Уильям Кинг - Истребитель драконов

Несмотря на весь значительный опыт и тренировки, Шрейберу это не удавалось.

Ульрика гадала, что же происходит. Казалось, всё в её жизни неожиданно и резко изменилось. Она возвратилась из Мидденхейма считанные недели назад, а теперь она покинула свой дом, возможно, навсегда. Казалось невозможным, что ситуация может измениться столь стремительно.

Несколько дней назад она горячо желала возвращения Феликса и ужасалась этому. Теперь это произошло, и её жизнь усложнилась гораздо больше, чем она себе представляла. Разумеется, Ульрика была рада видеть Феликса, очень рада по ряду причин. Ульрика сознавала, что единственной причиной, по которой она дала уговорить себя лететь на воздушном корабле, чтобы предупредить Ледяную Королеву, было присутствие на корабле Феликса. Она не могла вынести мысли о столь скорой разлуке с Феликсом после того, как они едва воссоединились.

И в то же время это заставляло её чувствовать вину и злость. Она — воин своего народа, а воины не уклоняются от своих обязанностей только лишь потому, что их охватила страсть. Сейчас она хотела бы остаться со своим отцом. Сие было бы правильное решение, и Ульрика это сознавала. Её место подле отца.

Такие сложные переживания приводили в ярость, и Ульрика понимала, что от этого становится замкнутой и временами несносной. Имелись тут и другие осложнения. Ей было заметно, с каким видом на неё смотрит Макс Шрейбер. Мужчины на неё смотрели так и раньше. Ульрика не находила подобное неприятным, но сознавала, что хотя Макс ей и нравится, ей бы хотелось, чтобы их отношения оставались лишь дружескими. Ульрика надеялась, что сможет дать ему это понять. А если нет, всё может сложиться скверно. Ульрика знала, что не все мужчины стойко переносят тот факт, что их отвергли. Что гораздо хуже, Макс — волшебник. Кто знает, на что он способен? Ладно, об этом будем переживать в будущем. Ульрика отложила эту проблему в сторону, как одну из тех, что могут никогда и не произойти, а потому не стоят размышлений до поры до времени.

Сейчас основной вопрос — как быть с мужчиной, что стоит позади, держа её за руку. Сейчас Феликс выступил на первый план среди всех остальных проблем, что терзали Ульрику. Он безземельный скиталец, а они направляются ко двору царицы. Он связан клятвой следовать за Готреком и описать его гибель. И он изменился с тех пор, как вернулся из Пустошей Хаоса. Стал молчаливее и мрачнее. Возможно, Пустоши могут изменить человека куда более изощрённым способом, чем мутация.

И что она вообще о нём знает? Ульрика твердила себе, что все эти вещи не могут изменить её чувств к нему, но в глубине своего сердца сознавала, что это так.

Она наблюдала, как вдали собираются штормовые облака. На этой высоте облака выглядели иначе, но не были от этого менее угрожающими. «Эта буря идёт с севера, — подумала Ульрика, — из Пустошей Хаоса». И мысль сия наполнила её сердце страхом.

Снорри разглядывал собирающиеся на севере облака. Он не сомневался, что идёт большая буря. Что–то в размере и черноте облаков и в слабых мерцаниях молний вдали подсказывало это. Да. Приближается большая буря. Не то чтобы Снорри беспокоился. Прямо сейчас Снорри был пьян. Он проглотил больше ведра картофельной водки и потому ощущал небольшое недомогание. Что в последние дни было делом обычным. Снорри понимал, что слишком много пьёт. Но затем Снорри снова убедил себя, что вряд ли подобное возможно.

Снорри пил, чтобы забыть. Снорри настолько хорошо это удалось, что он забыл, ради забывания чего он напивается. Или тому поспособствовали все эти удары по голове, которых он получил немало за свою бытность Истребителем? Но сейчас ему следует выпить ещё. Это поможет ему оставаться в состоянии забывчивости, так, на всякий случай.

Снорри сознавал — что бы он ни пытался позабыть — оно скверно. Он сознавал, что сделал нечто, что должен искупить; испытал такую скорбь или позор, что единственной возможностью загладить это были поиски смерти, достойной героя. Так он мог вернуть доброе имя себе и своему клану. «Что же это было?» — гадал Снорри.

На периферии его мыслей вспыхивали образы. Жена, дети-малыши — все мертвы. Снорри убил их? Он так не думал. Кто ответственен за их смерть? Укол боли в груди подсказывал ему — да, несомненно, это Снорри. Тогда он тоже напился? Да, так и было.

Снорри сделал очередной большой глоток из своего ведра и предложил ведро Готреку. Тот покачал головой. Он почёсывал повязку на глазу костяшками большого кулака и внимательно всматривался в облака.

