Гуль (СИ) - Кочеровский Артем

— А чего тут говорить? Повезло.

— Какой-то ты скрытный стал. Трубку часто не берешь. Это всё из-за Марка?

— Причем здесь Марк?!

— При том! Думаешь, я такой идиот?! Я знаю, что вы тусили на пляже. Видел фотки Вшневской в сети. Ладно меня ты не позвал, но мог хотя бы рассказать!

— Да я не думал, что это…

— Если ты теперь тусуешься с Марком и его пацанами, то так и скажи!

— Да ни с кем я не…

— Кононов!

Повернувшись на крик, я увидел махающую рукой Вишневскую. Она была одета в коричневый вязанный свитер, который якобы случайно сполз с плеч и теперь держался в большой степени на её упругой груди. Ученики проходили мимо и ломали глаза, пытаясь заглянуть внутрь. На носике у неё сидели большие очки с фиолетовыми стеклами без оправы. Она их время от времени поправляла и презрительно поглядывала на своих зрителей.

Вишневская повстречалась со всеми самыми крутыми парнями в школе. И всех их бросила. А ещё ходили слухи, что за ней ухаживал какой-то тридцатилетний мужик и их даже видели вместе в машине. Девчонки с завидным рвением распускали слухи о том, что она слаба на передок и готова за деньги на всё. Доказательств не было. Её фотки в инсте я периодически просматривал, желая найти там Демидову. Вишневская красиво одевалась, знала себе цену и имела просто потрясающую фигуру. Лично я считал, что все эти слухи вокруг неё — ни что иное, как зависть. «Вишня — самая сочная телочка в школе» — часто говорил Борис. Вокруг неё постоянно крутились пацаны и делали вид, что оказалась там случайно. Спроси у любого ученика с седьмого по одиннадцатый класс — с кем бы он хотел встречаться — и каждый девятый скажет — с Вишневской. Вот и сейчас было отчетливо видно, что большинство школьников поглазеют и выходят из школы, а некоторые в самый последний момент находят повод, чтобы задержаться. Они сбиваются в кучки, дурачатся, привлекают к себе внимание. Черт бы её побрал, что ей от меня надо?!

— Вот об этом я и говорю! — Серов одернул меня за руку. — Не хочешь со мной тусоваться — пожалуйста! Только знай: я, в отличие от Марка и его корешей, учусь с тобой в одной школе и всегда предупреждаю тебя о жопе, которая над тобой нависает, пока ты перекладываешь в голове свои целочисленный форматы, условия, интегралы-шмынтегралы! Чего бы от тебя не хотела Вишневская, побыстрее слейся, иначе кое-кто, подбивающий к ней клинья, точно тебе этого не простит, — Борис смачно хлопнул меня по спине и ушел вперед.

— Боря?! С чего ты вообще взял?!..

— Пока, Конон!

Я ускорился, чтобы догнать Серова, но тот растолкав у выхода восьмиклассников, выскочил слишком быстро. На улице бы я его точно догнал, но Вишневская, посчитавшая, что я спешу к ней, пошла на встречу.

— Чего это он так сорвался?

Вишневская, точно акула, вклинилась в поток планктона учеников. Тот косяком ушел в сторону и освободил ей проход. Виляя попой и оставляя за собой сладкий фруктовый запах, она вышла в дверь, увлекая следом меня. Мы вышли на улицу. Бесчисленные ухажеры Насти высыпались за нами следом.

— Значит ты всё-таки послушал мой совет, Кононов? — спросила она.

— А? — я привстал на носки, пытаясь разглядеть — далеко ли ушёл Борис.

— Побил рекорд класса, — она пошла вниз с лестницы, но остановилась на второй ступеньке и бросила в меня злобный взгляд.

Она не привыкла кого-то ждать. Я спустился за ней.

— Ты о чём-то хотела поговорить?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Может и хотела… Прикольная вечеринка была тогда на пляже, да? В следующий раз пойдешь?

— Не знаю.

— Я бы пошла.

— Может и я.

— Хм! — Вишневская сморщила нос. — Вечером я собираюсь побегать в парке возле дома. Если хочешь…

— Тим!

За углом, на дорожке между стенной школы и газоном, стояла Демидова Маша. На её лице была вечная извиняющаяся улыбка. Она стояла, обхватив себя руками за живот, будто мёрзла. На правом плече лежала шлейка рюкзака, на левом — коричневый хвост.

— Привет! — я подошел к ней.

— Привет, — она улыбнулась чуть сильнее и опустила глаза.

Вишневская подошла следом, сунула руки в карманы и выпятила грудь, требуя объяснений то ли от меня, то ли от Маши.

