Уильям Кинг - Космические волки: Омнибус
Свен почувствовал чуть ли не клаустрофобию. Стук сердца гремел в ушах. Дыхание казалось громче, чем дыхание корабля. Он беспокойно положил руку на рукоятку мономолекулярного ножа и начал повторять по памяти успокаивающие слова имперской литании. В этом месте, в это время, слова звучали пусто и глухо. Он встретился взглядом с Ньялом и увидел в его глазах тот же невыразимый страх. Ни один их них не ожидал такого первого задания.
— Выдвигаемся, братья — голос Хакона доносился будто бы издалека. Свен заставил себя идти дальше во тьму.
С той секунды когда он ступил на чужацкий корабль, Ньял знал, что обречен на смерть. Лучше любого своего товарища он чувствовал странность судна и то, что оно было живым. Он знал, что пока оно дремало, но малейшее действие могло пробудить его. Это был лишь вопрос времени. Он ощущал это шестым чувством.
С детства это чувство непреодолимого страха подтверждало свою обоснованность. Ньял никогда не ошибался. Он наблюдал за кораблем отца Свена, «Волномером», когда тот выходил в море тем роковым утром, и знал, что корабль не вернется. Он хотел предупредить их, но знал, что это бесполезно. Каждый человек на борту был помечен смертью и нельзя было избежать этого. Так и произошло.
Он наблюдал за командой охотников, ведомой Кетилом Силачом, исчезнувшей в горах фьорда Орма. От них несло смертью. Он хотел отговорить их идти. Он знал, хоть и не мог объяснить, что они не вернутся. Через два дня, он узнал, что Кетил и все его братья были сметены лавиной.
Ночью когда умерла его мать, Ньял чувствовал присутствие смерти, пикирующей словно огромный полночно-черный сокол, чтобы унести старуху прочь. Шаман китобойцев сказал отцу, что лихорадка отступила. Ньял знал обратное, и холодным, дымчатым утром убедился в своей правоте. Он не плакал, когда звали гробовщиков. Он сказал последнее «Прощай» давным-давно во тьме.
Он обеспокоился своей неспособностью говорить, словно что-то затыкало ему рот. Он не мог говорить о своих предчувствиях даже с наставниками в крепости Космических Волков. Позже он беспокоился, что это гордыня. Его дар отличал его от других, и если бы он предупреждал их, это бы стерлось. Возможно, будущее предопределено и человек неспособен изменить его, или же он хотел быть правым, нуждался в тайне, гордом знании своей уникальности. Он слабо улыбнулся себе. Бесчисленны и хитры были ловушки демонов.
Он чувствовал, библиарии Космических Волков в Крепости Над Ледниками подтвердили это. Они сказали, что, со временем, его талант возрастет, и они научат его управлять им. Все, что ему надо было делать — оберегать себя от нечистых мыслей. Но его время истекало и он это знал. Он не хотел умирать так рано и все его тренировки изменить этого не могли. Он был напуган больше, чем когда-либо в жизни.
Ужаснувшись своему богохульству, он проклял старых библиариев. Что старые дураки, правящие Фенрисом словно боги из своей опоясанной облаками крепости, знать о его чувствах? Одинокий, чувствительный юнец, один среди людей, готовых сжечь его как порожденного демонами ублюдка. Со времен древних войн, морские люди недоверчиво относились ко всему, что имело привкус сверхъестественного. Злоба и негодование бушевали в нем.
Он чувствовал себя еще более одиноким среди курсантов, все из них, кроме Свена, подшучивали над ним. Они напомнили ему о старших парнях в родной деревне Ормоскал, которые смеялись над ним, пока он не вырос и не задал им хорошую трепку. Шагая в чужацком сумраке, Ньял почувствовал, что его извечная злоба на других, низших смертных, бездарных, вернулась.
Накал чувства удивил его. Почему ему столь горько среди товарищей, с которыми он прошел тренировки? Почему он ненавидит наставников Ордена, которые ничего кроме добра ему не сделали? Потому что они предопределили его выбор, направили его по темному пути, приведшему в это ужасное место смерти?
Ньял попытался успокоиться. Все равно все пути ведут к смерти, сказал он себе. Важно то, как ты шел по своему пути. Почему-то, в эту секунду, благородное изречение Ордена показалось ему дешевым и мишурным.
Наконец, он решил, что эти мысли могут быть не его, могут быть вложены в его голову извне. Затем, неестественно быстро, он отбросил эту идею, решив, что это просто его извечные чувства вернулись перед лицом смерти. Его сковали странность окружения и его предсказания.
Повсюду вокруг него, твари, спавшие во тьме, пробуждались.
