Тэд Уильямс - Скала прощания
— Охотница говаривает, что я имел в достаточности времени, чтобы давать пояснения. Теперь мои преступления имеют должность быть рассказанными для всеобщего осуждения.
Бинабик переводил происходящее на вестерлинг, и все, казалось, происходило очень быстро. Иногда по-видимому он переводил дословно, иногда суть сказанного передавалась вкратце. Хотя и создавалось впечатление, что Бинабик обрел свою былую живость, выполняя роль переводчика, не было сомнения в безнадежности ситуации.
— Бинабик, ученик Поющего, великого Укекука, ты провозглашен клятвопреступником, — Пастырь Вамманак наклонился вперед, беспокойно теребя жиденькую бородку, как будто вся процедура ему не нравилась. — Ты это отрицаешь?
За переводом этого вопроса последовало долгое молчание. Затем Бинабик отвернулся от своих друзей и взглянул на правителей Йиканука.
— Я не отрицаю, — сказал он, наконец. — Я предлагаю вашему вниманию всю правду, если вы соблаговолите выслушать, вы, зоркая глазом и твердый рукой.
Нунуйка откинулась на подушки.
— Для этого еще будет время. — Она повернулась к мужу. — Он этого не отрицает.
— Итак, — важно заявил Вамманак, — Бинабику предъявлено обвинение. Ты, крухок, — он повернул свою круглую голову к Слудигу, — обвиняешься в том, что будучи представителем расы, объявленной вне закона, атаковал и ранил наших людей, чего не случалось с незапамятных времен. Никто не может отрицать, что ты риммерсман, и обвинение остается в силе.
Когда слова Пастыря были переведены, Слудиг начал гневно отвечать на них, но Бинабик поднял руку, и Слудиг, как ни странно, замолк.
— Не может быть справедливого суда над старыми врагами, как я понимаю, — пробормотал северянин Саймону. Его свирепый взгляд погас, он уныло нахмурился. — Конечно, некоторым троллям в руках моих соплеменников пришлось хуже, чем мне здесь.
— Теперь пусть выступят те, кому есть чем подтвердить обвинение, — сказал Вамманак.
Пещера наполнилась тишиной ожидания. Вперед выступил герольд, позванивая ожерельями. Сквозь глазницы бараньего черепа он посмотрел на Бинабика с нескрываемым презрением, затем поднял руку и сказал грубым низким голосом:
— Канголик, заклинатель духов, говорит: Укекук, Поющий, не пришел в Ледяной дом в последний день зимы, а таков был закон нашего народа с тех самых времен, как Шедда дала нам эти горы. — Бинабик переводил. Его голос воспринял что-то от неприятного тона обвинителя. — Канголик говорит: Бинабик, ученик Поющего, также не пришел в Ледяной дом.
Саймон физически ощущал волны ненависти, излучаемые его другом и троллем в маске. Было ясно, что они давние враги.
Заклинатель духов продолжал:
— По причине того, что ученик Укекука не пришел выполнять свой долг — исполнять Ритуал Призывания — Ледяной дом до сих пор не растаял и зима не ушла из Йиканкука. Своим предательством Бинабик отдал народ холоду. Лето не придет, и многие умрут. Канголик называет Бинабика нарушителем клятвы, преступником.
Сердитый говор пронесся по пещере. Заклинатель духов снова присел, прежде чем Бинабик перевел его слова на вестерлинг.
Нунуйка огляделась с ритуальной медлительной торжественностью:
— Еще кто-нибудь обвиняет Бинабика?
Молодая незнакомка, о которой Саймон почти забыл, слушая бурные обвинения Канголика, медленно поднялась со своего места на верхней ступени. Глаза ее были полуопущены, а голос тих. Она говорила очень недолго.
Бинабик не сразу объяснил значение ее слов, хотя они вызвали шелест шепота среди многочисленных троллей, собравшихся в пещере. На лице друга Саймон увидел выражение, которого никогда не замечал раньше: он выглядел совершенно несчастным. Бинабик смотрел на молодую женщину с мрачной сосредоточенностью, как будто был свидетелем какого-то ужасного события, которое он тем не менее должен наблюдать, чтобы позднее изложить его в деталях.
Когда Саймон уже подумал, что Бинабик снова замолчал, на этот раз навсегда, тролль вдруг заговорил, бесстрастно, как бы повествуя о некогда полученной ране, которая теперь кажется незначительной.
— Ситкинамук, младшая дочь Нунуйки, Охотницы, и Вамманака. Пастыря, тоже говорит вину Бинабика из Минтахока. Он поставлял свое копье у ее дверей, но когда проходило девять раз по девять дней и наступал день свадьбы, он не пришел. Он не прислал слова объяснения. Когда он вернулся в наши горы, он не спешил домой, к своему народу, а отправился с крухоком и утку к запретному пику Йиджарьюку. Он призывал позор на Дом предка и на свою бывшую нареченную. Ситкинамук объявляет его преступником, нарушителем клятвы.
