Павел Рогозинский - Главный калибр
Карты подсказывали, что переправляться лучше всего в районе селения Райка, от которого было не так уж далеко до Братиславы. Но… карты картами, а, как говорится, «свой глаз — алмаз». Особенно, когда речь шла о судьбах тысяч советских воинов. И адмирал хотел проверить все самолично.
Селение лежало на трассе шоссейной магистрали Белград—Будапешт—Братислава—Берлин. Здесь шоссе тянулось параллельно Дунаю, а рядом шла железная дорога. Проселок, которым ехал адмирал, выходил к шоссе строго перпендикулярно.
Командующего сопровождали начальник политотдела флотилии капитан 1 ранга Н. Г. Панченко и адъютант мичман Александр Владимиров. Все, за исключением шофера Алексея, одетого в обычный флотский бушлат, были в черных кожаных регланах. Это незначительное, казалось бы, обстоятельство имело для последующих событий немаловажное значение.
Открытая машина в опытных руках Алексея шла быстро. Встречный ветерок давал себя знать, и регланы были застегнуты на все пуговицы.
Настроение у всех бодрое, приподнятое. Ведь война, длившаяся четыре года, явно шла к победному концу. А день выдался чудесный, и места, по которым проезжали, радовали своей красой. Широка и раздольна долина Ду–ная! Синеющие вдали крутолобые холмы лишь подчеркивали ее величавый простор. Селения на дунайских берегах казались россыпью белых игрушечных кубиков.
В бело–розовой кипени тонули села и хутора. Легкий ветер доносил аромат цветущих садов. Омытая утренним туманом сочная изумрудная зелень искрилась на солнце. В высоком небе лишь изредка проплывали снежно–белые облака, бросая легкую тень, но проходила минута–другая— и снова ослепительно сияло еще не жаркое весеннее солнце.
Адмирал, щурясь от солнца и встречного ветра, с застывшей улыбкой любовался весенним утром, а мысли его возвращались к предстоящей операции. И в памяти невольно всплывали воспоминания, уже оставшиеся в прошлом.
…С моряками он оборонял, а потом штурмовал и освобождал Новороссийск, воевал на Азовском море. Геройски дрались моряки и за Крым, переправляли войска через Керченский пролив. В декабре 1944 года получил новое назначение — на Дунайскую флотилию. Более тысячи километров прошла она с боями вверх по могучей реке.
Обстановка на Дунае была тогда, как скромно выражались в рапортах и донесениях, весьма сложная. Мосты повсюду взорваны. Их полузатопленные железные скелеты мешали судоходству. А наступавшие советские войска нужно было поскорее переправлять вместе с техникой на другой — западный — берег. Наводить понтоны мешал постоянный ледоход: Дунай в ту зиму не замерзал.
И приходилось все время тралить, расстреливать и подрывать мины. Очистят фарватер, а с верховьев их снова наносит… А сколько переправ проходило под огнем противника, и бронекатера с ходу вступали в бой и точными залпами гасили огневые точки врага.
Славно трудились бронекатера — «броняшки», «бычки», как их ласково называли и моряки, и пехотинцы. С малой осадкбТц точно отлитые из одного куска металла, бронекатера, эти морские танки, походили на остроносые утюги, способные пробить любое препятствие. Команды не видно — она надежно укрыта броней. Только орудийная башня, шевелясь, как живая, сторожко водит длинным жалом пушечного ствола. Вот комендоры нащупали цель — и короткие снопы желтого пламени вспыхивают у пушечных жерл… Флотский огонек! Как часто благодарили за него сухопутные войска!
Потом переправляли войска в районе Батина—Будапешт, у Батина—Бая, Радвани, Тата и Мочи. А сколько подвезли по Дунаю боеприпасов для фронта и понтонов для временных плавучих мостов…
Но, как говорится, слава богу, враг скоро будет добит, и на земле воцарится мир, всюду настанет тишина, вот такая, какая разлита в этих полях и садах. Только трели жаворонков льются с неба. Как‑то даже не верится, что еще идет война. И кому, каким темным силам она нужна?..
Разве он сам собирался быть военным? Отец, железнодорожный машинист, мечтал видеть сына инженером. Все сломала первая империалистическая война. Учеба прервалась. Семье пришлось бежать из занятой неприятелем Белоруссии, скитаться. Нашел, наконец, работу, стал подручным слесаря. Потом вступил в комсомол, в партию.
Со всей комсомольской организацией семнадцатилетним парнишкой ушел на фронт, против Деникина. Только разделались с ним — напали белополяки. Снова берись за оружие. Мир наконец наступил, но было ясно, что надо крепить оборону. И вот, по комсомольской путевке — на Военно–Морской Флот. Балтика. Просторы Тихого океана. Черное море. И всюду —учеба, учеба, учеба. Война застала уже в звании капитана 1 ранга.
