Аарон Дембски-Боуден - Хельсрич
— Субординация… — начала было она, но умолкла.
— Субординация — это система, в которую не входят Легио и Храмовники. А если бы и решили присоединиться, то были бы выше ее.
— Я чувствую себя бесполезной, — выдохнула она наконец. — И не только для них.
Он видел, как много стоило ей это признание. Также он видел, что, когда ее защита снижалась, она уже не казалась такой высокомерной стервой. Но только Райкин перевел дыхание, чтобы заговорить и озвучить более вежливую версию своих текущих мыслей, зажужжал вокс-передатчик на столе.
— Квинт-адъютант Кирия Тиро? — раздался глубокий, звучный мужской голос.
— Да, кто это?
— Реклюзиарх Гримальд из Черных Храмовников. Мне нужно поговорить с тобой.
Старейшая Инвигилаты плавала в наполненном жидкостью саркофаге, иногда улавливая приглушенные звуки снаружи.
По правде говоря, она уделяла им мало внимания. Речь и движения принадлежали физическому миру, который она едва помнила. Зарха была связана с «Герольдом Шторма», и грохочущий гнев Бога-Машины проникал в ее разум, подобно неким химическим препаратам. Даже в моменты покоя ей было трудно сфокусироваться на чем-либо ином.
Делить разум с «Герольдом Шторма» — значит жить в лабиринте чужих воспоминаний, видеть бесчисленные поля битв за сотни лет до того, как принцепс Зарха родилась. Стоило ей только закрыть заменяющие глаза видоискатели, как она переставала видеть мутную молочную жидкость. Зато вспоминались пустыни, которые принцепс никогда не видела, битвы, в которых Зарха никогда не сражалась, и слава, которой не завоевывала.
Голос «Герольда Шторма» в ее разуме был безжалостным бормотанием, постоянным жужжанием, неизменным, словно спокойно горящее пламя. Титан рычанием без слов бросал ей вызов, манил отведать вкус побед, которые сам вкушал так долго. Он был гордым и неутомимым машинным духом и жаждал не только яростного вихря войны, но и холодной экзальтации триумфа. Он чувствовал знамена прошлых войн, что свисали с его металлической кожи. Им двигала ярость и невообразимая гордость.
— Мой принцепс, — раздался приглушенный голос.
Зарха активировала фоторецепторы. Вернулось зрение, чужие воспоминания исчезли. Странно, насколько же они были ярче воспоминаний последних дней.
Привет, Валиан.
— Привет, Валиан.
— Мой принцепс, адепты души сообщают о недовольстве в сердце «Герольда Шторма». Мы получаем аномальные данные о раздражении из центра реактора.
Мы рассержены, модератус. Мы жаждем обрушить наш гнев на врагов.
— Мы рассержены, модератус. Мы жаждем обрушить наш гнев на врагов.
— Понимаю, мой принцепс. Но вы сами… функционируете в полную силу? Вы уверены?
Ты спрашиваешь, есть ли риск того, что меня поглотит сердце «Герольда Шторма»?
— Ты спрашиваешь, есть ли риск того, что меня поглотттттт сердцццц?
— Обслуживающий адепт, — позвал Валиан Кансомир техножреца в робе, — проверь вокалайзеры принцепса. — Он повернулся к своему командующему. — Я верю вам, мой принцепс. Простите, что потревожил вас.
Здесь нечего прощать, Валиан.
— Здесь нечегггггггггггх!
Это скоро станет раздражать, подумала она, но не послала эту мысль к своему вокалайзеру. Твоя забота трогает меня, Валиан.
— Твоя забота трогает меня, Валиан.
Но я в порядке.
— Ннннрх я в порядке.
Техножрец подошел к контейнеру Зархи. Механические руки выскользнули из-под его робы и приступили к работе.
Модератус-примус Валиан Кансомир помедлил и, сделав вид, что поверил, вернулся к своему месту.
— Мы скоро увидим битву, Валиан. Гримальд обещал нам это.
Сначала Валиан не ответил. В его понимании если враг намерен собрать все свои силы, то стрельба по нему с городских стен вряд ли может быть названа битвой.
— Мы уже готовы, мой принцепс.
Томаз не мог уснуть.
Он сел в постели, проглотив глоток едкого амасека, дешевого пойла, что Хеддон варил в одном из портовых складов. Напиток на вкус мало отличался от машинного масла. Томаз не удивился бы, если б оно оказалось одним из его ингредиентов.
