Энн Маккефри - Барабаны Перна
— Что ты здесь делаешь, Пьемур, да еще в такой час? поинтересовалась с порога Сильвина, привлеченная плеском воды и его сердитым сопением.
— Я?! — он выкрикнул это с такой яростью, что Сильвина не замедлила войти. — Ничего особенного. Просто мои товарищи сыграли со мной грязную шутку!
Женщина внимательно взглянула на паренька — она уже поняла по запаху, в чем заключалась так называемая шутка.
— И у них были на это причины?
Пьемур мгновенно решил, что Сильвина — одна из немногих в Цехе, кому он может довериться. Она всегда нутром чуяла, когда он придуривается, значит должна понять, что теперь в дураках остался он сам. Ему было просто необходимо излить кому-нибудь душу. Эта последняя пакость учеников, погубившая его новую одежду, — а ведь она была такая красивая! — огорчила его гораздо больше, чем ему показалось в первый момент. Ведь он так гордился новыми нарядами и даже не успел их запачкать! И то, что их так безжалостно изгадили, ранило его еще больнее, чем несправедливое обвинение в болтливости.
— Все дело в том, что я бываю на ярмарках и Запечатлениях, — сквозь зубы проговорил Пьемур. — И еще я допустил одну ошибку: слишком быстро и слишком хорошо запомнил барабанные сигналы.
Сильвина долго смотрела на мальчика, слегка прищурясь и склонив голову на бок. Потом шагнула вперед и, забрав у него мешалку для белья, ловко поддела намокшее одеяло.
— Они, как пить дать, ожидали, что ты вернешься сразу после ярмарки!
— женщина прыснула и, перевернув шкуру мехом вниз, широко улыбнулась Пьемуру. — Представляешь — им пришлось две ночи терпеть вонищу, которую они сами же и устроили! — Сильвина расхохоталась, да так заразительно, что Пьемур ощутил, как ему сразу полегчало, и даже сумел улыбнуться в ответ. — Это все Клел. Наверняка он задумал эту пакость. Будь с ним поосторожней, Пьемур. Он способен на любую низость. — Неожиданно Сильвина вздохнула. — Ну, да — ладно, ты у них долго не задержишься. Зато выучишь барабанные сигналы, это тебе не повредит. Даже может пригодиться в один прекрасный день. — Она со значением взглянула на мальчика. — Я говорю тебе это потому, что знаю: ты умеешь держать язык за зубами! А теперь давай-ка выжмем да посмотрим, что у нас с тобой получилось…
Сильвина помогла ему управиться со стиркой, расспрашивая о Рождении и о том, как Миррим неожиданно Запечатлела зеленого дракона. А как ему понравился айгенский климат? Постепенно Пьемур повеселел: наконец-то удалось поговорить с кем-то по душам, к тому же помощь Сильвины пришлась как нельзя кстати — один он провозился бы гораздо дольше. Сильвина сказала, что до вечера все равно ничего не высохнет, и выдала ему другое одеяло и смену одежды — достаточно поношенной, чтобы не вызвать ничьей зависти.
— Да не забудь посетовать, что я тебя чуть на части не разорвала за то, что ты испортил новую одежду и уделал меховое одеяло, — подмигнув, сказала она на прощанье.
С полпути Пьемуру пришлось вернуться за душистой свечкой, и он кротко снес громкое ворчание Сильвины на глазах у всей кухонной прислуги.
После Пьемур пришел к выводу: не обрати тогда Дирцан внимания на выходку школяров, вся история могла бы постепенно забыться. Но Дирцан устроил им суровый разнос в присутствии подмастерьев и посадил всю четверку на воду на три дня. Душистая свечка развеяла мерзкий запах, но ничто уже не могло развеять ненависти Клела и его дружков к Пьемуру. Можно подумать, что Дирцан нарочно вознамерился лишить его любой возможности поладить с соседями по комнате.
Хотя он и старался держаться от них подальше, ему то и дело наступали на ноги, больно толкали в бок локтями или барабанными палочками. Три ночи подряд одеяло оказывалось зашитым, а одежда так часто попадала в водосток, что Пьемур был вынужден попросить Бролли приспособить к сундучку замок, который мог открыть только он сам. И хотя школярам не полагалось запирать свои вещи, Дирцан сделал вид, что не заметил этого нововведения.
Пьемур даже научился находить своеобразное удовольствие в том, чтобы не обращать внимания на все проделки учеников, холодно глядя на их мелкие пакости свысока. Он проводил почти все время за изучением барабанных сигналов и даже засыпая, барабанил пальцами по одеялу, стараясь запомнить темп и ритм наиболее сложных ритмических сочетаний. Он отлично знал, что остальные мрачно следят за ним, но ничего не могут поделать.
