Елизавета Дворецкая - Ведьмина звезда, кн. 1: Последний из Лейрингов
Хагир тоже встал и положил руку поверх руки Гельда. В светлых глазах барландца он видел дружелюбное любопытство и должен был радоваться благополучному исходу дела. Но его собственные мысли занимал не мир, который они приобрели, а серебро, которого лишились. Они опять остались на пустом месте. И после всех трудов свобода Стормунда осталась так же далека, как два месяца назад, в день злосчастной битвы.
Глава 3
В этот вечер Хлейна долго не ложилась спать. Челядь убирала гридницу после пира; квиттов увели в гостевой дом во дворе и на всякий случай заперли снаружи: фру Гейрхильда так велела. Хлейна вытирала кубки, проверяла, хорошо ли они отмыты от липкого меда и не пора ли их чистить. Особенно долго она вертела в руках тот золоченый кубок, из которого они пили с Хагиром. Кубок был безупречно чист, но Хлейна медлила с ним расстаться и уложить в сундук вместе с прочими. Даже хотелось взять его себе на память, чтобы никто другой больше из него не пил. Хлейна отлично знала каждую черточку рисунка на боках довольно старого кубка, но сейчас он казался ей каким-то новым, особенно красивым и внушительным, как священный сосуд.
Она сидела посередине скамьи, на своем обычном дневном месте, глядя, как служанки метут пол, а раб выгребает золу и угли с очагов. Никто не удивлялся тому, что она села на свое привычное место, но никто не знал – почему. Потому что здесь сидел Хагир. С этим местом не хотелось расставаться, как и с кубком. Что в нем было такое, в Хагире из квиттинских Лейрингов, что, едва лишь он вместе с другими вошел в гридницу, она увидела только его и ее взгляд потянулся за ним, как пойманный и привязанный? Она так четко помнила его спокойное широколобое лицо, и изгиб бровей, и выражение глаз, точно его образ нарисовали в ее мыслях и велели всегда носить с собой. Она подошла к нему, потому что хотела заглянуть ему в глаза. Она хотела узнать, кто он такой. Теперь она кое-что знала о его роде и судьбе, не так уж много – много ли можно рассказать за один вечер? Но почему-то казалось, что они прочно связаны уже давно, и все его заботы представлялись близкими, как собственные. И то, что он нуждался в помощи, заботило Хлейну и настраивало ее на непривычно-беспокойный лад.
Ему нужно десять марок серебра… Хлейне это сокровище казалось далеко не таким огромным и недоступным, как Бьярте. Напротив, прожив всю жизнь в богатой усадьбе ярлов, она привыкла к виду сокровищ и к разговорам о них. Ежегодно при сборе дани здесь рассуждалось о десятках и даже сотнях марок. В воображении Хлейны десять марок серебра были довольно близки, она ощущала их присутствие где-то рядом; трудность заключалась лишь в том, чтобы уговорить старших расстаться с ними. Гейрхильда не даст, потому что Хагиру и Стормунду нечем будет вернуть, их и так каждый год грабят фьялли. Фримод ярл… Он дал бы, но мать ему не позволит. Ослушаться матери в таком важном деле он не посмеет. А до самоотверженной мысли отдать собственные украшения Хлейна еще не дозрела – да и как бы она объяснила такую щедрость к посторонним людям?
В гриднице висела духота, и Хлейна пошла во двор. Хотелось подышать свежим воздухом, а еще хотелось взглянуть на дверь гостевого дома. Она видела эту дверь тысячу раз, но сейчас за ней был Хагир, и оттого даже при мысли об этой заурядной двери Хлейна ощущала сладкую дрожь, как будто предстояло увидеть невесть какое священное сокровище.
Ярко светила луна, двор заливало серебристо-желтоватое сияние. На бревнах возле стены дома сидел человек, и Хлейна радостно улыбнулась в темноте. Гельд сын Рама, десять лет проживший в тесной дружбе с фру Гейрхильдой, и для Хлейны был кем-то вроде старшего родича. Живой, легкий нрав Гельда и ум Хлейны сократили разницу в двадцать лет, и они сблизились между собой. Осторожная и осмотрительная, при всей своей внешней приветливости, Хлейна мало к кому питала искреннее доверие и привязанность, но Гельд был одним из этих немногих.
Услышав скрип двери и шаги, он обернулся. Хлейна подошла и села рядом. На какое-то время она даже забыла о Хагире: за несколько месяцев разлуки она соскучилась по Гельду и сейчас ей было приятно побыть рядом с ним.
– Ты надолго к нам? – спросила Хлейна.
– Поживу до осенних пиров. А потом – домой. Зимовать я в этот раз буду у себя.
– Жаль… Гейрхильде это не понравится, – с тайным лукавством заметила Хлейна. Ссылаясь на приемную мать, она и сама хотела, чтобы на всю долгую зиму Гельд остался с ними.
