Фрэнк Герберт - Дюна
«Проклятие этой Джессике! – думала Преподобная Мать. – Если бы только она родила нам не сына, а дочь, как мы приказывали ей!..»
Джессика остановилась в трех шагах от кресла и присела в легком реверансе – левая рука изящно скользнула вдоль юбки. Пауль коротко поклонился: по этикету – «приветствие того, в чьем статусе не уверен».
Преподобная Мать не преминула отметить это.
– А он осторожен, Джессика, – промолвила она. Ладонь Джессики, лежавшая на плече сына, сжалась.
На мгновение, за которое сердце сделало один удар, он почувствовал, как тонкие пальцы ее дрогнули – от страха. Затем она вновь овладела собой.
– Так его учили, Преподобная.
«Чего она боится?» – в который раз подумал Пауль.
Короткое мгновение глаза старухи изучали его: овал лица – как у Джессики, но мальчик пошире в кости… волосы отцовские, черные как вороново крыло, но их линия надо лбом напоминает о деде по матери, имя которого нельзя называть… а этот тонкий надменный нос, разрез прямо смотрящих зеленых глаз – наследство Старого Герцога, деда по отцовской линии. Этот дед уже умер.
«Да, вот был человек, который даже в смерти знал цену и силу храбрости!» – подумала Преподобная.
– Одно дело учение, – сказала она, – совсем иное – основа… Посмотрим.
Старуха метнула на Джессику короткий взгляд.
– Оставь нас. Налагаю на тебя урок. Ступай, совершенствуйся в умиротворяющей медитации, укрепляй спокойствие духа.
Джессика сняла руку с плеча Пауля.
– Преподобная, я…
– Ты знаешь, Джессика, что это необходимо.
Пауль озадаченно посмотрел на мать.
Та выпрямилась.
– Да… конечно…
Мальчик снова обернулся к Преподобной. Покорность и очевидный страх, которые его мать испытывала перед старухой, призывали к осторожности. Но он чувствовал также исходящие от матери гнев и опасение.
– Пауль, – Джессика глубоко вздохнула, – испытание, которое тебе предстоит… Оно очень много значит для меня.
– Испытание?
– Помни, что ты – сын герцога, – сказала Джессика, резко повернулась и вышла из залы, прошелестев тканью юбок. Дверь плотно затворилась.
Пауль, сдерживая гнев, спросил:
– Можно ли отсылать леди Джессику как простую служанку?
Улыбка тронула уголки сморщенных губ.
– А леди Джессика и была моей служанкой, мальчик, все четырнадцать лет в нашей школе. – Старуха покивала. – И кстати, неплохой служанкой. Теперь подойди ко мне!
Приказ прозвучал как удар бича, и Пауль повиновался прежде, чем понял, что делает.
«Она использует Голос», – подумал он и остановился по жесту старухи у самых ее ног.
– Ты видишь это? – сказала она, извлекая откуда-то из складок облачения куб из зеленоватого металла, со стороной сантиметров в пятнадцать. Она повернула куб, и Пауль увидел, что одна из граней открыта – внутри была странно пугающая темнота, казалось, полностью поглощавшая свет.
– Вложи сюда руку, – приказала старуха. Почувствовав внезапный укол страха, Пауль отшатнулся, но старуха остановила его: – Так-то ты слушаешься свою мать?
Он взглянул в ее блестящие, как у птицы, глаза. Медленно, ощущая давление чужой воли, но не в силах противостоять ей, вложил руку в ящичек. Темнота поглотила ее, и Пауль почувствовал холодок, затем гладкий металл под пальцами и какое-то покалывание, будто ладонь затекла и теперь отходила.
На лице старухи появилось хищное выражение. Она подняла правую руку с коробки и положила на его плечо, рядом с шеей. Пауль заметил уголком глаза блеск металла и начал было поворачивать голову…
– Стой! – каркнула она.
Снова она использует Голос!.. Взгляд Пауля вернулся к лицу старухи.
– У твоей шеи я держу гом джаббар, – отчетливо произнесла она. – Гом джаббар, враг высокомерия. Это игла с каплей яда на острие. А! Не отдергивай руку, не то испытаешь его на себе.
Пауль попытался сглотнуть, но горло пересохло, и он не мог оторвать взгляд от изборожденного морщинами лица – сверкающие глаза, бледные десны и серебристые металлические зубы, поблескивающие, когда она говорила…
– Сын герцога должен кое-что знать о ядах, – сказала старуха. – В такие уж времена мы живем, верно? Муски в кубке, аумас на блюде… Быстрые, медленные, и те, что посредине. Этот яд – новый для тебя, гом джаббар: он убивает только животных.
Гордость оказалась сильнее страха.
– Ты смеешь предполагать, что сын герцога – животное?! – гневно спросил Пауль.
