Стив Паркер - Охотники на ксеносов: Омнибус
Брат Фелгир наказан за спесивость шрамами, что останутся до конца его дней. Надеюсь, он запомнит этот урок.
Достопочтенные лорды, настоящим документом я предоставляю на ваше одобрение подробный тактический отчет о проведенной на Фире миссии по зачистке планеты от тиранидов. Как старший офицер Караула Смерти, я, брат-сержант Марек Ангелой из ордена Кос Императора, Адептус Астартес, считаю свои священные клятвы исполненными, а миссию завершенной.
Ксеносы из флота-улья Кракен в секторе Венерос истреблены до последнего, но в остальном сегментуме еще бушуют сражения. С дозволения моих достопочтенных просвещенных лордов, я должен вернуться в бой.
Не в величественном черном уборе Караула Смерти, но в цветах моего ордена и павших братьев.
За Императора. За родную Соту.
Бен Каунтер
Одна пуля
Не переведено.
Стив Лайонс
Плохая кровь
Не переведено.
Бен Каунтер
Плоть Ангела
Не переведено.
Робби Макнивен
Красный клинок
Не переведено.
Джастин Хилл
Хендж смерти
Не переведено.
Крис Доус
Первый охотник
Не переведено.
Ян Мартин
Гибельный город
Не переведено.
Стив Лайонс
Тишина
Не переведено.
Питер Фехервари
Идущий в огне
Жрецы Адептус Механикус утверждали, что телепортация происходит мгновенно, но в варпе ничего нельзя было определить точно, и особенно — время. Иногда «мгновение» растягивалось в восприятии переносимого субъекта, и он впадал в состояние фуги, которое могло длиться для него несколько секунд, минут или даже часов. Большинство телепортируемых переживали при этом безумный вихрь ощущений, рожденных их душами. Каждое из них исчезало прежде, чем удавалось осознать его смысл. Немногих путников посещали краткие озарения, которые распадались в конце переброски, словно летучие паутинки по осени.
Гаррану Бранатару этот переход принес только стыд.
Он снова шагал по окруженным храмами улицам Гаруды, и белый мрамор становился черным, обугливаясь в священном пламени родного оружия космодесантника. Гарран собственными руками смастерил тяжелый огнемет и улучшал его на протяжении многих лет, приближая к идеалу с преданностью настоящего искусника. Узы, связывающие Бранатара с оружием, были крепче кровных, поскольку Саламандр отковал его в пламени своей души. Воина печалило, что сегодня он принижает это родство, направляя огнемет против недостойных врагов.
Запятнанные ужасом, имперские гвардейцы на Гаруде капитулировали перед ксеносами-налетчиками, терзавшими их мир. Они отдавали своих соотечественников в рабство чужакам или приносили людей в жертву, чтобы избежать той же участи. Презренные создания; и всё же Бранатар не гордился тем, что искореняет их. Гарран знал, что все боевые братья в отделении разделяют его пренебрежение, поскольку Саламандры прочесывали город с мрачной, сдержанной эффективностью.
— Эта работа не для Сынов Вулкана, — произнес ступавший рядом Атондар, — и уж точно не для Огненных Змиев.
Хотя лицо другого воина скрывал шлем, Бранатар ощутил, что его товарищ хмурится. Атондар, хотя и свирепый в битве, отличался редкостной добротой даже по меркам Саламандр — ордена, бережно соблюдавшего завет о защите Человечества. Некоторые боевые братья считали подобную чувствительность слабостью, но Гарран верил, что она возвышает Атондара, приближает его к идеалу их потерянного примарха.
— Мы выжигаем змеиное гнездо тех, кто сотрудничает с ксеносами, брат, — ответил ему Бранатар. — Со временем люди-червяки, что выживут здесь, могут стать драконами, почитающими Императора.
И в тот момент ситуация изменилась.
Когда Саламандры свернули на проспект, ведущий к базилике Гаруды, небо рассекли воспаленные полосы голубовато-зеленого света. Мгновением позже из многочисленных проломов выскользнула стая темных кораблей, схожих с хищниками глубоких морей. Их обтекаемые корпуса покрывали иглы; казалось, что суда сплетены из сломанных черных костей, усеянных шипами. Чужаки вернулись, чтобы собрать последнюю десятину…
Мгновение растянулось, а затем раскололось на тысячу зеркальных отражений воспоминания, и забытье телепортации сгорело дотла.
— Некоторым душам не найти искупления, — сказал Атондар за миг до того, как мир Гаррана растворился в белом свете.