К несчастью, холодность, которую он на себя напустил, чтобы противостоять их нападкам, стала сказываться и на отношениях со старыми друзьями. Бонц и Бролли вслух сетовали, что он изменился, а Тимини наблюдал за ним печальными глазами, как будто сам был отчасти виноват в том, что происходит с приятелем. Напрасно Пьемур отшучивался, уверяя друзей, что совершенно доволен жизнью.
— Ты можешь говорить, что угодно, — заявил как-то верный Бонц, — но я все равно уверен: эти типы с барабанной вышки не дают тебе прохода. И если Клел…
— При чем тут Клел? — так свирепо огрызнулся Пьемур, что Бонц даже отшатнулся от неожиданности.
— Как раз об этом я и говорил, Пьемур! — заявил Бролли, которого было не так-то легко испугать: как-никак они дружили уже пять Оборотов, и он все еще был на голову выше Пьемура. — Ты стал сам не свой, и не надо песен о том, что ты меняешься вместе с голосом. Как раз с голосом у тебя все в порядке — он вот уже несколько дней как не срывается. Пьемур захлопал глазами: сам он не замечал за собой такой приятной перемены.
— Но все равно ничего не попишешь — Тильгин уже утвержден на роль… а потом было бы странно, если бы женскую партию исполнял баритон, — подытожил Бролли.
— Как баритон? — от удивления голос у Пьемура снова сорвался. Увидев написанное на лицах друзей разочарование, мальчик расхохотался. — Видите, еще бабушка надвое сказала: может баритон, а может, и тенор.
— Наконец-то я вижу прежнего Пьемура! — радостно воскликнул Бонц. Поскольку у себя на барабанной вышке Пьемур был постоянно занят, ему легко удалось выбросить из головы стремительно надвигающийся праздник у лорда Гроха, на котором должна была впервые прозвучать новая музыка мастера Домиса. Миновало уже две недели после бенденского Рождения, и, поглощенный своими заботами, он не особо обращал внимание на то, что происходит вокруг. Но сейчас, когда друзья напомнили ему о близящемся празднике, он вдруг понял: хочешь-не хочешь, а придется на нем присутствовать. Хотя в день представления он гораздо охотнее оказался бы вдали от Форт холда…
И тут ему пришло в голову, что Сибел и Менолли уже давно никуда не брали его с собой. Пьемур продолжал смеяться и шутить с друзьями, как будто ничего не случилось, но, вернувшись на барабанную вышку, он во время вечернего дежурства крепко призадумался: уж не сделал ли он что не так в Бендене или в холде Айген? Или несносная болтовня Дирцана как-то повлияла на мнение Менолли? Кстати, он припомнил, что давно уже не видел Сибела…
На следующее утро, помогая девушке кормить файров, он спросил ее о подмастерье.
— Между нами, — тихо проговорила она, убедившись, что Камо поглощен кормлением ненасытной Тетушки первой, — он сейчас в горах. Должен вернуться сегодня ночью. Да ты не волнуйся, Пьемур, — добавила она с улыбкой. — Мы про тебя не забыли. — Менолли испытующе взглянула на мальчика. — Ведь ты не волнуешься, правда?
— Я? Вот еще, с какой стати? — он небрежно фыркнул. — Что мне — больше делать нечего? За это время я выучил столько сигналов, сколько этим придуркам вовсе не осилить!
Менолли рассмеялась.
— То-то! Так ты больше похож на себя. Значит, с мастером Олодки ты хорошо ладишь?
— Я? Ну, разумеется! — Пьемур ничуть не погрешил против правды. Он прекрасно ладил с мастером Олодки, потому что почти не встречался с ним.
— А тот грубиян, Клел, больше к тебе не пристает?
— Послушай, Менолли! — с расстановкой произнес мальчик. — Я — Пьемур. И никто ко мне не пристает. С чего ты это взяла? — он старался говорить как можно тверже.
— Да нет, просто я подумала… ну ладно, ладно, — чуть виновато улыбнулась девушка. — Я нисколько не сомневаюсь, что ты сам сумеешь за себя постоять.
Они продолжали молча кормить файров. Пьемуру страшно хотелось рассказать Менолли, как на самом деле обстоят дела на барабанной вышке. Только что от этого изменится? Единственное, что она сможет сделать, так это поговорить с Дирцаном, но он все равно никогда не изменит своего мнения о Пьемуре. А если она попросит Дирцана наказать учеников за их дурацкую выходку, от этого тоже никакой пользы не будет. Пьемур отлично сознавал: его слава первого озорника и выдумщика обернулась против него именно теперь, когда он меньше всего этого ожидал, а главное, совершенно не заслужил. Но винить некого — разве что самого себя, так что придется это проглотить. В конце концов, как только его голос установится, он навсегда распрощается с барабанной вышкой. Ничего, он потерпит, тем более, что скоро Сибел с Менолли снова возьмут его с собой на ярмарку!