Буря явно подбиралась ближе. Снорри костями чувствовал, что она пришла с севера, дабы обрушиться на корабль. Ему пришла в голову мысль, что буря наслана колдунами Хаоса в отместку за действия гномов в Караг–Думе. Снорри поделился этой идеей с Готреком, но тот лишь хрюкнул.

Снорри не обиделся. Готрек Гурниссон был мрачным даже по стандартам Истребителей. Снорри понимал, что были на то причины. Когда–то он знал, по какой причине Готрек обрил свою голову. Снорри был в этом уверен. Но то ли обильное количество водки, то ли множественные удары в голову способствовали утрате этого знания. «Так оно и было», — подумал Снорри.

Снорри чувствовал ломоту в костях. Изумительно, насколько хорошо его подлечили, принимая во внимание все факторы. Заклинание того человека–мага было весьма действенным. Однако вытравить всю боль оно не смогло. За последние несколько недель Снорри довелось перенести множество ударов, побывать во множестве боёв.

Но всё замечательно. Ему нравятся бои. Безумие сражения даже лучше водки или доброго гномьего пива помогает ему оставаться в забытьи. В бою становится неважно, кто он есть и кем мог быть. Снорри сознавал, что это у него общее с Готреком. Сделав очередной глоток, он наблюдал, как стена черноты подкатывает ближе. «Худшая буря из когда–либо виденных, — предположил Снорри. — Хуже той даже, в которую воздушный корабль попал в Пустошах».

Видения „Духа Грунгни“, разбитого о землю силой бури, и его горящих обломков заполнили мысли Снорри. Он обнаружил, что это его не беспокоит. Он более никогда ни о чём особо не беспокоился. Теперь он ходячий труп. Жизнь его давным–давно превратилась в угли. На настоящий момент уже не имело значения, будет ли героической смерть, которую он встретит, лишь бы это была смерть. Но частью своего разума Снорри протестовал против подобных мыслей. Слишком уж это смахивает на предательство самого себя и своей судьбы. Однако же, часть разума рассуждала именно так. Снорри гадал, чувствует ли то же самое Готрек.

Снорри сознавал, что это ещё один из тех вопросов, которые он никогда не задаст. Он снова предложил Готреку ведро. На сей раз Истребитель ведро принял.

«Скверная приближается буря, — думал Снорри. — Бури хуже Снорри ещё не видывал».

Усиливающийся ветер топорщил мех Ларка. Его желудок бурчал почти столь же громко, как крысоогр. У него было ощущение, что целый выводок крысёнышей сидит в его брюхе и пытается прогрызть себе путь наружу. Ларк даже не припоминал, бывал ли он когда–либо столь голодным.

Над головой клубились чёрные тучи. Огромные разряды молний неожиданно вспыхивали во тьме, освещая пейзаж жутким мерцанием. Дождь стекал по его лицу, затрудняя зрение. Ларк более не ощущал запаха серого провидца Танкуоля и гадал, по–прежнему ли маг следует позади него в темноте.

По высокой траве прокатывалась рябь и волны, словно на поверхности большого океана. Травинки хлестали Ларка, словно мягкие и бессильные мечи. Это ему не нравилось. Совсем не нравилось. Ларк хотел бы очутиться где угодно, но не здесь. Он хотел бы оказаться в какой–нибудь безопасной норе из цельного камня, а не под этим взбаламученным, постоянно изменяющимся штормовым небом.

Он бесшумно обругал Танкуоля. Этот серый провидец, как всегда, является источником всех несчастий в жизни Ларка. Он жалел, что не воспользовался возможностью наброситься на серого провидца, когда у него выпал шанс. Он был уверен, что магия Танкуоля не может быть мощной постоянно. Серый провидец выглядел обессиленным, словно напряжённые усилия прошлого вечера истощили всю его энергию. Ларк понимал, что в своей изменённой форме он более чем способен взять верх над своим бывшим хозяином. Ничего ему не хотелось сильнее, чем погрузить свою морду в брюхо Танкуоля и сожрать внутренности, причём желательно, чтобы серый провидец при этом был жив.

И всё же, несмотря на гложущий его голод, Ларк не мог это сделать. Факт. Ларк не совсем понимал причины. Частично сработала привычка, частично — оправданное скавенское опасение столкнуться с магией Танкуоля и, в какой–то мере, природная скавенская хитрость. Ларк сознавал, что ему всего лишь следует выждать время, пока не представится подходящая возможность осуществить свою месть с гораздо меньшим риском для собственной бесценной шкуры.

Помимо прочего, имея дело с таким скавеном, как Танкуоль, никогда нельзя быть уверенным в том, действительно ли тот ослаблен, или притворяется. Лучше поостеречься, чем потом пожалеть.