– Скажем так: я допускаю, что ты можешь оказаться человеком, – усмехнулась она. – Спокойно! Не пытайся уклониться. Я, конечно, стара, но моя рука всадит эту иглу в твою шею раньше, чем ты успеешь отпрянуть…
– Кто ты? – прошептал Пауль. – Какой хитростью сумела вынудить мать оставить меня наедине с тобой? Ты служишь Харконненам?
– Харконненам?! Еще чего не хватало! Ну довольно, молчи. – Сухой палец прикоснулся к его шее, но мальчик сумел сдержать невольное желание отпрянуть.
– Недурно, – сказала она. – Первое испытание ты, будем считать, выдержал. А вот что будет теперь: если только ты выдернешь руку из ящика, ты умрешь. Это единственное правило. Держишь руку внутри – живешь. Выдергиваешь – умираешь.
Пауль глубоко вдохнул, усмиряя дрожь.
– Если я закричу, через несколько секунд тут будут слуги. И тогда умрешь ты.
– Слугам не войти сюда: твоя мать стоит на страже у дверей. Поверь мне. Когда-то твоя мать выдержала это испытание; теперь твоя очередь. Ты можешь гордиться: нечасто мы допускаем к этому испытанию мальчиков…
Любопытство было слишком сильно, оно помогло преодолеть страх, довести его до терпимого уровня. Старуха говорила правду, сомневаться не приходилось: Пауль судил по ее интонации. Если мать действительно сторожит дверь… если это действительно лишь испытание… Как бы то ни было, он попался, и старческая рука крепко держит его. Гом джаббар. Он мысленно произнес формулу-заклинание против страха из ритуала Бене Гессерит, которому научила его мать.
Я не боюсь, я не должен бояться. Ибо страх убивает разум. Страх есть малая смерть, влекущая за собой полное уничтожение. Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня. И когда он пройдет через меня, я обращу свой внутренний взор на его путь; и там, где был страх, не останется ничего. Останусь лишь я, я сам.
Пауль почувствовал, как вместе со знакомыми словами спокойствие вернулось к нему.
– Начинай, старуха, – надменно сказал он.
– Старуха! – каркнула она. – А ты храбрец, в этом тебе не откажешь. Н-ну что ж, посмотрим… – Она наклонилась ближе и понизила голос до шепота: – Сейчас твоей руке станет больно. Очень больно. Но помни! Чуть только ты отдернешь ее – я коснусь твоей шеи гом джаббаром. Смерть будет быстрой, как топор палача. Вынешь, руку – и тотчас гом джаббар убьет тебя. Ты хорошо понял?
– Что в этом ящике?
– Боль.
Он почувствовал, что покалывание в ладони усилилось, и сжал губы. Что можно испытать таким образом? Покалывание переросло в сильный зуд.
Старуха заговорила:
– Ты слыхал, как животные отгрызают себе лапу, зажатую капканом? Это типичная реакция животного. Человек же на их месте остался бы в капкане, преодолев боль, и, прикинувшись мертвым, дождался бы того, кто поставил капкан, чтобы убить его и этим отвести угрозу от своих собратьев!
Зуд превратился в слабое жжение.
– Зачем ты делаешь это? – спросил Пауль.
– Чтобы определить, человек ли ты. Молчи.
Пауль сжал левую руку в кулак: жжение в правой усиливалось все больше, все росло… жар внутри куба нарастал… нарастал… Он попробовал сжать пальцы правой руки, но не мог пошевелить ими.
– Жжет, – прошептал он.
– Молчи.
Боль пульсировала в его ладони. На лбу выступил пот. Все тело кричало, приказывая немедленно выдернуть руку из этой жаровни… но… гом джаббар. Не поворачивая головы, Пауль скосил глаза, пытаясь увидеть страшную иглу возле своей шеи. Он вдруг обнаружил, что дышит, судорожно хватая ртом воздух, попытался успокоить дыхание – и не смог.
Какая боль!
Из его вселенной исчезло все, осталась лишь погруженная в боль рука и древнее лицо совсем рядом… изучающий взгляд…
Губы так высохли, что он едва смог разлепить их.
Какая боль!
Казалось, он видел, как кожа на его истязуемой руке чернеет и трескается, плоть обугливается и отпадает с обгоревших костей…
И тут все кончилось.
Боль исчезла, словно повернули выключатель (так оно и было).
Пауль ощутил, что его правая рука дрожит, а все тело мокро от пота.
– Довольно, – пробормотала старуха. – Кул вахад! Ни одна из девочек никогда не выдерживала такого. Я, наверно, хотела, чтобы не выдержал и ты… – Она откинулась в кресле, убрала иглу с ядом от шеи мальчика. – Ну что же, вынь руку, человек… и посмотри на нее.
