Дэн Абнетт - Пария

В общем, мое зеркальце было единственным, которому я могла полностью доверять. В нем я могла видеть свое лицо. Я видела черные, до плеч, волосы и симпатичный нос. У меня симпатичный нос, нос с характером. Мои губы нельзя назвать полными, или чувственными, как у каких-нибудь напудренных мамзелей, которых любят рисовать на романтических портретах — но у меня подвижный и выразительный рот, особенно привлекательно он выглядит, если уголки подняты вверх, или опущены вниз. Я тщательно изучила эти выражения в зеркале, так что знаю, о чем говорю. От моего хмурого или неодобрительного взгляда люди иногда впадают в тревогу и рассыпаются в извинениях. Моя улыбка способна очаровать — особенно если я улыбаюсь широко и не прячу зубы. У меня темные, довольно большие глаза.

Я была высокой, выше Корлама или ментора Мерлиса, почти такой же высокой, как мэм Мордаунт, которую я, пока росла, считала настоящей дылдой, и всегда отличалась худощавым телосложением, потому что следила за своей физической формой. Будучи Бетой Биквин, я никогда не задумывалась о том, находят ли меня привлекательной мужчины, или женщины — да это было и неважно, поэтому я никогда не пыталась проверить свою привлекательность. Зато я отлично знала, что могу быть привлекательной как для мужчин, так и для женщин, не будучи Бетой Биквин — и это было действительно полезно.

Зона Дня была школой. Ордос основал ее в Королеве Мэб много лет назад, планируя сделать ее местом, где проводится незаметное обучение для особенных людей. Я уверена, есть и другие такие же школы в других городах или других мирах. Они просто обязаны быть, не так ли?

Это не была школа в полном смысле этого слова, такая, как Схола Орбус. Там был дом для подкидышей, в задачи которого входило одевать и кормить этих беспризорников за счет города, учить их грамоте, счету и необходимому минимуму церковных текстов Экклезиархии. Чтобы попасть в Схолу Орбус достаточно было остаться сиротой.

Чтобы учиться в Зоне Дня, нужно было, чтобы тебя выбрали. Обычно мы поступали по одному, никогда больше двоих из каждой партии подкидышей. Не помню, чтобы у нас когда-то было больше двадцати учеников.

Похоже, когда-то Зона Дня была чем-то вроде театра — в зале, который мы использовали в качестве столовой, сохранились остатки сцены, с этой сцены в подвал вело несколько люков, а в самом подвале были запасники для хранения всякой технической всячины вроде прожекторов, задников и подъемников. Славное театральное прошлое здания объясняло, почему гардеробная под завязку набита костюмами и прочим реквизитом.

Но теперь это такой же театр, как я была сироткой, или уличным посыльным, или горничной богатой мамзели, или помощницей рубрикатора, или подручной портового торговца — или кем-то еще, чьи роли мне приходилось играть.

Но я думаю, что первоначально это здание было храмом. Тайным храмом, построенным для отправления одного из старых культов, которые исповедовали в Королеве Мэб; возможно, его постройку спонсировал богатый торговец или землевладелец, который нашел альтернативу официальному культу Императора. Это было еще до войны.

На эту мысль меня навело название. Зона Дня. Я изучала тексты Старой Терры, точнее — Древней Терры, труды, которые были собраны в библиотеке Зоны. Некоторые из них относились к доимперским временам и датировались временем Великого Крестового Похода, Унификации, и даже Древней Ночи и Эпохи Технологий. Часто они были написаны на языке тех эпох, так что я довольно быстро разобралась с Древней Франкой в степени, достаточной, чтобы читать тексты на этом языке. У меня способности к языкам. Думаю, это связано с образным мышлением. И именно по этой причине я пишу на анграбике — разговорном уличном жаргоне Королевы Мэб, а не на низком готике; сейчас почти никто не знает анграбик, поэтому немногие из тех, кто найдет этот текст, смогут прочесть его.

Так или иначе, я упомянула в разговоре с ментором Мерлисом, который был хранителем библиотеки и считался самым эрудированным среди менторов, что название Зона Дня вполне могло быть искаженным maison dieu, что на Древней Франке означало «дом божий».

