Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
Лито услышал, как опускается лифт, увидел, как очнулся заснувший в лифте Монео. Вид у Монео был усталый — и то же, вполне понятно. На носу — шествие в Онн, и все утомительные хлопоты, выпадающие на долю мажордома: прием посетителей с других планет, ритуалы с Рыбословшами, новые послы, смена императорской гвардии, увольнения и назначения, а теперь еще надо и нового гхолу Данкана Айдахо так ввести в императорский аппарат, чтобы работа у него пошла, как по маслу. Одна мелочь громоздилась на другую, занимая все время Монео, а на нем уже начинал сказываться возраст.
«Дай-ка припомнить», — подумал Лито. — «Монео будет сто восемнадцать лет на той неделе, когда мы вернемся из Онна».
Монео мог бы прожить во много раз больше, если бы стал принимать спайс. Но он отказывался. В причине его упорства Лито не сомневался. Монео достиг того странного человеческого состояния, когда жаждал смерти. Он медлил теперь только для того, чтобы увидеть, что Сиона пристроена на королевской службе и станет новой Главой Императорского Общества Рыбословш.
Мои гурии, как частенько называл их Молки.
Монео знал о намерении Лито скрестить Сиону с Данканом. И время для этого подошло.
Монео остановился в двух шагах от тележки и поглядел на Лито. Что-то в глазах Монео пробудило воспоминания жизней-памятей Лито — лицо языческого священника времен планеты Земля выглянуло из наследственной усыпальницы его разума.
— Владыка, Ты много часов провел в наблюдениях за новым Данканом, — сказал Монео. — Сделали ли тлейлаксанцы что-нибудь недозволенное с клетками его психики?
— Он незапятнан.
Монео потряс глубокий вздох. Не очень-то приятное известие.
— Ты против того, чтобы использовать его в качестве племенного жеребца? — спросил Лито.
— Я нахожу странным, что мне приходится думать о нем и как о своем предке и как об отце моих потомков.
— Но он открывает мне доступ к скрещиванию первого поколения прежней человеческой формы и нынешних продуктов моей программы выведения. Сиона на двадцать одно поколение отдалена от него.
— Я неспособен понять, в чем цель. Данканы много медленней, чем любая из твоей гвардии.
— Я не ищу хороших отделяющихся побегов, Монео. По-твоему, я не осознаю геометрическую прогрессию, задаваемую теми законами, что управляют моей программой выведения?
— Я видел твою книгу племенного учета, Владыка.
— Тогда ты знаешь, что я не упускаю из вида ее отступников и выпалываю их, как сорняки. Меня больше всего заботят ключевые генетические доминанты.
— А мутации, Владыка? — в голосе Монео прозвучала хитроватая нотка, заставившая Лито пристальнее приглядеться к своему мажордому.
— Мы не будем обсуждать эту тему, Монео.
Лито увидел, как Монео опять спрятался в раковину своей осторожности.
«До чего же обостренно он чувствителен к моим настроениям», подумал Лито. — «Я, впрямь, верю, что он обладает некоторыми моими способностями, хотя они действуют в нем на бессознательном уровне. Его вопрос прозвучал так, как будто он даже догадывается, чего мы достигли в Сионе».
Чтобы проверить, действительно ли вопрос Монео опирается на полудогадку, Лито сказал:
— Мне ясно, что ты еще не понимаешь, чего я надеюсь достигнуть моей программой выведения.
Монео просветлел.
— Государь знает, что я стараюсь до конца постигнуть разумом законы ей управляющие.
— Законы живут меньше, чем ноша, которую тащишь достаточно долго, Монео. Регулируемой правилами творческой активности нет.
— Но, Владыка, Ты сам говоришь о законах, управляющих твоей программой выведения.
— Разве я не сказал тебе только что, Монео? Пытаться установить правила для творчества — то же самое, что пытаться отделить ум от тела.
— Но что-то развивается, Владыка. Я знаю это по себе!
«Он знает это по себе! Дорогой Монео. Он так близок».
— Почему ты все время ограничиваешь свое понимание строго определяемыми производными, Монео?
— Я слышал, как Ты говорил о преображающей эволюции, Владыка. Этими словами помечена твоя книга племенного учета. Но как насчет неожиданностей…
— Монео! Каждая неожиданность меняет правила.
— Владыка, Ты ведь не имеешь ввиду добиться улучшения человеческой породы?
Лито угрюмо на него посмотрел, подумав: «Если я сейчас употреблю ключевое слово, поймет ли он меня? Может быть…»
— Я — хищник, Монео.
