Гэв Торп - 13-й Легион

— Ты выглядишь хуже, чем задница орка, которого пучит, — говорю я ему, садясь на край кровати. Он ухмыляется, и я вижу красноватые пятна на зубах от выхарканной крови.

— Морда со шрамами, с тебя тоже никто не собирается рисовать портрет! — умудряется огрызнуться он, после чего его тело снова бьется в конвульсиях от мучительного кашля.

— Как ты думаешь, сможешь идти этим утром? — с беспокойством спрашивает Гаппо.

— Свежий воздух мне полезен. Ненавижу больнички; в них всегда полно больных, — шутит сержант. С обеспокоенным выражением лица Гаппо смотрит на меня. В сердце у него чуткая душа, я изумлен, как он умудрился так долго продержаться, но в бою он был столь же надежен, как и остальные.

— Конечно, ты сможешь пойти утром, — говорю я Франксу, — и если тебе нужно будет чуть-чуть помочь, тут те, кто протянут тебе руку. Он кивает, ничего не сказав, и откидывается на постели, закрыв глаза, его дыхание все еще остается неровным.

— Что насчет двух других? — я спрашиваю Гаппо, который назначил себя главным лекарем, как только услышал о декрете Полковника — оставить любого, кто не сможет идти.

— У Оклара осталось только левая нога. Как ты думаешь, как он поживает? — с горечью огрызается бывший проповедник. — С Иеремией все будет хорошо, у него просто сильное сотрясение мозга.

— Мы можем накачать Оклара стимуляторами перед уходом и соорудить ему какие-нибудь костыли? — спрашиваю я, стараясь придумать способ, чтобы лишить Полковника еще одного трупа.

— Может сработать, учитывая, что мы можем взять с собой целый мешок стимм-игл, чтобы держать его и Иеремию на ногах, — соглашается Гаппо, хотя и с некоторым сомнением.

— Тогда займись этим, — говорю я ему, — я обратно в постель.

ОКЛАР оградил Гаппо от хлопот, воткнув себе в глаз стимм-иглу, оставленную на его постели. Наконечник пробил ему мозг и мгновенно убил. Мы отправились сразу же после рассвета, следую за Хопкинсом и Полковником. Как только мы покинули заставу Ложной Надежды, то повернули на запад, карабкаясь на высокую горную гряду, которая как рассказал нам Хопкинс, тянулась вдоль всего экватора планеты. Мы шагали впереди — я, Кронин, Гаппо, Линскраг и отделение Фрейма, по очереди подставляя Франксу плечо. Он прекратил кашлять кровью, но непрерывно хрипел. Отделение Брокера приглядывало за Иеремией, сержант охранял десяток стиммов, утащенных из лазарета Гаппо.

Джунгли не были слишком густыми, слишком тяжело было расти на голом камне вулканической гряды. Воздух становился все горячее, и чем дальше мы продвигались, тем более удушливым он становился из-за серы и пепла. Мы не видели вулканы из-за навеса джунглей, но Хопкинс сказал, что есть два огромных в паре километров к югу, названные поселенцами Ложной Надежды из экипажа первого корабля — «Близнецами Кхорна», в честь какого-то жуткого и жестокого бога. Ересь и богохульство, но я полагаю, что у них оставалось очень мало веры в тот момент. Лейтенант уверил нас, что они в последнее время бездействовали, но зная нашу удачу, они могут взорваться в любой момент, только для того, чтобы нам жизнь медом не казалась. Моя голова забита этими мрачными мыслями, я ощущаю, что рядом со мной кто-то идет, и справа от себя обнаруживаю Хопкинса.

— Это сержант Фарнкс, верно? — спрашивает он, глядя, как спотыкается висящий на Поле сержант. Я киваю.

— Должно быть, у него конституция грокса, — добавляет Хопкинс, все еще глядя на полу-калеку Франкса.

— Он привык, — говорю я, просто не могу себя остановить, — но этот чертов нужник планеты все еще может его прикончить.

— Может, — печально произносит Хопкинс, — у него легочная гниль, и немногие ее пережили.

— Есть еще ободряющие новости? — грубо спрашиваю я, желая, чтобы он отвалил от меня и оставил в покое.

— Он все еще жив и это наполовину чудо, — отвечает тот с улыбкой, — большинство не переживали первую ночь. Он продержался две и обе после дней марша. Ему не стало лучше, но я не думаю, что стало хуже.

— Если бы ему стало хуже, он бы сдох, — отвечаю я, глядя на изнуренную фигуру, которая почти висит на опаленном солнцем плече Пола, — и глядя на него, я не уверен, что это было бы хуже.

— Не говори так! — восклицает Хопкинс.

— Как? — огрызаюсь я. — Ты думаешь, он долго протянет в «Последнем Шансе» в его состоянии? Если он и выберется из этой выгребной ямы, то следующий бой его прикончит, в этом я уверен.