Ментор Мерлис был не особенно стар — но казался хилым до полупрозрачности. Большую часть времени он проводил в экзоскелете, хотя, кажется, мог стоять самостоятельно. Вряд ли он был старше меня более чем на десять лет. У него было по-настоящему образное мышление, которое он использовал на всю катушку, так что я с моими способностями просто нервно курила в сторонке от чувства собственной неполноценности. Он изучал все, что видел. Его голова была набита информацией, которую он молниеносно собирал и так же молниеносно выдавал, когда была необходимость. Иногда я думала, что его ум — причина телесной немощи, потому что обработка такого огромного количества информации требовала такого количества умственных сил и знаний, что это отнимало у тела все силы.

Когда я сказала ему о моих предположениях, он улыбнулся этим мыслям и кивнул.

— Тут точно нет никакой зоны, Бета, — произнес он.

Время показало, что он ошибался — но не так, как можно было предположить.

Этот театр, или чей-то-там дом, или чем бы он ни был, построили из камня на вершине холма в Хайгейте, обратив фасадом к северо-востоку, и оконные стекла на этой стороне здания постоянно казались закопченными от слоя серой пустынной пыли, которую несло из Сандерленда. Кислота и другие природные напасти изъязвляли камень и отщипывали куски кровли. Некоторые части знания были непригодны для жизни. Капли дождя и лунный свет проникали в дыры в потолке. Коридоры и полы были волглыми от дождей, запах в них стоял, как в старом чулане. Если когда-то это был храм, то, возможно, строители, возводившие его, построили и здание, где сейчас располагалась Схола Орбус — думаю, когда-то там было что-то вроде семинарии. Здание приюта располагалось на западе и севере, венчая гребень Хайгейтского холма и противостоя темной угрозе Гор. Оно прикрывало северную сторону Зоны Дня, защищая от холодных зим, которые с каждым годом продвигались на юг все дальше.

Здания подпирали друг друга своими каменными колоннами и переходили одно в другое. В некоторых местах — таких, как внутренние дворики или переходы — было видно, где раньше были стены; потом их снесли. Кроме того, их соединяло множество тайных переходов, любознательные школяры случалось, занимались их поисками после отбоя. Благодаря общему чердаку и подвалу, достроенным сравнительно недавно, почти невозможно было понять, где заканчивается одно здание и начинается другое.

У каждого из нас — «кандидатов», как нас называли — была своя, отдельная комната. Когда мне исполнилось двадцать четыре, я стала одной из троих самых старших в доме. Другие кандидаты — тогда их было восемь — были моложе: от двадцати одного года до тринадцати. За год до того было двое еще старше, чем я, Корлам и Фария — но они уехали. Их выбрали для службы и перевели в другое место. Больше мы никогда их не видели — да и не рассчитывали на это. Двадцать шесть или двадцать семь лет — в этом возрасте обычно заканчивали учебу и становились выпускниками.

Мы никогда не видели тех, кто покидал Зону Дня, никого… кроме Юдики.

Так вот, у нас были свои комнаты. Кроме них была еще верхняя комната, вроде зала для общих собраний, гардеробная, столовая, умывальни, личные апартаменты для четырех менторов и комната для обслуги, библиотека (которая, собственно, занимала не одно, а целых четыре помещения), кладовка и «глухомань» — епархия ментора Заура. Кладовка была укрепленной комнатой в подвале, где Заур хранил оружие и инструменты. Ее дверь, как и многие в здании (в первую очередь — комната обслуги и апартаменты наставников) была гладкой, металлической и открывалась программками на наших манжетах.

Надо не забыть подробнее рассказать про манжеты.

«Глухоманью» мы между собой называли дальние, в основном разрушенные части Зоны Дня вдоль восточного крыла здания, где проводили физические тренировки и упражнялись в боевых искусствах. Несколько помещений на нескольких этажах, заброшенные и непригодные ни для какого другого использования. Только одна большая комната в глухомани, неподалеку от кладовки, была нормально защищена от непогоды, и в нее был проведен свет — мы чаще всего использовали ее для тренировок. Сами тренировки мы называли муштрой.

Именно во время муштры, когда мне пошел двадцать первый год, я впервые увидела вблизи смерть человека. И если уж совсем честно, эта смерть случилась из-за меня.

ГЛАВА 3

Позвольте мне сказать все, что я об этом думаю. А сказать по правде, я думаю об этом часто — потому что то, что я видела, шокировало меня и оставило свою отметину. Его смерть оказала влияние на все последующее развитие моего характера, так что, думаю, стоит написать об этом, хотя, думаю, лучше бы было сделать это событие частью другой большой истории. Впрочем, об этом стоит написать в любом случае, в соответствии с тем критерием, который я установила, чтобы решить, какие истории имеет смысл включать в эти записи, а какие — ни к чему.