Микенский цикл - Валентинов Андрей
– Ты отталкиваешь все, что Я дарю тебе, Диомед. Иногда для счастья нужно так мало – просто протянуть руку. Поэтому мы враги... враги... враги...
– Уйди, – прошептал я. – Даже если ТЫ права – уйди! Что ТЕБЕ еще надо?
Странным светом горели ЕЕ глаза – будто бы ОНА глядела на умирающего.
– Тебя не простили, Диомед. МЫ не простили. Ни тебя, ни остальных. Вас убьют – всех до одного, всех, кто был под Троей. В спину, исподтишка, подло. И в нашем Номосе, и в Восточном. Теперь там тоже – МЫ...
Серебристый Лик был уже совсем близко – холодный, невообразимо прекрасный.
– МОЙ сын, Эней Анхизид, тоже обречен. Уходите – все! Уходите в другие Номосы, где еще нет НАС. Это трудно, очень трудно, но это лучше, чем смерть. Ты возьмешь МОЕГО сына, возьмешь своих друзей и уйдешь в Западный Номос. Туда НАМ нет пути...
– А зачем мне ТВОЙ сын? – вздохнул я. – Спасай его сама.
– У него нет твоих сил, Диомед. Но у Энея есть другое. В чужом Номосе – чужая земля. Когда-то, пока наши Номосы не соединились, твои предки не могли даже ступить на землю Азии. Номос Запада – чужой, он вас не примет. Но МОЙ сын – не просто полубог. Он – Саженец. Он сможет укорениться, а вместе с ним – вы все...
– А чем он лучше всех нас? – удивился я.
В ответ – серебристый смех, легкий перезвон теплых капель.
– Эней – МОЙ сын, Диомед. Я сама – Саженец. Я родилась на Кипре, в Азии, в Номосе Востока, но смогла прижиться в Элладе. То, что построит МОЙ сын – и вы вместе с ним, – простоит века, тысячелетия. НАШИ корни не вырвать.
Я понял – это правда. ОНА не лжет.
– Значит, голову за голову, Пеннорожденная? Я спасаю ТВОЕГО сына и спасаюсь сам?
– Зачем ты так, Диомед? – вздохнули капли. – Неужели легче убить, чем спасти? Твоя мать не пришла к тебе, пришла Я... И не отталкивай МОИ дары, нельзя всвд жизнь только проливать кровь. МОЯ любовь для всех – даже для тебя, Диомед, мой враг! Не отталкивай... не отталкивай... не отталкивай...
Шепот капель стал почти неслышен, медленно таял во тьме ЕЕ Лик... Иногда для счастья нужно так мало – просто протянуть руку!
Мне снится дождь...
...Я снова дома. «Калидон», тугой парус над головой. По Лиловому морю, древней вечной дорогой.
Дорогой Миносов.
* * *
– И ничего уже не сделать, Идоменей?
– Ничего...
Я оглянулся. Низкие красные колонны – треснутые, обезглавленные, остатки ярких фресок на облупившихся стенах, разбитые камни мраморного пола. А дальше – серые в желтизне невысокие горы, вымощенная громадными плитами дорога, вдоль которой навечно застыли громадные двурогие идолы.
Кносс. Руины дворца. Вечная дорога привела меня к своему истоку.
Царство Миносов. Крит.
– И ты решил, Идоменей?
– Еще нет...
Мы встретились здесь, в развалинах Кносса, в двух шагах от страшного Лабиринта, где до сих пор бродит тень Астерия. Минотавра, где в разрушенных залах слышен шелест давно истлевших одежд, где лики сгинувших в далеких веках царей смотрят со стен на чудом уцелевший каменный трон – тяжелый, высеченный из цельного мрамора. Трон Миносов... Мы здесь, потому что Идоменею, басилею Крита, больше негде встретить гостя. Бывшему басилею...
– У меня больше тысячи воинов, Идоменей. Мы могли бы отвоевать Фест, затем двинуть на восток, в Этеокрету...
Он не ответил, даже не обернулся. Потомок Миносов не смотрел на погибший город, на твердыню его великих предков. Вдаль глядел – на серое осеннее море, на неровное пятно у горизонта...
...Островок Дия – первая земля, куда ступил мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед, когда пришел ЕГО час покинуть Крит и начать Титаномахию...
– Мы разрушим Фест, устроим резню... Что дальше, Тидид? Ты ведь сам не стал возвращаться в Аргос!..
Скучна наша судьба, судьба вернувшихся в родной... в чужой дом. Скучна, одинакова – как похожи истлевающие трупы на поле боя. Родич-предатель, захвативший престол, жена, уставшая ждать и греющая чужое ложе...