— Сколько ему еще осталось в штрафном легиона? — спрашивает Хопкинс, доставая флягу с пояса и предлагая ее мне. Я раздраженно отмахиваюсь.

— Мы здесь пока не сдохнем или пока не получим прощение от Полковника, — грубо отвечаю я.

— И скольких он простил? — невинно спрашивает Хопкинс.

— Ни одного, — рыкнул я, ускоряя шаг, чтобы оставить раздражающего меня сержанта позади.

РАССВЕТ третьего дня марша застает нас на границе зоны, которую Хопкинс называл Сердцем Джунглей. Отсюда это место не казалось каким-то отличным от остальных, забытых Императором джунглей, но он уверил меня, что дальше подлесок намного гуще, деревья намного больше и ближе стоят друг к другу.

— Вот отсюда капитан вел свои исследования, — говорит он мне, пока мы стоим в оранжевом жаре восходящего солнца, и указывает на юг, на зону, которая, может быть, чуточку более темно-зеленого, чем окружающие деревья.

— Этот ваш капитан, он не был немного сдвинутым? — спрашиваю я, делая глоток зубочиста из фольгированного пакетика, споласкивая рот, после чего выплевываю пенистую жидкость в лужу у ног лейтенанта.

— Не совсем, — отвечает он, отходя назад от брызг и одаривая меня раздраженным взглядом, — насколько я знаю, он был в добром здравии.

Она замешкался на секунду, желая сказать что-то еще, но закрывает рот и отворачивается, чтобы полюбоваться на восход солнца.

— В чем дело? — спрашиваю я. Он разворачивается, снимает фуражку и чешет голову. Как я заметил, он делает так, когда, кажется, чем-то взволнован.

— Ты правда думаешь, что эти стручки могут быть каким-то оружием тиранидов? — спрашивает он, сминая руками макушку фуражки.

— Я видел много странных вещей, — говорю я ему, наклоняясь поближе, словно собираюсь поделиться с ним каким-то секретом, — на Ичаре-IV, техножрецы все еще уничтожали рой тиранидских жуков, которые сожрали с них всю органику. Я видел био-титанов, высотой в двадцать пять метров, огромных, четырехногих тварей, которые могли растоптать дом и разорвать боевой танк своими здоровенными когтями. Ты когда-нибудь видел тиранидов?

— Я видел рисунки, — нерешительно отвечает он, водружая помятую фуражку на место.

— Рисунки? — смеюсь я. — Рисунки — ничто! Вот когда перед тобой встанет четырехметровый воин тиранидов, вот тогда ты скажешь, что знаешь на что похожи тираниды. Их панцирь источает смазочную слизь, чтобы пластины не натирали, у них клыки размером с палец и четыре руки. От них воняет смертью, и когда они по-настоящему близко, ты почти задыхаешься от этого запаха. Они используют все виды симбиотического оружия, чтобы взрывать, рвать, резать и размалывать тебя на части. Я помню, когда увидел их впервые на Ичаре — IV. Три воина прыгнули на нас, когда мы проводили огневую зачистку каких-то старых руин. Я даже сейчас четко вижу их темно-синюю кожу и красно-черные костяные пластины, и как они мчатся вперед. Шок и страх заполонил нас, когда мы в первый раз увидели их, во всех смыслах они неестественные и жуткие. У них есть пушки, названные нами «пожирателями», плюющиеся градом питающихся плотью личинок, которые могут прогрызть тебя, что намного хуже любой пули. Наши выстрелы из лазганов отскакивали от них, и тем, кто не умер от «пожирателей», оторвали головы и конечности их мощные когти. Только Краггон с его плазменной пушкой спас нас, он сжег чужеродных чудовищ, пока те кромсали нас. И эти три тиранидских воина убили пятнадцать человек, прежде чем их уложили. Я помню, как Краггон умер позже на Ичаре-IV, его кровь впитал пепел, когда тиранидская горгулья обрушилась на него с небес и разорвала глотку.

Хопкинс заметно дрожит, его лицо побледнело даже под загаром. Я показываю на свое лицо, или скорее на путаницу пересекающихся шрамов. Я все еще не считаю, что он осознал весь ужас тиранидов, и решаю надавить. Люди должны знать об этих отвратительных существах, с которыми мы сталкиваемся на звездах.

— Я получил это от тиранидской споровой мины, — свирепо произношу я, желая никогда не встречать тиранидов, желая, чтобы весь этот ужас, с которым столкнулся, я мог забыть вместе с резней на Ичаре-IV и устрашающим, выворачивающим кишки ужасе, который представляют из себя тираниды. Ни один, кто не был там, кто не дрался с ними, не может по-настоящему понять, какие они, это все равно, что пытаться рассказать про океан слепому.