Как громом пораженный, Саймон смотрел на несчастное лицо Бинабика, пока тот монотонно излагал суть дела. Женитьба! Все то время, пока Саймон и этот человек пробивались в Наглимунд и прокладывали путь через белое безмолвие пустоты, соплеменники Бинабика ждали, что он выполнит свои брачные обязательства. А обручен он был не с кем-нибудь, а с дочерью Пастыря и Охотницы! И он ни разу даже не намекнул!
Саймон присмотрелся к той, что высказала обвинения против Бинабика. Хотя Ситкинамук, на взгляд Саймона, была ростом с прочих своих соплеменников, она казалась ему выше Бинабика. Ее блестящие черные волосы были заплетены в косы по обеим сторонам лица, а под подбородком соединялись в одну толстую косу, переплетенную небесно-голубой лентой. На ней было немного драгоценностей, особенно по сравнению с ее устрашающей мамашей. Единственный темно-синий камень на лбу держался на тонком ремешке черной кожи.
На ее смуглых щеках был заметен легкий румянец. Взгляд ее был затуманен гневом или страхом, но в линии подбородка улавливались своеволие и вызов, а в глазах — острота, но не острота лезвия, как у Нунуйки, а решительность. На миг Саймон взглянул на нее взглядом ее соплеменника: это не была нежная податливая красота; перед ним была красивая и умная молодая женщина, завоевать которую очень нелегко.
Он внезапно понял, что именно она стояла в ту ночь перед пещерой Кантаки, это она угрожала ему копьем. Какой-то еле уловимый поворот головы подсказал ему это. Воспоминание убедило его, что перед ним действительно охотница, дочь своей матери.
Бедный Бинабик! Возможно, ее расположение нелегко завоевать, но его другу это удалось, по крайней мере, так казалось. Однако ум и решительность, которые, очевидно, так пленили Бинабика, теперь были обращены против него.
— Я имею согласие с Ситкинамук, дочерью лунного рода, — наконец ответил Бинабик. — Большая поразительность была в том, что она вообще принимала копье такого недостойного, как ученик Поющего.
Ситкинамук скривила губы на эти слова, как будто с отвращением, но ее презрение не показалось Саймону слишком убедительным.
— Позор мой очень велик, — продолжал Бинабик. — Мое копье и в действительности стояло у ее двери девять раз по девять ночей. Я не приходил на свадьбу, когда прошли эти ночи. Я не имею слов, которыми я мог бы залечить нанесенную рану или очень уменьшить свою вину. Я имел необходимость выбирать и так случается со всеми, кто уже имеет зрелость, и с мужчинами и с женщинами. Я был в чужой стране, господин мой совсем умер. Я имел необходимость сам находить решения. Если бы я имел обязанность выбирать еще один раз, я должен с прискорбием говорить, что я повторял бы тот же выбор.
Толпа гудела от полученного потрясения, пока Бинабик переводил сказанное своим товарищам. Закончив перевод, он снова повернулся к молодой женщине, стоявшей перед ним, и сказал ей что-то тихо и быстро, назвав ее Ситки, а не полным именем. Она резко отвернулась, как будто была не в состоянии смотреть на него. Он не перевел своих последних слов, но с грустью повернулся к ее матери и отцу.
— В отношении чего же, — сказала Нунуйка неодобрительно, — тебе пришлось принимать решение? Какой выбор сделал тебя клятвопреступником? Тебя, который и так забрался далеко за пределы родных снегов, тебя, чье копье было выбрано среди других той, которая намного выше тебя?
— Мой господин Укекук давал обещание доктору Моргенсу из Хейхолта, весьма мудрому человеку. Когда он умирал, я понял, что имею обязанность выполнять его обещание.
Вамманак наклонился вперед, и борода его тряслась от гнева и удивления:
— Ты считаешь обещание, данное низоземцам, более важным, чем брак с дочерью Дома предка или призыв лета? Правду говорят, Бинабик, те, кто считает, что ты воспринял безумие у ног толстого Укекука. Ты отвернулся от своего народа ради… утку?
Бинабик беспомощно покачал головой.
— Дело не только в том, Вамманак, Пастырь кануков. Мой господин питал страх перед серьезной опасностью, и не только для Йиканука, но также и для всего мира. Укекук питал страх перед зимой, более жестокой, чем все, которые уже были, такой, которая оставит Ледяной дом замерзшим на тысячу черных лет. Но не только очень плохая погода пугала его. Моргенс, мудрый из Эркинланда, питал такие же опасения. Именно из-за них это обещание получило великую важность, именно поэтому — потому что я не имею сомнений в истинности опасений моего наставника — я бы снова нарушал клятву, если бы не имел иного выхода.
