Дэн Абнетт - Ересь Хоруса: Омнибус. Том 3

— Ты чрезмерно всё усложняешь. Его смерть лишь послужит Трону.

— Действительно? — Мортург устроился поудобнее, скривившись, когда имплантаты глубоко впились в остатки его плоти. — Теперь, когда даже былая преданность стала ничем? Верный, предатель — кто он? Ни то, ни другое. Здесь мы раскалываемся на части. Он был большим Чёрным Щитом, чем я, хотя так и не принял чёрное.

— Ты ведь анализировал это достаточно долго, так? — в голосе Децимы, если такое было возможным, слышалось весёлое удивление. — Скажи мне, что ты решил, какова твоя цель.

Мортург размял аугментическую руку, ту, которая прикрепляла последние клочья плоти к адамантию благодаря запретным чарам. Теперь он был всем: человеком, машиной, ведьмой. Нечистым сплавом прямиком из горнила ереси.

— Я думал, что достаточно причинить страдания моим старым братьям, — начал Мортург. — Я думал, что убийство их — достаточная цель для сотворённой нами призрачной жизни. Он думал так же. И смотри, куда его это привело, — он позволил руке опуститься, дал сомкнуться микропоршням на оболочке пальцев. — Устал я от этого и нуждаюсь в большем.

— Тогда ты знаешь, что должен сделать.

— Знаю, — кивнул Мортург.

Выжить. Быть стойким. Найти способ пережить бушующее пламя.

— Значит, я проложу курс.

— Это будет нелегко.

— А что легко?

— И что же ты скажешь своему экипажу?

— Правду, — ответил Мортург. — Я так долго сражался ради Трона. Пора мне увидеть его хозяина.

Крис Райт

Путь Небес (не переведено)

Не переведено.

Гэв Торп

Ангелы Калибана (не переведено)

Не переведено.

Джон Френч

Преторианец Дорна (не переведено)

Не переведено.

Гэв Торп

Тринадцатый волк (не переведено)

Не переведено.

Ник Кайм

Сыны Кузни (не переведено)

Не переведено.

Аарон Дембски-Боуден

Владыка Человечества (не опубликовано)

Еще не опубликовано.

Аарон Дембски-Боуден

В изгнание

Зернистый охряной песок падает в открытые глаза мёртвого воина. От его неподвижного тела уходит тень — нечто огромное, но сгорбленное, нечто с дребезжащими сочленениями и чудовищными металлическими когтями. Оно идёт прочь, тяжело хромая, не выполнив приказ, о чём уже извещены его хозяева.

Легионер лежит на земле, исполнив свой долг.

Сгорбившийся мудрец сидит среди смердящих механизмов и окровавленных тел, вдыхая запах обгоревших автоматонов и разорванной человеческой плоти. Существо на его плече странно похоже на обезьян, описанных в архивах Древней Терры. Его зовут Сапиенс — такое имя дал питомцу сам мудрец, создавший его из выращенной плоти, клонированного меха и освящённых металлов.

Псибер-обезьяна встревожено стрекочет, оглядываясь вокруг. Сам мудрец не чувствует тревоги — лишь растущее раздражение. Он кривится при виде окружающей его бойни, трюма, полного изувеченных и раненых. Вот какой облик у его спасения…

Вокруг содрогаются изогнутые стены взлетающего корабля, а за ними горят небеса Священного Марса. Далеко внизу лежит уже давно мёртвый Никанор. Зарезанный, выпотрошенный. Глупец.

Аркхан Лэнд сидит, съёжившись среди других беглецов, и молится Омниссии, дабы вонь их страха и неудачи не заразила и его.

Сапиенс перебирается на другое плечо Лэнда и стрекочет вновь, не способный к речи, но такой взбудораженный и любопытный.

— Он был глупцом, — шепчет мудрец, задумчиво гладя позвонки маленького творения, похожие на зубцы шестерёнки. — Космодесантники, — он злобно выговаривает это слово, — все они глупцы.

Но даже сам Лэнд теперь верит в это с трудом.

Никанор смотрит в глаза своего убийцы. Его кровь пятнает выпуклые золотые шары — зрительные механизмы боевой машины. Он плюнул этой кровью в лицо твари, когда та вогнала в нагрудник воина потрескивающее механическое копьё. Теперь пронзённый Никанор висит, а его сабатоны едва достают до пыли, покрывающей столь бесплодную, но одновременно бесценную почву Марса. Каждый раз, когда он задевает её, то смахивает прочь тёмно-красный реголит, открывая серую землю под ним — тайну Красной Планеты, скрытую прямо под её поверхностью, но неведомую почти никому из способных представить этот мир.

