Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том 3

Рука в перчатке смыкается на выступе скалы. Шарак позволяет себе миг усмешки, когда рядом болты раскалывают валун на куски, и втаскивает себя наверх, прочь с линии огня Пожирателей Миров.

Храм ждёт его, он знал это, хотя и ожидал другого. Одинокая ободранная временем скульптура превратилась в нечто чахлое, смутное, бесформенное. Возможно, это был эльдар в эпоху, когда всем регионом владели эти больные и слабые чужаки.

Ты нашёл меня, — звучит голос в его голове. От безмолвного звука по телу Шарака пробегает пот. Он оборачивается, но не видит ничего, кроме изуродованной статуи и бескрайней стеклянной пустыни.

Шарак, — зовёт он. — Твои враги близко. Покончим с ними, ты и я?

Шарак не дурак. Он отдавал в качестве оружия свою плоть дьяволам и нечистым духам, но знает тайны, неведомые большинству его братьев. Дисциплина — всё, что нужно для контроля. Даже самым могущественным Нерождённым не совладать с сильной и острожной человеческой душой. Они могут разделить плоть, но никогда не получат его сущности.

Этот демон силён. Он требовал много за последние месяцы, и здесь, на краю, предлагает всё, что нужно для спасения жизни. Но Шарак не дурак. Осторожность и бдительность — вот его девиз в делах с порождениями иного мира. Зарьен видел, как слишком многие из его братьев стали обгорелыми оболочками, прибежищем дьявольского разума, все следы их сути были выжжены изнутри.

Пожиратели Миров воют внизу — не как волки, а как фанатики. В них нет дикости, которая так пугает, придаёт угрозы. Вой волка естественен. Крик фанатика рождён злобой и извращённой верой и равной мере состоит из гнева и мучительного удовольствия. Он отворачивается к тонкому каменному столбу.

Ты следовал за моим голосом сто дней и ночей. Ты сделал врагами братьев и родичей, как я и просил. И теперь предстал пред камнем, который грешники некогда высекли по моему образу. Ты показал себя так, как я и просил. Ты достоин Единения. Что теперь, Шарак? Что теперь?

— Я готов, — говорит Зарьен. Он обнажает горло в символическом жесте и снимает шлем. Зарьен слышит треск и топот керамитовых сапог по камню. Пожиратели Миров почти настигли его.

Единение всегда разное. Однажды оно было подобно удару молота в живот, словно демон просочился сквозь незримую дыру в теле. Другой раз был всплеском сознания и чувствительности — смутные тени потерянных душ двигались на грани зрения, доносился шелест ветра иных миров. В этот раз пришёл жар, жжение разошлось по коже. Сначала он ощутил Единение физически — насилие над плотью, приятное, несмотря на кровотечение и удушье. Боль впилась в кости и потянула вниз, повергла Зарьена на колени. Затем закатились и отвердели глаза, сплавившись с костью. Он стучал по ним, царапал, рвал — глаза превратились в камни, окружённые выступившими из лица шипами.

Сила опьяняла. Ни один боевой наркотик, ни одна стимулирующая сыворотка не могла наполнить связки мускулов такой энергией. Зарьен начал сдирать доспехи, больше в них не нуждаясь. Куски керамита отваливались, уступая место хитиновым гребням.

Шарак пытался оттолкнуть боль, сконцентрироваться, успокоить бьющиеся сердца. Контроль. Контроль. Контроль. Это просто боль. Она не убьёт. Она подчинится. Она…

Жгла. Жгла сильнее мучений всех былых Единений. Жгла не просто плоть, а самую суть, прожигала сквозь кости нечто более глубокое, истинное и бесконечно более уязвимое.

Вот тебе урок, — раздался голос. — Не любую боль можно контролировать.

Шарак обернулся и закричал сквозь рот, забившийся зубами-иглами. Челюсти едва ему повиновались. Голос сорвался, затих и сменился чужим смехом.

И не всех врагов можно победить.

Страх — первый страх в жизни — адреналиновым потоком пронёсся по телу.

Эрекан Юрик, капитан отделения Вайтанских Налётчиков. Лазерные разряды проносятся мимо, ионизируют вдыхаемый воздух и оставляют горелые пятна на доспехе. Он не обращает внимания на случайные лучи и стреляет в ответ, болтер содрогается в руке. Турбины позади тяжелы, изломаны. Они больше не дышат пламенем, а дрожат и выпускают дым, истекая прометием.

У ног Юрика брат Жорон одновременно проклинает и благодарит его. Капитан держит его за прыжковый ранец и метр за метром тащит по рампе десантно-штурмового корабля. Оба оставляют на зубчатом металле змеиный шлейф жидкости: кровь течёт из оторванных ног Жорона, масло и топливо капают с Юрика, пустые гильзы с лязгом падают на рампу. В грузовом отсеке корабля среди наспех загруженных контейнеров летят братья.