Свен осмотрел длинный коридор. Рисунок на стенах словно бы изменился с тех пор как разведчики углубились в чужацкое судно. Стены стали еще более скользкими, гладкими и казались еще более живыми. Все вокруг словно темнело и оживало. Здесь и там трубо-вены исчезали в плоти стен, оставляя только лишь гладкие выпуклости.
— Кажется, тут все оживает, пока мы заходим все дальше — сказал он по каналу общей связи. Стены словно напоены кровью.
— Я считаю, тварь движется — сказал Ньял.
Свен холодно посмотрел на него. Последним, о чем бы он хотел помнить, было то, что они находились в каком-то огромном живом существе.
— Надеюсь, Гауптман ловит хорошую картинку — с удовольствием сказал Гуннар. Если уж меня сожрут заживо, так хотелось бы, чтоб по весомой причине.
— Хватит — сказал Хакон раздраженным голосом. Он со всей очевидностью заметил страх в нервных переговорах разведчиков и решил пресечь его на корню. Курсанты на какое-то время затихли.
Коридор закончился тяжелой дверью-сфинктером.
— Смахивает на шлюз — сказал Свен, изучая ее. Волнистая дверь сочилась жидкостью, разведчик заметил также складки плоти, окружавшие ее.
— Я ее открою — сообщил Эгиль и выстрелил в нее из болт-пистолета. Болты ворвались в дряблую массу плоти. Дверь-клапан задрожала, как от боли, целый этаж затрясся, когда мышцы под полом тоже задрожали. Разведчиков кинуло на пол, они не могли устоять на ногах. Свен ударился головой обо что-то твердое, и у него в глазах на секунду засияли звезды.
— Все в порядке? — спросил Хакон, когда пол успокоился. Все кивнули или буркнули.
Хакон уставился на Эгиля.
— Никогда больше так не делай. Даже не думай о чем-то подобном, пока я тебе не прикажу особо! Холодная злоба звучала в голосе сержанта.
Эгиль посмотрел в сторону и пожал плечами.
Свен осмотрел дверь. Огромные куски плоти были вырваны из нее, но она все равно преграждала путь. Следующий выстрел разнесет искалеченные мышцы к чертям. Он не знал, стоит ли идти на риск получить еще одно мини-землетрясение. Он остановился, чтобы подумать. Чем дальше они шли, тем больше чужацкий корабль напоминал две вещи: огромное живое тело и работу какой-то чужацкой технологии. В нем определенно был какой-то план. План, возможно, и был непонятен человеческому разуму, но все же существовал. Эти сфинктеры-клапаны определеннейше были шлюзами, но они располагались слишком глубоко в корабле, чтобы открываться в вакуум.
Возможно, они были мерой безопасности, как перегородки на «Святом духе», сделанные, чтобы отгородить зону декомпрессии от остальных. Или же это были меры безопасности для того, чтобы не пустить кого-то в определенные зоны.
В любом случае, их можно как-то открыть. Внезапно Свена осенило, что он смотрел с человеческой точки зрения. Это вовсе не должно быть именно так. Возможно, двери чувствовали присутствие разрешенных созданий и открывались сами или они открывались на запах, который разведчики не могли воспроизвести. Если любая из этих теорий верна, тогда способ Эгиля был единственно верным.
Свен заметил небольшое утолщение рядом с дверью. Действуя по наитию, он подошел и нажал на него. Покореженная дверь открылась с мягким, почти животным вздохом. Свен посмотрел на пальцы перчатки. Они были покрыты розовой слизью. Воняло мускусом. Он вытер пальцы о нагрудную пластину доспеха, избегая двуглавого имперского орла на нагруднике.
Сержант Хакон одобрительно кивнул и жестом приказал выдвигаться. Свен вошел в живой сумрак.
Эгиль жадно всматривался в тени. Жажда крови горела у него в сердце. Он чувствовал то же теплое удовлетворение, что и в ночь перед своей первой серьезной битвой. Его переполняло предвкушение. Он чувствовал здесь опасность, угрозу неизвестного. Он вкушал ее, уверенный в своей способности справиться с чем угодно, вставшим у него на пути.
Он презрительно посмотрел на Свена и Ньяла и рассмеялся про себя. Пусть малодушные трусы боятся, подумал он. Они не годятся в настоящие космические десантники и в этом испытании покажут себя негодными. Прирожденный Космический Волк не знает страха. Он живет лишь для того, чтобы рубить врагов Императора и для смерти воина, чтобы сесть по правую руку от бога в зале Вечных Героев.
Увидев обеспокоенное выражение на лице Свена, он словно рассмеялся. Щенок боится, близость смерти ужасает его! Эгиль знал глубоко в душе, что смерть была верным и постоянным другом воина; он знал это с той секунды, как в первый раз разорвал зубами горло воина из Ормоскала в первом ночном налете. Смерть — не то, что может вызвать страх. Скорее, это истинная мера человека: сколько смерти он может вынести и как он ее встретит.