Кто из черноморцев может забыть свист первых вражеских авиабомб, падавших светлой июньской ночью 1941 года на спящие города? Горечь первых поражений учила терпению, умению выжидать, накапливать силы и рассчитывать точность ответного удара по врагу. И если с рядового матроса требовалось мастерское умение сражаться, то с командира, руководящего боем, спрос был во сто крат больший. А война, случайности войны вынуждали порой и командира драться с гитлеровцами врукопашную.
…На юге в 1942 году наши войска отступали. После тяжелого боя с наседавшими гитлеровцами Новороссийск с наступлением ночи погрузился в тревожную тишину. Он шел по опустевшим улицам. Нигде ни огонька. Й вдруг оклик — «Кто идет?» С ответом помедлил: почудилась приглушенная немецкая речь. Вгляделся — и в нескольких шагах выросла группа немецких разведчиков с винтовками на изготовку. Мгновенно ойередив их, полоснул очередью из автомата. Гитлеровцы повалились. Лишь издали к? о‑то дал ответную очередь. Почувствовал резкий удар. По возвращении обнаружил — три пули попали в запасной диск.
И еще — возле Анапы, где ходил в разведку. Гитлеровцы уже шныряли поблизости. Торпедный катер стоял недалеко от берега. Как незаметно подозвать его? Просигналил носовым платком и фуражкой вместо флажков: Х–о-л–о-с–т-я–к-о–в. На катере прочли, догадались. И снова ушел из готовой захлопнуться западни.
Но все это в прошлом, в прошлом. Сейчас бы выбрать для переправы место получше. Дунай уже недалеко, во влажном ветерке чувствовалось его дыхание. Дорога пошла на подъем — вдоль самого берега тянулась высокая железнодорожная насыпь. Что ж, тем удобнее будет с нее оглядеться.
Машина с легким разгоном въехала на переезд, стала спускаться — и вдруг шофер резко сбавил ход. По шоссе шла колонна немецкой пехоты. Совершенно очевидно, что это быЛи остатки какой‑то разбитой части, пробирающейся на Запад. Но многолетняя муштра еще сказывалась. Колонна двигалась, как выверенный автомат, в полном порядке. Шагали в ногу. Лица усталых солдат были тупы и безразличны, но в любой момент, с тем же безразличием, с каким маршировали, эти солдаты по первому приказу открыли бы огонь.
Что делать?
Развернуться, повернуть обратно на узкой дороге было невозможно. Дать задний ход, въехать снова на пригорок и попытаться скрыться? Гитлеровцы сразу обратят внимание на странные маневры машины, да и от пули на открытой дороге не уйдеЩь.
Или врезаться в колонну, открыть огонь из пистолетов, чтобы подороже продать жизнь? Иначе, чего глупее и позорнее быть не может, Попадешь в последние недели войны к фашистам в плен.
Может быть, будь на месте адмирала кто‑либо помоложе, он бы и решился на один из этих Отчаянных шагов. Но… разве даром ушли годы, те годы, что посвящались учебе, годы, что копили опыт войны —с деникинцами, с белополяками, с гитлеровцами, драгоценный опыт командира? Адмирал искоса глянул на спутников, на водителя, у которого костяшки пальцев на баранке руля побелели от напряжения. Решение, ослепительное в своей ясности и мгновенное, как вспышка выстрела, пришло сразу:
— Прямо! — спокойно приказал адмирал.
Машина медленно подъехала к вражеской колонне.
Солдаты продолжали устало шагать.
— Налево! — вполголоса уронил адмирал. —-И не спеши.
Водитель повернул руль. Машина покатила вдоль колонны, вперед, туда, куда шагали гитлеровцы. Солдаты и офицеры косились на нее вполне равнодушно. Мало ли куда и зачем ехали эти офицеры. Несомненно свои. Разве неприятельские могут вот тйк медленно кдтить рядом, в открытой машине, и еще чему‑то улыбаться? Для этого надо быть просто сумасшедшим. А форма… Они все в кожаных регланах, черных, как плащи эсэсовцев. Едут вперед, видны только спины. Кто и на кой черт будет их разглядывать. Да к тому же старший из офицеров в машине отвернулся и что‑то показывает в стороне другим.
Вот и голова колонны. Ведущий ее гитлеровец почтительно откозырял едущему в машине «начальству». Благосклонно улыбнувшись, адмирал небрежно приложил в ответ два пальца к золоченному козырьку. Машина так же медленно — чтоб не запылить — обогнала солдат и покатила вперед. Адмирал до рези в глазах вглядывался в левую сторону шоссе. Вот наконец какой‑то выходящий на него проселок.