— Шерсан, — говорит он в вокс, — взлетаем.

— Да, капитан, — раздаётся ответ, размытый треском помех. На миг Юрик улыбается, пусть в него и стреляют. Капитан. Отзвук тех времён, когда у легиона ещё была структура, времён, когда Сынов Хоруса не травили как собак те, кого они подвели.

Вздрогнув, рампа начинает медленно подниматься. Ударный корабль взлетает в облаке выхлопных газов и кружащей пыли. Юрик отпускает Жорона, отбрасывает пустой болтер на палубу и бежит.

— Нет, — молит поверженный брат, шипя от боли. — Эрекан. Не делай этого.

Юрик не отвечает. Он спрыгивает с поднимающейся рампы и с грохотом падает на скалистую землю, круша камни под сапогами. В руках капитана жужжат оба оружия, оживая: по серебристому лезвию секиры танцуют молнии, плазменный пистолет вздрагивает, когда на стволе нагреваются катушки. Давление выбрасывает газ из стабилизаторов. Он хочет стрелять. Юрик знает свой пистолет, знает, что ему по душе. Стрелять.

Люди мчатся в атаку. Он встречает их в сердце пылающей крепости, пока позади эвакуационные корабли взмывают в серое небо. Первая — женщина, чьё лицо исполосовано свежими шрамами, взывающая к богам, которых едва понимает. Следом бегут двое мужчин, вооружённые кусками металла, их увечья отличны лишь расположением, но не целью. Толпа бежит за вожаками, крича и завывая, люди убивают друг друга, чтобы добраться до космодесантника. Вера даёт им отвагу, но фанатичность лишает самосохранения.

Юрик вырезает их, храня разряд плазмы для тех, кто неизбежно придёт потом. Не останавливаясь, он пробивается через толпу, размахивая топором. Кровь забрызгивает глаза и шипит, сгорая на энергетическом клинке. Их жизни не важны.

— Кахотеп, — шепчет он имя сквозь вокс-решётку шлема. — Сразись со мной.

Ответ — психический импульс далёкого веселья.

+ И зачем же? +

Юрик пробивает ногой грудь последнего культиста и бежит дальше прежде, чем падает тело. Новая тень омрачает небо — над головой проносится ударный корабль, а затем с грохотом двигателей исчезает в буре. Словно жалея павшую крепость, начинается ливень. Но огни не гаснут.

— Кто ещё на земле? — спрашивает в воксе Юрик, тяжело дыша.

Руны имён и импульсы опознания мерцают на ретинальном дисплее, в ушах звенит хор голосов. Не пройдёт и часа, как крепость падёт, а половина его воинов ещё среди разбитых стен.

Он бежит по двору к одному из уцелевших зданий, перескакивая через тела мёртвых братьев в зелёных доспехах. Все защитные турели умолкли, их разбили, как и стены. Ударные корабли Тысячи Сынов, тёмные тени в буре, парят над разбитыми пластальными укреплениями. Танки ползут через бреши в баррикадах крепости. За ними идут фаланги ходячих мертвецов, направляемые незримыми руками.

— Кахотеп, — повторяет он. — Где ты?

+ Ближе, чем ты думаешь, Юрик. +

Ещё одна тень омрачает небо — хищный корабль цвета старого индиго и потёртого золота не постыдно бежит, но триумфально садится. Юрик бросается в слабое укрытие за упавшей стеной, глазами активируя ретинальные руны шлема.

— Мне нужна противотанковая поддержка на южном дворе. Что-нибудь осталось?

Ответ не радует, но, по крайней мере, больше братьев спасутся. Важно лишь это.

Корабль Тысячи Сынов опаляет воздух жаром двигателей, зависнув над двориком. Прожекторы рассекают тьму, шарят по осквернённой земле.

+ Куда ты ушёл, Сын Хоруса? Я-то думал ты хочешь сразиться. Я ошибался? +

Гидравлические когти корабля впиваются в землю, сминая тела. Двигатели затихают, и за кабиной начинает опускаться рампа, пасть готовиться изрыгнуть воинов.

Юрик смотрит, как маршируют рубрикаторы. Его перекрестье прицела мечется между врагами, давая несогласованные жизненные показатели, которые предполагают всё и не означают ничего. Они живы или мертвы? Может, и то, и другое, а может, и ничто из этого.

— Вайтанцы, ко мне.

Три руны вспыхивают в ответ. Достаточно. Этого хватит.

Он пытается включить прыжковый ранец, но в ответ турбины лишь дрожат и сыплют искры. Эрекан спешился, и теперь придётся действовать обычным образом. Без препятствий трёх секунд хватит, чтоб сократить дистанцию. Если попадут не раз, что вероятнее, то четыре или пять.

Тайрен обрушивается с неба на фалангу ходячих мертвецов. Запылённый керамит ломается от удара, и два автоматона в сине-золотых доспехах Тысячи Сынов беззвучно падают в грязь.