– Что делать? – Гельд пожал плечами. – Мой Альв стал совсем плох, я теперь стараюсь не оставлять его надолго. Как-никак, ему идет семьдесят пятый или семьдесят шестой год, если он не сильно сбился со счета. Я теперь должен бывать дома почаще, чтобы не споткнуться однажды о свежий курган.
– Ты предпочитаешь сам его насыпать?
Хлейна нахмурилась: она не любила разговоров о смерти и предпочитала не ездить на поминальные пиры и погребения, если только находила достойный предлог их избежать.
– Да. – Гельд держался иного мнения. – А не то мне будет казаться, что я просто потерял своего приемного отца.
– Я хотела бы его увидеть, – помолчав, сказала Хлейна.
– Я был бы не против, чтобы ты его увидела. Но твоя приемная мать тебя не отпустит. Я не провидец, но это могу предсказать точно.
– А если бы ты ее попросил? – Хлейна просительно потерлась лбом о его плечо.
– А ты не замечала, что она нередко отказывает мне в просьбах? Она спросит, зачем тебе видеть Альва, и что мы ответим?
Они помолчали.
– А все-таки я думаю, что это ты – мой отец, – негромко, но убежденно, даже немного капризно сказала Хлейна. Она думала так не потому, что для этого имелись серьезные основания, а потому, что ей этого хотелось. – Мне так кажется.
Гельд мягко усмехнулся.
– Я очень рад, что ты предпочитаешь меня всем другим возможным отцам, – сказал он. – Но я точно знаю, что это не я. С чего ты взяла?
– Ну… Я давно подозреваю, что мой отец не платил вено за мать, а еще я знаю, что ты любил какую-то девушку, а за тебя не отдали…
– За меня не пошли, – честно поправил Гельд. – Это было всего пятнадцать лет назад, а тебе двадцать один, хотя это, конечно, страшная тайна. Но этого я никому не скажу.
– Неужели она тебя не любила? – Хлейна с искренним недоумением заглянула ему в лицо. – Тебя же все женщины любят!
– Выходит, что нет. – Гельд усмехнулся в ответ на это лестное заявление и слегка повел плечом, словно признавая, что на свете много непонятного. – Знаешь ли, если человек нравится многим, это еще не значит, что он понравится всем. Фримода ярла тоже все женщины любят, а ты почему-то нет.
– Это Фримод всех женщин любит, – буркнула Хлейна.
Некоторое время они молчали: Гельд невольно вспоминал свою прошедшую любовь, а Хлейна думала о Хагире. Слова Гельда, сказанные безо всякого отношения к ней, встревожили ее, показались намеком, даже пророчеством. Если она нравится Фримоду и многим мужчинам в округе, это вовсе не значит, что она понравится последнему из рода Лейрингов. Может быть, как раз ему-то она и не понравится, тому единственному, кому ей так сильно хочется понравиться.
И именно поэтому вопрос о ее рождении, который она раньше послушно соглашалась обходить молчанием, сейчас приобрел неотложную важность.
– А кто же тогда мой отец? – снова начала Хлейна после молчания. – Ты знаешь?
– Я… – Гельд помедлил. Утвердительный ответ вызвал бы новый приступ вопросов, а отрицательный был бы ложью. – Я, скажем так, сильно догадываюсь. Предполагаю. Если я знаю, в чьем доме жила твоя мать, я могу допустить, что хозяин дома и был твоим отцом?
– Но она не была рабыней? – неуверенно, с тревогой спросила Хлейна. Этого вопроса лучше бы вообще никогда не задавать, но жить в безвестности ей сейчас было нестерпимо.
– Нет, конечно, нет! – уверил ее Гельд, по опыту собственной молодости помнивший, как неприятно подозревать в себе сына рабыни. – Твоя мать была дочерью кого-то из хирдманов Гейрвальда конунга. Уж прости, я не спрашивал, как его звали. Твоя мать росла в доме конунга и осталась при Гейрхильде, когда твой дед погиб. Гейрхильда очень любила ее, хотя была лет на десять старше, и взяла с собой, когда ее муж стал здешним ярлом и перебрался сюда жить. Разве ты этого всего не знала?
Хлейна покачала головой. Она совершенно не помнила никакого другого дома, кроме усадьбы Роща Бальдра, и никакой другой семьи, кроме Гейрхильды с мужем и сыном. Еще в детстве у нее сложилось впечатление, что ничего другого нет и спрашивать не надо. Робкие попытки что-то выяснить, когда-то сделанные в приливах подросткового любопытства, у Гейрхильды встретили решительный отпор, и Хлейна не возобновляла их. Она живет у хороших, знатных людей, растет в довольстве, окруженная любовью и уважением – зачем искать чего-то другого? Пока мир Хлейны составляла Роща Бальдра, ее любопытство дремало.