— Извини, если отвлекла…

— Да ничего.

— Я вот о чём хотела спросить.

— Слушаю.

— Ты не знаешь, где Марк?

— Марк?

— Он уже несколько дней мне не звонил. И трубку не берёт.

— Если ты не знаешь, то откуда мне знать?

— Может, ты ему позвонишь? — Маша посмотрела мне в глаза и медленно моргнула. — Пожалуйста.

— Ну я… Марк он ведь… Ладно, — я махнул рукой. — Позвоню.

— Спасибо.

Ни разу больше не посмотрев на меня, Вишневская взяла Машу за руку, и они пошли домой.

Вечером я вышел на прогулку. В последнее время я совершал их много. На улице становилось меньше людей, опускалось солнце. Погруженный в свои мысли, я часто забредал в парки, промышленные районы, оказывался на жд станциях. Думаю, подсознательно я искал места, где реже встретишь людей. Сумерки окутывали меня и от этого становилось легче. Я будто прятался от себя самого, а порой представлял будто я — это и вовсе не я, а заблудшая душа, шатающаяся по городу.

Часам к одиннадцати я вернулся в свой район и остановился неподалеку от школы на турниках. Сейчас здесь было тихо, хотя часто собирались шумные компании. Место встречи, где турники и брусья использовались как лавочки и вешалки. Усевшись на вкопанное в землю колесо, я достал телефон и позвонил Марку.

— Алло, здорова Тимоха! — ответил он на шестой гудок.

— Привет, Марк.

Я не стал ходить вокруг да около и напрямую спросил — почему он не звонит Демидовой. Признался, что это она меня попросила позвонить. Марк сказал, что с ней это никак не связано. Он по-прежнему интересуется малышкой, но сейчас:

-… по уши погряз в одном проекте, братишка! — сказал он и чиркнул зажигалкой. — На кону стоят большие бабки, а потому лишний раз отвлекаться я не могу. Обычно мой телефон валяется в двух комнатах от меня, и я лишь раз в несколько часов подхожу, чтобы посмотреть, кто звонил. Тебе повезло, что ты словил меня как раз в такой момент. Впрочем, тебе бы я по-любому перезвонил, ты ж мою любимый братец. Пускай идут в задницу все эти Теплые, Мухи и Игоряны, а для тебя у меня всегда найдется время! Помни, брат: если у тебя возникнут проблемы, будет кто-то нарываться или траблы с деньгами, дай мне знать, ладно?!

— Спасибо. У меня… у меня всё в порядке.

— Лады. По поводу Маши не беспокойся, я позвоню ей… или напишу. А сейчас, если ты не против, я вернусь к своему делу.

— Конечно. Пока.

— Пока, братишка.

Прежде я часто задавался вопросом — как он всё успевает. Вот и ответ. Именно так. Каждый раз, когда Марк чем-то загорался, он бросал всё остальное в топку. Там могли гореть сроки по другим его проектам; он мог не выполнить обещания перед друзьями; мог забыть о дне рождения своей девушки, папы, мамы, брата; он мог пропустить собеседование, которое ещё неделю назад казалось ему важнейшим событием в жизни. Марк просто брал и делал то, что ему интересно в данную секунду. Довольно дурацкое качество, учитывая, как много людей он обидел или разочаровал таким отношением, но, пожалуй, именно это и делало его счастливым. Марк очень часто бывал везде и нигде одновременно.

В арке соседнего двора послышались голоса, а затем появились тени. Группа парней шла на турники, и я посчитал, что пора идти домой. Поднялся и перешел через беговую дорожку, когда меня окликнули:

— Конон! Стоять!

Парень в кепке перепрыгнул через кустарник, огораживающий школу по периметру, и вприпрыжку побежал ко мне. Фонари вокруг школы ещё не зажглись. Я узнал его, только когда он подошел метров на десять — Ёлкин.

— Ты чего здесь трёшься?

Остальные парни обошли кустарник и рассредоточились по площадке. Двое заняли свои любимые места на колесах, а трое других подошли к нам. В одном я узнал друга Ёлкина, с которым тот часто уходил вместе со школы. Ещё один был явно старше: долговязый с татуировками на руках. От него несло, как из пепельницы, и он пускал дым. А последним был… кажется Горза. Придурок из ПТУ со здоровенными кулаками, дурацкой выстриженной челкой и в олимпийке. Он был кругломордым и выглядел младше своих лет. Я бы сказал, что он старше меня всего на год, но на деле тому было под два десятка. От него воняло потом и грязной одеждой. Я словил себя на мысли: даже если мой голод увеличится в тысячу раз, то лучше я сожру свою руку, чем его.