Впервые Тамас Атондар произнес эти слова пять лет назад, перед своей гибелью.
Но смерть не заставила его замолчать.
Планету Сарастус окутывал саван вечной ночи. Тьма пришла на неё не в результате какой-то аномалии и не по законам космической геометрии, поскольку в форме, массе или орбите этого мира не было ничего необычного. Нет, над Сарастусом висело проклятие — старое и беззубое, если не считать пагубы абсолютного мрака. Впрочем, этого хватило, чтобы отравить душу планеты.
Карцерий, крупнейший из городов-ульев планеты, представлял собой приземистый зиккурат фабрик и жилых комплексов под куполами. Холодный и безмолвный, он умер не до конца. Существа, некогда бывшие людьми, рыскали в его районах и цеплялись за полужизнь, полную голода, ненависти и смутных воспоминаний о чем-то большем.
Именно последняя, самая жестокая напасть, приманила вурдалаков на крышу безымянного жилблока, когда они ощутили дрожь в имматериуме — ведь эти создания чуяли непокой, как мухи чуют разлагающуюся плоть. Какое-то время твари ползали туда-сюда по пустому пространству, выискивая неотступную неправильность, что привела их наверх. Некоторые поднимали затянутые катарактой глаза к искаженному небу, словно взывая к благословению бога, который был даже большим слепцом, чем они. Затем содрогания варпа усилились, и по стае пронесся трепет блаженного ужаса…
Сияние вспыхнуло среди вурдалаков подобно сжатой сверхновой. Несмотря на незрячесть, они отшатнулись и бежали от света, преследуемые вихрем истерзанного воздуха. Портал расчищал путь, прокладывая дорогу для чего-то нового.
Мгновением позже на фоне сияния возникли пять силуэтов. Они стояли неподвижно, будто железные статуи, пока вокруг них плясали энергоразряды, мимолетно отражавшиеся в линзах шлемов. Хотя существа были человекоподобными, среди обычных людей каждый из них показался бы великаном. Их доспехи покрывала черная краска — везде, за исключением наплечников, символы на которых одновременно объединяли и разделяли воинов. Если на левых виднелась стилизованная «I», выполненная в серебре, то правые различались по цвету и оформлению.
Внезапно портал угас, и незваных гостей накрыла тьма.
— Истребительная команда «Сабатина», переключиться на ночное видение, полный спектр, — прозвучала команда в шлеме Бранатара. Голос звучал четко и отрывисто, что выдавало в его обладателе человека, живущего настоящим моментом.
«Для караульного сержанта Катона Тандия телепортация всегда проходит мгновенно и безмолвно, — подумал Гарран. — Его душу не беспокоят тени».
Порой Бранатар завидовал простой вере командира отделения. Как и все воины Белых Консулов, Тандий почитал Императора не только как повелителя Человечества, но и как живого бога, предначертанность служения которому не вызывала сомнений. Немногие ордена Космодесанта столь всецело почитали Имперское Кредо, но Гарран считал, что подобная убежденность дарует несравненную ясность цели.
Три голоса подтвердили приказ Катона по вокс-каналу отделения. Два из них принадлежали проверенным боевым братьям, но третий был посторонним — технодесантником, которого ввели в состав «Сабатины» для этого задания. Саламандр нахмурился, не услышав никакой интонации в словах новичка. Никто, вставший на путь служения Омниссии, не оставался прежним, но этот воин по имени Анзаль-М636 звучал скорее как машина, а не человек. Гаррану встречались скитарии с большей индивидуальностью. Кроме того, технодесантник отличался от братьев по отделению своим снаряжением: хотя все они облачились в терминаторские доспехи, Анзаль-М636 выбрал более легкую силовую броню. Он глубоко модифицировал этот комплект, придав наплечникам и нагруднику угловатые, геометрически точные формы в знак благоговения перед Богом-Машиной. Его шлем представлял собой гладкий купол, рассеченный вертикальным визором, который сиял холодным светом. Из-за этого технодесантник походил на один из бездушных автоматонов Адептус Механикус.
— Саламандр? — настойчивый голос Тандия отвлек Бранатара от мрачных раздумий.
— Выполняю, караульный сержант, — произнес Гарран, включив оптику мысленным приказом. В его поле зрения возникла скалобетонная площадка, абстракция в серо-зеленых оттенках. На плоской поверхности виднелись неровности — обломки размером с крупный булыжник и глубокие трещины, в которые мог провалиться человек. Чудо, что крыша ещё как-то держалась.