— Хищ… — Монео осекся и покачал головой. Он, как ему казалось, понимал значение этого слова, но само слово потрясло его. Не шутит ли Бог-Император?
— Хищник, Владыка?
— Хищник улучшает породу.
— Как такое может быть? Ты ведь нас не ненавидишь.
— Ты разочаровываешь меня, Монео. Хищник ведь не ненавидит свою жертву.
— Хищники убивают, Владыка.
— Я убиваю, но я не ненавижу. Добыча утоляет голод. Добыча это хорошо.
Монео поглядел на лицо Лито, утопленное в серой рясе чужеродной плоти.
«Не прозевал ли я пробуждение Червя?», — усомнился Монео.
Монео боязливо поискал признаки пробуждающегося Червя, но гигантское тело не трепетало, глаза Лито не стекленели, не подрагивали бесполезные плавники.
— Чего же Ты алчешь, Владыка? — осмелился спросить Монео.
— Такого человечества, решения которого воистину окажутся долгосрочными. Знаешь, каково ключевое свойство способности определять свой путь надолго, Монео?
— Ты много раз об этом говорил, Владыка. Это — способность все время мыслить по-новому.
— Изменяться, да. А знаешь, как я понимаю долгосрочность?
— Для Тебя это должно измеряться тысячелетиями, Владыка.
— Монео, даже мои тысячи лет — это всего лишь крохотная светящаяся точка на экране бесконечности.
— Но Твоя перспектива наверняка отличается от моей, Владыка.
— С точки зрения бесконечности любой ограниченный срок короткий срок, каким бы долгим он для нас ни был.
— Выходит, правил не существует вовсе, Владыка? — в голосе Монео прозвучал слабый намек на истерию.
Лито улыбнулся, чтобы снять возникшее в мажордоме напряжение.
— Может быть, одно правило есть. Краткосрочные решения обычно терпят неудачу при долгосрочном применении.
Монео в полной растерянности покачал головой.
— Но, Владыка, Твоя перспектива…
— Время истекает для любого конечного наблюдателя. Не существует закрытых систем. Даже я являюсь конечной матрицей, хоть и растянутой во времени.
Монео резко перевел взгляд с лица Лито на уходящий вдаль коридор мавзолея. «И я здесь однажды упокоюсь. Золотая Тропа, возможно, продолжится, но я кончусь.» Это, разумеется, особой роли не играло. Только Золотая Тропа, ощутимая им в непрерывной последовательности, только она имела значение. Он опять перевел взгляд на Лито, но не прямо на его затопленные синевой глаза. Что, если в этом объемистом теле и вправду скрывается хищник?
— Ты не понимаешь функции хищника, — сказал Лито.
Эти слова потрясли Монео, ведь Лито словно прочел его мысли. Он посмотрел в глаза Лито.
— Ты понимаешь разумом, что даже я однажды претерплю ту или иную смерть, — сказал Лито. — Но ты в это не веришь.
— Как я могу верить в то, чего никогда не увижу?
Монео никогда не чувствовал себя более одиноким и полным страха. Чего же добивается Бог-Император? «Я пришел сюда, чтобы обсудить с ним проблемы шествия… и выяснить его намерения насчет Сионы. Не играет ли он со мной?»
— Давай поговорим о Сионе, — сказал Лито.
Опять чтение мыслей!
— Когда ты испытаешь ее, Владыка? — этот вопрос чуть не все время их разговора вертелся у него на языке, но сейчас, действительно задав его вслух, Монео испугался.
— Вскоре.
— Прости меня, Владыка, но Ты ведь знаешь, как я страшусь за моего единственного ребенка.
— Но ведь другие выжили при этом испытании, Монео. Ты, например.
Монео сдержал волнение при воспоминании о том, как он был приобщен к Золотой Тропе.
— Моя мать меня приготовила. У Сионы нет матери.
— У нее есть Рыбословши. У нее есть ты.
— Бывают и несчастные случаи, Владыка.
Слезы брызнули из глаз Монео.
Лито отвел от него взгляд. Ему подумалось: «Он разрывается между верностью ко мне и любовью к Сионе. Как же это отравляет — беспокойство о своем потомстве. Разве он не видит, что все человечество — это мое единственное дитя?»
Опять посмотрев на Монео, Лито сказал:
— Ты прав, заметив, что несчастные случаи бывают даже в моем мироздании. Разве ты не видишь в этом урока для себя?
— Владыка, всего лишь на этот раз не мог бы Ты…
— Монео! Монео, ты ведь наверняка не попросишь меня вручить бразды правления слабому управляющему?
Монео отступил на шаг.
— Нет, Владыка. Разумеется, нет.
