Фрэнк Герберт - Дюна

Гурни дернул себя за левое ухо.

— Украшение из них вышло бы тоже довольно убогое — они слишком повреждены подслушиванием у замочной скважины за довольно-таки странными песенками, которые частенько наигрывает на своем балисете один мой знакомый мальчик.

— Забыл, значит, как приятно спать в постели, хорошенько посыпанной песком, — сказал Пауль, сдергивая со стола щит-пояс и защелкивая его на талии. — Тогда сразимся!

Глаза Халлека широко раскрылись в притворном удивлении:

— Так, стало быть, вот чья преступная рука это учинила? Ну ладно же! Защищайся, юный корифей, защищайся как следует!

Он схватил рапиру и рассек ею воздух:

— Месть моя будет страшна!

Пауль выбрал парную рапиру, согнул ее в руках и встал в позицию, вынеся одну ногу вперед. Он придал своим движениям комическую напыщенность, утрируя манеры доктора Юйэ.

— Какого болвана отец прислал мне для занятий фехтованием, — нараспев произнес Пауль. — Недотепа Гурни Халлек позабыл первую заповедь боя с силовыми щитами. — Пауль щелкнул кнопкой на поясе и ощутил легкое покалывание на коже и характерное изменение внешних звуков, приглушенных силовым полем. — «В бою с использованием силовых щитов надо быть быстрым в обороне, Но медленным в нападении, — продекламировал Пауль. — Атака имеет единственную цель — заставить противника сделать неверное движение, заставить открыться. Щит отвращает быстрый удар клинка, но пропустит неспешный взмах кинжала!» — Пауль перехватил рапиру, сделал быстрый выпад и мгновенно вернул клинок для способного пройти сквозь бездумную завесу силового щита замедленного удара.

Халлек спокойно проследил за его приемом и увернулся в последний момент, пропустив притупленный клинок мимо своей груди.

— Со скоростью удара все в порядке, — отметил он. — Но ты полностью открылся для удара слиптипом снизу.

Пауль с досадой отступил.

— Мне бы надо высечь тебя за такую небрежность, — продолжал Халлек. Он поднял со стола обнаженный кинжал. — Вот эта штука в руках врага уже убила бы тебя! Ты способный ученик, лучше некуда, но я тебе говорил, и не раз, что, даже забавляясь, ты не должен никого пропускать сквозь защиту, ибо небрежность здесь может стоить жизни.

— Просто я сегодня не в настроении, — буркнул Пауль.

— Не в настроении?! — Даже сквозь силовое поле щитов голос Халлека выдал его возмущение. — А при чем тут твое настроение? Сражаются тогда, когда это необходимо, невзирая на настроение! Настроение — это для животных сойдет, или в любви, или в игре на балисете. Но не в сражении!

— Извини, Гурни. Я не прав.

— Что-то я не вижу должного раскаяния!

Халлек активировал свой щит, полуприсел с. выставленным в левой руке кинжалом и рапирой в правой. Рапиру он держал чуть приподнятой вверх.

— А теперь — защищайся по-настоящему!

Он высоко подпрыгнул вбок, потом вперед, яростно атакуя.

Пауль парировал и отступил. Он услышал, как затрещали, соприкоснувшись, силовые поля, ощутил легкие электрические уколы на своей коже. «Что это нашло на Гурни? — удивился он. — Он всерьез атакует!» Пауль тряхнул левой рукой — из наручных ножен в его ладонь скользнул небольшой кинжал.

— Что, одной рапирой не управиться? — хмыкнул Гурни. — То-то!

«Неужели предательство?! — спросил себя Пауль. — Нет, только не Гурни— он на это не способен!»

Они кружили по залу — выпад и парирование, выпад и контрвыпад. Воздух внутри окружавших их силовых полей стал спертым — воздухообмен на границе поля был слишком замедлен. Однако с каждым новым столкновением щитов и с каждым отраженным полем ударом клинка усиливался запах озона.

Пауль продолжал отступать, но, отступая, он постепенно вел Гурни к тренировочному столу.

«Если я сумею заманить его к столу, я покажу ему один фокус, — подумал Пауль. — Ну, Гурни, еще один шаг…»

Халлек сделал этот шаг.

Пауль отбил удар Гурни книзу, резко повернулся и увидел, что рапира соперника, как и было задумано, задела край стола. Пауль прыгнул вбок, сделал рапирой выпад вверх и одновременно ввел в защитное поле кинжал, целя в шею. Острие замерло в дюйме от яремной вены Халлека.

— Ты этого хотел? — прошептал он.

— Посмотри вниз, мальчик, — проговорил сквозь одышку Халлек.

Пауль опустил глаза и увидел, что кинжал Халлека прошел под углом стола — он почти касался паха Пауля.

— Мы, так сказать, слились бы в смерти, — сказал Халлек. — Но надо признать, ты можешь драться немного лучше, если тебя прижать. Полагаю, мне удалось привести тебя в настроение. — И он осклабился по-волчьи, отчего свекольный шрам на его лице искривился.

— Ты так набросился на меня… — Пауль взглянул Халлеку в глаза. — Ты в самом деле хотел пустить мне кровь? Халлек убрал кинжал и выпрямился.

— Дерись ты хоть немного хуже того, на что способен, я бы оставил на тебе хар-рошую отметину — шрам, который ты бы долго помнил. Потому что мне бы не хотелось, чтобы моего любимого ученика заколол первый встречный харконненский, бродяга.

Пауль отключил щит и оперся на стол, восстанавливая дыхание.

— Я это заслужил, Гурни. Вот только боюсь, отцу бы не очень понравилось, если бы ты меня ранил. А я бы не хотел, чтобы тебя наказывали за мои неудачи.

— Ну, что до этого, — возразил Халлек, — то это была бы и моя неудача. А потом, нечего волноваться из-за одного-двух шрамов, полученных на тренировке. Тебе еще повезло, что у тебя их так мало… А что касается твоего отца — герцог накажет меня только в том случае, если я не сумею сделать из тебя первоклассного бойца. И я бы не сумел, если бы не разъяснил тебе вовремя твои заблуждения относительно «настроения». Ишь чего придумал!

Пауль выпрямился и вернул кинжал в ножны на запястье.

— То, чем мы здесь занимаемся, это совсем не игра, — добавил Халлек.

Пауль кивнул. Он был удивлен необычной для Халлека серьезностью и какой-то особой собранностью. Взглянув на лиловый шрам на лице своего взрослого друга, Пауль вспомнил, что его нанес Зверь Раббан в рабских копях на Джеди Прим. И внезапно ощутил стыд оттого, что хотя бы на мгновение усомнился в Халлеке. И тут же ему пришло в голову, что Халлеку, наверно, было больно тогда, — может, так же больно, как самому Паулю во время испытания, которому подвергла его Преподобная Мать. Но он прогнал эту мысль: она делала мир слишком неуютным…

— Наверно, я и в самом деле настроился на игру, — признал Пауль. — А то в последнее время все слишком серьезны.

Халлек отвернулся, чтобы скрыть свои чувства. Он ощущал жжение в глазах. Внутри него жила боль, словно какой-то нарыв, — все, что осталось в нем от некоего утраченного Вчера, которое Время безжалостно отсекло от него.