Ник Перумов - Война мага. Том 1. Дебют

К тому же «с той стороны» начали просачиваться жутковатые вести. В давно, ещё по осени павших Лакме и Луоне, больших ремесленных городах, семандрийцы предали жуткой публичной казни всех попавших в их руки легионеров.

– Это не просто так, – прорычал Император, дочитав донесение и в ярости швырнув свиток на пол походного шатра. – Это не казнь, Клавдий.

– Позволено ли будет мне спросить моего Императора, что же это в таком случае? – Клавдий, первый консул Империи, не остался в Мельине с «Серебряными Латами», вновь заявив, что пойдёт в бой хоть простым латником, но своего повелителя не покинет. Мельином распоряжался избранный купечеством (самым рьяным к отстройке города сословием) старшина.

– Это жертвоприношение, консул, – Сеамни осторожно подобрала свиток, развернула, глянула, тотчас ойкнув и прикрывая рот ладошкой. – Не что иное, как жертвоприношение. Тринадцать легионеров казнены столбованием, а до того – оскоплены. Кровь собрана в чашу и сожжена на алтаре – камне, который специально притащили сюда. Культ Слаша Бесформенного, – тихонько добавила Сеамни. – Некогда Дану воевали с ними… но считалось, что его служители сгинули давным-давно…

Консул Клавдий наморщил лоб. Он отлично умел управляться с легионами, но о культе какого-то там «бесформенного» слышал впервые. Император – нет, но и ему пришлось изрядно покопаться в памяти, прежде чем он извлёк на свет порядком запылившиеся познания, выученные ещё в детстве уроки. Можно даже поблагодарить Сежес – учили его на совесть.

Некогда в мельинских пределах и вокруг них хватало приверженцев древних богов – пока не поднялись во всей своей мощи семицветная Радуга и Церковь Спасителя. Мир с любовью меж ними царили далеко не всегда, но когда дело касалось борьбы с «незаконным чародейством» или «безбожными язычниками» (владевшими своей собственной магией), тут они не ссорились.

Слаш Бесформенный ничем особенно не выделялся в ряду других мелких Владык. Когда-то давно ему приносили человеческие жертвы. Как, впрочем, и целому сонму иных. Когда дошло до мечей и копий, это помогло, но не слишком.

Ещё один кирпичик в стене, подумал Император. То, что это не простое вторжение, ясно стало с самого начала. Кто-то старательно раскопал, отыскал, вытащил из забвения служителей старых богов. Кровавые жертвы, принесённые правильно, – великий источник силы. Когда-то, помнилось, в первые годы Смертного Ливня простой люд пытался таким образом отвести беду – и немало женщин, обвинённых во всём, что угодно, окончили свои жизни на кострах или распятыми на древесных ветвях, поживой для хищных птиц.

Он, Император, может (и должен) сокрушить армию Семандры в поле. Но победа не окажется полной, если не падут также и те неведомые кукловоды, кто выпестовал всё это вторжение.

Невольно Император покосился на левую руку. Белая перчатка снята, страшное оружие ждёт своего часа в надёжно запертом ларце, осталась только память о нём – мелкие шрамы, плотно лёгшие от плеча до запястья в тех местах, где лопались кожа и жилы, извергая обратившуюся в пламя кровь.

Козлоногие. Те, кто, по словам Сежес, руками Императора сокрушили Радугу. Предположить, что теперь руками Семандры они же сокрушают уже его самого? Вполне возможно. Первый удар не удался, но это не значит, что не последует второго. Или третьего.

А за спиной ушедшей на восток армии остался незакрытый, тяжело дышащий зловонными живыми туманами Разлом. Смутная и неясная угроза, о которой он, Император, забывать тоже не имеет права. Но нет сил, не хватает войск, чтобы одновременно перекрыть все направления. На восход уже и так брошено четырнадцать легионов из двадцати одного. И хирд гномов впридачу.

Широкий тракт, ведущий из самой столицы до пограничной крепости Ангра на Селиновом Валу, заполнился войсками. По здравому размышлению, Император повёл с собой и Первый легион, по-новому полностью укомплектованный, сорок восемь сотен тяжёлой пехоты (сорок манипул по сто двадцать человек или, если того требовала обстановка, десять когорт по четыреста восемьдесят), двенадцать сотен легковооружённых лучников (эти строились по манипулам и придавались когортам) и шестьсот – или двадцать турм – всадников. По этому образцу вскоре должны были быть переустроены остальные легионы Империи. Прежние тяжёлые когорты в восемьсот мечей должны были уйти в прошлое.

Пираты с наступлением весны и окончанием затяжных зимних штормов вновь примутся терзать и без того измученное побережье, но изнемогавшая береговая охрана всё-таки получила некую передышку. Возникшие кой-где анклавы морской вольницы Император приказал блокировать. Время штурмовать их пока не пришло.

И, конечно же, вместе с Императором отправилась Сеамни. Оставаться в покидаемой столице гордая Дану отказалась наотрез.

Проплывали мимо мрачные баронские замки. В былые времена навстречу императорскому поезду должны были широко распахиваться все их ворота, устраиваться торжественные встречи, однако на сей раз правителя Мельина встречали лишь наглухо закрытые створки и застывшие у бойниц стрелки. Почти все бароны примкнули к смуте, и над шатрами башен вместо обязательного имперского стяга рядом с родовым знаменем хозяина замка теперь реяло полотнище мятежников: орёл, терзающий змею.

Император только мрачно усмехнулся, завидев этот герб. Мало кто из господ баронов помнил (если вообще когда-либо знал), что у древних тайномыслов именно орёл олицетворял злое, разрушительное начало, облачённое в обманно-гордые и красивые одежды, в то время как змея, внушающая инстинктивный страх и неприязнь, служила символом охранительным, требующим от неофита отказа от впитанных с молоком матери привычек и предубеждений.

Для господ же баронов всё было ясно.

Император не боялся за сохранность Мельина. Как бы трудно ни приходилось простому люду, он твёрдо знал, запомнил собственной, не раз поротой спиной: сколь ни суров Император, он лучше самого доброго барона. Исчезни стальная узда мельинского престола – и распри знати зальют страну кровью почище любых вторжений. От тех же пиратов, в конце концов, можно было откупиться. Алчущие власти и «славы» бароны принимали откуп только кровью да дымом пожарищ.

Если собранные дружины новоявленной Конфедерации или там Конгрегации явятся под стены Мельина, они не испытают ничего, кроме горького разочарования. Мельинские обыватели выйдут на стены. Купцы и мастеровые слишком хорошо знали, что такое баронство и их наёмники.

Соблазн остановиться у самых крупных цитаделей и дать бой был велик, но Император запретил себе задерживаться. Мятежи не выигрываются сидением в осадах, рано или поздно баронам придётся выйти в поле. А он, Император, – Император до тех пор, пока за ним следует хоть один легионер.