На Крите мятеж, на Крите война. И никому уже не нужен слишком поздно вернувшийся басилей.
– Я думал найти дочь, Тидид. Верил, что она еще жива, надеялся... А теперь мне уже не на что надеяться...
Что сказать, как утешить? Родич-предатель, захвативший престол, позаботился о том, чтобы наследница Миносов исчезла навсегда.
Дрогнули широкие плечи под черным плащом. Медленно, не спеша обернулся Идоменей. И пуст был взгляд его глаз.
– Уплывай, Тидид! На Востоке, на Кипре, сейчас со-эираются все уцелевшие. Там – твое царство.
– А ты?
He спешил с ответом критянин, молчал. И почудилось, будто над мертвым городом прошелестели железные крылья Таната Жестокосердного.
– Я хочу умереть Миносом...
– ...Ты Сияющий, Диомед, но Сияние – знание тех, кто живет сейчас, в наши дни. Оно лишь отсвет древней мудрости. На Крите помнят очень многое, особенно потомки тех, кто жил здесь еще до Зевса. Думаешь, я не смог бы отомстить, не смог бы сдвинуть с места горы и обрушить их на головы предателей? А что дальше? Люди не имеют права на такое. А мы – еще люди, Тидид, и я – человек... Не очень трудно завоевать царство, и править им не очень уж трудно. Но Миносом так не стать. Для этого мало власти, и знаний тоже мало. Нам с тобой известно о Номосах, о бесконечном мире, сотворенном Единым. Но что дает знание? Уверенность в себе – не больше. Минос – – это тот, кто сам меняет мир, кто прокладывает дорогу в недоступные Номосы, соединяет миры воедино. Когда-то сын Дия, первый Миное, открыл дорогу на Восток. Я стану последним Миносом, Диомед. Путь на Запад закрыт уже многие годы – я открою его вновь. Попытаюсь... И если это удастся, мне не будет стыдно смотреть в глаза предкам, когда мы встретимся с ними у Белого Утеса. А тут мне уже нечего делать! Пусть Океан даст мне силы...
Над Кноссом, городом руин, – ранние осенние сумерки. Негромко звучит голос критянина. Серые тени с громадными рогатыми головами обступили нас со всех сторон.
Слушают.
Кивают...
...И снова – серое осеннее море, черный «Калидон», злой ветер, бьющий в лицо, холодные соленые брызги на щеках. Мы плывем на восток. Дамед-ванака возвращается в свое царство.
Но отчего так не хочется возвращаться?
На острове Халка – маленькой рыбешке, прижавшейся боком к каменной громаде рыбы-Родоса, – крик до небес. На острове Халка – пир мертвецов. Знакомые мертвые лица, знакомые мертвые голоса. Одна гордыня еше жива – она умирает последней, даже после надежды.
Крик, крик, крик...
– Я завоюю Кеми! Я... Я покажу этим эфиопам!.. Я покажу!..
...Менелай, белый от пьянства, с безумными круглыми глазами.
– А я... Я эту... Ливию! Я стану ванактом ливийским!.. ...Гуней – тот, кто пытался первым бежать из-под Трои.
– А я Фракию покорю! Фракию! Фракия моя, слышите?!
...Демофонт, младший сын Тезея-афинянина. Приплыл под Трою за два дня до победы. Недовоевал!
– А я пеласгов! Нечего им было Приаму помогать! Я их всех огнем выжгу! Как крыс!
...Антиф – его я вообще не знал, тут познакомились.
– А я... А я не знаю чего, но все равно завоюю! За что боролись? За что кровь проливали?
...Филоктет Олизонец – прятался всю войну на каком-то островке. Теперь вынырнул.
– За-а-а-аво-о-о-о-ою-ю-ю-ю-ю-е-е-е-ем!!!
Бывшие басилеи, бывшие наследники, бывшие эллиньг. Изгнанники.
Мертвецы.
– Все завоюем! Все-е-е! А потом вернемся в Ахайю – и всех резать станем! Резать! Жечь! Мстить!
– Ме-е-е-е-е-е-есть!!!
Крик над островом Халка, рев, ор нечеловечий. Гуляют мертвецы, давятся неразбавленным.
– Агамемнон убит – значит, я главный!
– А почему – ты?! Я – Менелай, третий воевода!
– Я буду воеводой! Я Гектора убил! Самого Гектора!
– Ты?!
– Ну... ранил. Все равно!..
Не навоевались мертвецы, не напились крови. Да и деваться им некуда – не пускает родная земля. Этим хоть повезло – они еще кричать могут. Только двое не орут, чаек не распугивают. Подалирий Асклепид – да я. Тихо сидим, тихо пьем. И разговариваем тихо.