Он сделал очередной большой глоток, вызвавший зуд в горле. Докер понял, что есть неплохой шанс покончить с амасеком за один присест. Он не привык пить на пустой желудок, но сомневался, что смог бы еще раз поесть всухомятку. Он мельком взглянул на несколько пакетов неоткрытых, плотно запечатанных зерновых плиток на столе.
Может быть, позднее.
Он не был вблизи северной и восточной стен. В южной части порта не ощущалось большой разницы между сегодняшним и любым другим днем. Жужжание крана заглушало все далекие звуки войны, и Томаз провел всю двенадцатичасовую смену, разгружая танкеры и организуя распределение груза по складам. В общем, делал то же самое, что и во все остальные дни.
Невыполненная работа на находящихся в доках судах и тех, что еще только ожидали разгрузки, превысила уже все мыслимые размеры. Половина команды Томаза ушла, записавшись в ряды ополчения, и их отправили по всему городу разыгрывать из себя гвардейцев, за километры от того места, где они действительно были нужны. Он был представителем профсоюза докеров и знал, что у всех остальных бригадиров та же проблема с рабочими руками.
Поговаривали об ограничении потока сырой нефти, прибывающей с платформ Вальдеза, когда падет орбитальная защита, и все из-за страха перед тем, что орки будут бомбить морские пути.
Но необходимость, конечно же, пересиливал риск гибели танкеров. Хельсрич нуждался в топливе. Поставки продолжались. Даже после запечатывания города порт остался открытым.
Каким-то образом работы стало больше, чем раньше, даже несмотря на тот факт, что из команд осталась только половина. Отряды Стальных легионеров и обслуживающих сервиторов управляли множеством противовоздушных турелей, расположенных по периметру порта и на крышах складов. Сотни и сотни ангаров теперь использовались для размещения танков. В обслуживающие терминалы были превращены и гаражи для ремонта военных машин. Конвои танков «Леман Русс» с грохотом проезжали через порт.
С половиной рабочих и в условиях постоянного вмешательства в работу порт Хельсрича был на грани остановки.
Но при этом танкеры прибывали.
Томаз проверил хронометр на запястье. Два часа до рассвета.
Он решил не ложиться спать до начала смены и сделал еще один глоток из бутылки с этим отвратным амасеком.
Хеддона нужно пристрелить за то, что варит такое крысиное пойло.
Она вышла на стену, шинель Стального легиона тяжело давила на плечи.
Хлесткие струи дождя едва ли очистили улицы. Мокрые здания источали серную вонь, когда кислотный дождь смешивался с загрязнениями, покрывавшими камни и рокрит по всему городу.
«Не самый лучший момент, чтобы забыть респиратор», — подумала Кирия…
Майор Райкин сопровождал ее. В тусклой дали на востоке солнце уже освещало краешек неба. Кирия не хотела смотреть за край стены, но не смогла сдержаться. Слабое освещение давало возможность увидеть армию врага — темное море до горизонта.
— Трон Бога-Императора, — прошептала она.
— Могло быть хуже, — заметил Райкин, потянув ее вперед, когда женщина застыла на месте.
— Да их там, должно быть, миллионы.
— Без сомнений.
— Сотни племен… Можно даже различить знамена…
— Я стараюсь этого не делать. Смотрите перед собой, мэм.
Она с неохотой отвернулась. Перед ней, в пятидесяти метрах дальше на стене, под дождем стояла группа гигантских черных изваяний, потоки воды полировали их броню.
Один из гигантов шевельнулся и, громыхая сапогами, направился к Кирии. Жесткий ветер хлестал мокрые свитки на броне, а табард с черным крестом на груди промок насквозь.
Его лицом был ухмыляющийся серебряный череп. Глаза светились бездушным красным светом, насквозь пронизывавшим женщину.
— Кирия Тиро, — произнес он низким, потрескивающим через вокс голосом, — приветствую.
Астартес осенил себя знаком аквилы, и его пальцы в черной броне при этом громко стучали по грудной пластине.
— И майор Райкин из Сто первого. Добро пожаловать на северную стену.
Райкин поприветствовал рыцаря в ответ:
— Я слышал речь, которую вы произнесли перед «Стервятниками», реклюзиарх.
— Все они прекрасные воины, — отозвался Гримальд. — Им были не нужны мои слова, однако мне было приятно ими поделиться.
Райкин оказался застигнут врасплох. Он не ожидал ответа, а тем более этого смирения, выбивающего почву из-под ног. Прежде чем он ответил, заговорила Кирия. Запрокинув голову, она смотрела на Гримальда, рукой прикрывая глаза от дождя. Жужжание брони действовало на нервы. Звук казался более громким, чем обычно, словно доспехи реагировали на плохую погоду.
