понимающе кивнул:
— Я тоже пытался им сопротивляться. Боюсь, что без особого успеха. Но я пытался.
Не желая ударить в грязь лицом, Джордж осторожно промолвил:
— Думаю, что я тоже куснул одного из них, когда он меня схватил.
— Очень долго, — сказал друзьям Браук, — мой разум был помрачен. Я лишился речи и забыл о приличиях. Я яростно бушевал, слепо дрался. Мой гнев был так силен, что однажды я едва не разорвал наложенные на меня путы. — Он указал на электрический барьер, преграждавший ему путь к коридору. — Но чем глубже проникаешь в этот барьер, тем сильнее становится поле, и мне в конце концов пришлось отступить. Несколько дней после этого я приходил в себя. — Глаза опускались и поднимались на своих стеблях. — Я не мог двигаться и питался болью моего гнева. — Голос его гремел как раскаты грома. — Но пока еще случаются такие моменты, когда я позволяю разочарованию и отчаянию овладевать мною. Горе отчаяния выплескивается, но не приносит мне облегчения, я ничего, ничего не могу поделать!
— Успокойся, детинушка, успокойся. — Встревоженный Уокер отдалился от Браука на несколько шагов. — Мы друзья, ты помнишь? Рифмы и разум, говоря друг с другом, обмениваются радостью?
Успокоившись, Браук посмотрел на встревожившегося человека:
— Неплохо, неплохо.
Уокер поразился, вдруг поняв, что он сделал. Он подсознательно усвоил манеры и стиль речи туукали. Напротив, Джордж посмотрел на двуногого друга странным взглядом.
— Марк, ты точно никогда не бывал на других планетах?
— Насколько я знаю, нет. Хотя иногда моя профессия казалась мне какой-то инопланетной. — Он встал и отряхнул штаны. — Тебе надо научиться смирять характер и подавлять раздражение, — сказал он Брауку. — Есть вещи, которые ты не в силах изменить. Сдержать себя — это не значит сдаться. — Он многозначительно взглянул в сторону коридора. — Как говорим мы, оптовые торговцы, может наступить день, когда у тебя появится шанс убить врага, и ты должен быть морально к этому готов.
«Интересно, — подумал он, — они переведут аналогию или поймут мои слова буквально?»
Туукали был велик, громогласен и устрашающ, но он был интеллектуален. Он не сказал в ответ ничего, предпочтя сделать неопределенный жест всеми четырьмя щупальцами. Уокер надеялся, что это признак понимания.
— Правильно, — тявкнул Джордж. — Все это означает, что не надо есть друзей.
— Так, значит, вы мои друзья? У меня нет друзей, — уныло проворчал Браук.
— Теперь они у тебя есть. Двое друзей. — Выказав мужество, какого Уокер не предполагал в своем четвероногом друге, дворняга подбежала к высившемуся стеной туукали и лизнула кончик одного из щупалец.
Уокер затаил дыхание.
Оба глаза чудовища удивленно воззрились на крошечного песика. Уокер знал, какими стремительными могли быть движения туукали. Если великан захочет, если жест Джорджа хотя бы в малейшей степени разозлит Браука, то пес будет проглочен мгновенно и целиком.
Вместо этого Браук молча ждал, когда Джордж перестанет его лизать и отойдет.
— Итак, кажется, у меня есть друзья. Друзья с малоподвижными суставами, неповоротливыми языками, необычным сочувствием. Я принимаю ваше присутствие и ваше предложение. — Он внимательно взглянул на пса. — Тем не менее больше так не делай.
— Понял, — с готовностью ответил Джордж. — У нашего вида это признак любви.
— А у нашего вида, — возразил туукали, — таким жестом пробуют пищу на вкус.
— Именно поэтому виленджи так долго держат тебя в изоляции? — поинтересовался Уокер, желая поскорее сменить тему. — Из-за того, что ты… э… постоянно обедал теми, кто пытался с тобой контактировать?