Машина склоняется ближе, оценивая добычу выпуклыми, словно у насекомого, глазами, сохраняя памяти его лицо и отметки на доспехе. Умирающий воин слышит стрёкот и треск открытого канала связи, когда его убийца передаёт находку далёким хозяевам.

Он — добыча. Вот что знает процессор и простое сознание, несущее смерть.

Но не та добыча.

Никанор тяжело сглатывает от боли. Он не прячется от неё, но не даёт боли поглотить себя. Боль — то, что чувствуют живые, о ней нет смысла сожалеть. Жизнь — боль. Боль можно преодолевать, пока дышит человеческое или постчеловеческое тело. Никанор знает, что умрёт, но умрёт не опозоренным. Честь важнее всего.

Кровь капает со сжатых зубов легионера, пока боевая машина трясёт его, пытаясь сбросить с зазубренной руки-копья. Это не так просто сделать, потому что коготь погрузился глубоко во внутренности, пробившись сквозь укреплённые кости и пластины брони. Никанор чувствует, как его левый сабатон бьётся об упавший болтер, как керамит ударяет по металлу оружия, покрытого отметинами. Но даже если бы он смог изогнуться так, чтобы достать его, не разорвав себя пополам, патронов больше нет. Сквозь кровавую дымку Никанор видит покрывающие голову робота опалённые вмятины — кратеры, оставленные каждым попавшим в цель болтом.

Боевая машина опускает копьё, вбивая пронзённого воина в пыльную землю, а затем упирается в неподвижное тело когтистой ногой. С рывком, усиленным механическими сочленениями, копьё вырывается наружу вместе с осколками керамита и брызгами остывающей крови.

С ними тело Никанора покидает и последний вздох. Он смотрит вверх, бессильный и безмолвный, и ничего не видит в безжалостных сферах-глазах робота. Ни следа разума, ни намёка на то, кто наблюдает за автоматоном по каналу связи.

Перед глазами всё темнеет, а взгляд соскальзывает к небу, прочь от горбатого, изрешечённого болтами панциря механического убийцы. Там, в горящем небе, виднеется силуэт транспорта, на котором улетает мудрец. Поэтично было бы сказать, что именно о нем в последний миг подумал Никанор, перед смертью увидев победу. Но, если говорить искренне, то последней мыслью воина стало сожаление об изуродованном нагруднике, где прежде гордо сверкал на жёлто-золотой броне белый имперский орёл. Последним, что видел Никанор, был Мондус Оккулюм, где под марсианскими скалами продолжали гореть подземные литейные и заводы по производству болтов, где взлетали к небесам последние штурмовые корабли его братьев.

На его доспех и изувеченное тело оседала поднятая пыль. Глаза дёрнулись в последний раз, но не закрылись.

На труп опустилась тень боевой машины, запечатлевшей его гибель.

Лэнд бежит, тяжело дыша, задыхаясь, с каждым тяжёлым шагом изо рта брызжет слюна. Его сапоги грохочут по начинающему подниматься грузовому пандусу. Паникующий мудрец не оглядывается — ни чтобы окончательно попрощаться с космодесантником, ни чтобы увидеть его последние мгновения. Звучат громовые удары болтерных выстрелов, и за Лэндом закрывается безразличный люк. В опустившейся тьме он падает на четвереньки, забыв обо всех приличиях. Дрожащие руки срывают с лица многообъективные защитные очки-увеличители.

«Я спасен, — думает он. — Спасен».

И почему-то эта мысль кажется почти предательской. Возможно, простой человек счёл бы это виной. Ранением слабой души или совести, знающей, что Никанор ещё где-то там, позади, что он отдал жизнь ради Лэнда. Однако прагматизм заглушает жалкие причитания. Совесть и стыд — понятия, созданные людьми, слишком размякшими, чтобы встречать неудачи лицом к лицу, готовыми прятать нерешительность под маской добродетели. Он должен выжить. Это начало и конец. Он важнее любого рядового легионера, что и доказали действия самого Никанора.

— Взлетаем, — вокс разносит по всему трюму безразличный голос сервитора. Транспорт дрожит, отрываясь от земли. Аркхан Лэнд проталкивается через толпу стонущих и раненых людей, а затем оседает у стены. Сапиенс издаёт пронзительный, совершенно не обезьяний крик, взбираясь на плечо хозяина.

— Беги! — даже ослабевший голос Никанора — рёв, заглушающий ветер. — Беги, чтоб тебя!

Он оборачивается, упирая болтер в плечо, веря, что высокомерие и страх заставят техноархеолога бежать, даже если он не послушается приказа. Размашистыми прыжками боевая машина приближается к нему по обтесанным ветром серым скалам, которые лежат на поверхности Марса, словно поверженные камни шаманских кругов Древней Земли.