— В какой-то степени, несомненно, да. Конечно, когда я закусывал каким-нибудь пленником, это оборачивалось для виленджи убытком. — Туукали отвел взгляд. — Но отчасти, я уверен, они изолировали меня потому, что я продемонстрировал им свою природную непредсказуемость. Это помешало им верно меня оценить. Мою слепую ярость они ошибочно приняли за невежество и осудили меня на заточение. Это не значит, конечно, что, если бы представилась такая возможность, я сел бы с ними в кружок и стал обмениваться любезностями. — Щупальца заволновались. — Что я сделал бы для начала — это вырвал бы их конечности, потом гениталии, потом глаза, потом…
— Я не понимаю, почему они чураются твоего общества, — заметил Джордж, — или почему не приглашают тебя на роль буяна на свои сборища. — Пес склонил голову набок. — Виленджи умеют смеяться? Ты же наверняка знаешь о них больше, чем Марк и я.
— Занимательный вопрос.
Интересно, что, когда туукали задумывался, оба его глаза начинали смотреть друг на друга, словно ища ответа в их взаимных отражениях.
— Я не наблюдал в их поведении ничего подобного. Правда, думаю, что те моменты, когда они заманивают пленников в ловушку, не совсем хорошо подходят для коллективного веселья.
— Не могу понять, почему они не находят тебя интересным, — задумчиво произнес Джордж. — Может быть, все дело в твоем к ним отношении.
Стебли глаз изогнулись, и оба глаза уставились на пса.
— Они воспринимают только мою физическую внешность, мою ярость, но не пытаются войти в контакт с моей интеллектуальной сутью, каковая и является моей подлинной самостью.
— Может быть, они так относятся к тебе, потому что ты хочешь оторвать им конечности, — высказался Уокер.
— Варвары. Они обладают технологиями, но у этих стяжателей и хапуг начисто отсутствует культура!
— Мало того что они стяжатели, они еще и похитители, не забывай, — подсказал Джордж.
— Мучительно мое положение, напрасны надежды, печален мой смех.
Уокер поджал губы.
— Ты очень хорошо владеешь словом.
— Ты так думаешь? — Темные задумчивые глаза, каждый из которых был размером почти с человеческую голову, воззрились на Уокера. Но он не дрогнул. — Как ты можешь судить? Ведь ты выражаешь свои мысли совсем по-другому.
— Да, по-другому, — с готовностью согласился Уокер, — но я сразу распознаю истинные чувства, как только слышу их выражение.
Джордж покосился на друга, но ничего не сказал. Человек пока всего лишь следовал советам пса.
— Конечно же у вас есть песни и поэмы, сочиненные для удовлетворения чисто эстетических потребностей, и эти произведения не имеют ничего общего с обычными формальными средствами передачи информации?
— Как я рад, что не вспорол тебе живот и позволил есть и пить. — Вертикальная челюсть медленно приоткрылась и закрылась.
— Я тоже очень рад, — искренне произнес Уокер. Один гигантский глаз был так близко, что Уокер видел в нем свое отражение.
— Хотите послушать сагу о моем народе?
Во второй раз за сегодняшнее утро Уокер уселся на мягкий дерн.
— Хочу больше всего на свете.
Как истинный оптовый торговец, Уокер уже давно научился лгать, и лгать эффективно. Правда, ему было весьма любопытно посмотреть, что будет делать Браук. Что касается Джорджа, то он содрогнулся. Туукали то ли не заметил этой реакции, то ли неверно ее истолковал.
Уокер ожидал мастерского красноречия от гигантского инопланетянина. Чего он не ожидал, хотя и следовало, так это многословия, которым туукали выразил свои чувства. Ожидавшие коротких рубленых стихотворных фраз пленники с Земли получили, по-видимому, бесконечную гортанную песнь, выдержанную в безупречных рифмах и размерах и повествующую об одиночестве их нового знакомого. То, что они всей душой разделяли чувство изоляции и оторванности от родного дома, не могло смягчить невероятную скуку, от которой неминуемо, рано или поздно, оба землянина рисковали погрузиться в глубокий сон. Но ни человек, ни пес не могли позволить себе такой риск, опасаясь, что вдохновенный певец может очень неблагосклонно отнестись к такому бессловесному пренебрежению к его усилиям.
Через полчаса нескончаемых жалобных речитативов Уокер, однако, понял, что надо что-то предпринять. Но как положить конец этому заунывному песнопению, чтобы не вызвать недовольства туукали? Положение спас Джордж.
