Аарон Дембски-Боуден - Кровь и огонь

Реклюзиарх ничего не отвечает, а просто смотрит ухмыляющимся черепом

Львы кивали друг другу и улыбались.

— Значит дело не только в доблести, — рискнул высказаться Экене. — А ещё и в везении. Вы выделялись среди братьев удачей не меньше чем свирепостью.

— Может быть, — согласился я. — Мордред был человеком настроения. Я так никогда и не узнал, почему он выбрал меня.

— Или почему ему велели выбрать вас.

— Или… что? — я редко терял дар речи. В эту ночь я почувствовал, как слова и воздух застряли в горле.

Или почему ему велели выбрать вас. Как мне велели выбрать Кинерика.

— Я не хотел обидеть, — произнёс Дубаку.

— Всё в порядке, никаких обид, — я едва не улыбнулся, хотя они всё равно бы ничего не увидели. Моя лицевая пластина — бывшая лицевая пластина Мордреда — позволяет скрывать эмоции. — Я рассказал историю, кузены.

— Мало крови, — заметил один из Львов, заслужив одобрение братьев.

— Вот и ещё одна причина никогда не доверять слабым жалким людишкам из Инквизиции, — добавил вожак прайда. Что вызвало ещё несколько усмешек. — Но я бы взял себе трофей. Коготь для клинка.

Само собой остальные Львы поддержали его добродушным рыком.

Я начал понимать, что непринуждённость в общении вызвана не недостатком дисциплины, а беззаветным братством. Любопытно насколько разными бывают ордены из одного геносемени. Так повлиял на них родной мир, где они родились. Место рождения для Храмовников не значило почти ничего.

— И так, кузены, я заплатил вам. Расскажите мне то, что я хочу знать. Расскажите о Кхаттаре. 

Пятая глава 

Смертный приговор

— Кхаттар. — Экене произнёс название планеты, словно ругательство.

— Кхаттар, — эхом отозвались несколько Львов. Они сняли шлемы, и тёмные лица выглядели бронзовыми в свете костра. Они не были офицерами, и старались не смотреть долго в мою сторону. Хотя порой я замечал их случайные взгляды на табард, геральдические изображения или на блестящую серебряную лицевую пластину шлема-черепа.

— Это была не война, — сказал один из них.

— А всего лишь бойня, — продолжил воин с противоположной стороны костра. Их манера рассказывать была похожа на ритуал. Все голоса равны. Каждая история важна.

Главное повествование вёл Дубаку:

— Я ни разу не присутствовал на советах командующих ордена. Но я был там. Я был на Кхаттаре.

— Я был там, — тихо хором отозвались остальные. Вокруг нас среди немногочисленных уцелевших танков патрулировали выжившие Львы. Технику опалило пламя, а лазурную краску запятнал дым. Дубаку и его братья подобно духам путешествовали в воспоминаниях мёртвого ордена.

— Кхаттар был планетой жрецов и проповедников, — начал вожак прайда. — Адептов и верующих.

— Мир Экклезеархии, — произнёс я. Львы не посчитали, что я перебил их. Почти все кивнули, а Экене улыбнулся.

— Именно так, реклюзиарх. Мир пленённый башнями из слоновой кости священников Имперского Кредо.

— Но проросла порча, — добавил один из воинов. По свиткам на наплечниках я понял, что его зовут Джехану. Лев выглядел молодо — ещё совсем недавно он был скаутом. Возраст космического десантника можно определить по шрамам.

— Их вера прокисла, как вино, — продолжал Джехану. — И позвали нас.

— Духовенство сбилось с пути, — сказал Дубаку, — как часто случается в наших историях о Последней Эпохе Человечества. Они стали молиться богам за Завесой, и тёмная ложь отвратила верующих от света Императора, распространившись в высших эшелонах власти и в самых дальних уголках планеты.

Снова заговорил Джехану:

— Вы спросите, что же проповедовали жрецы, раз смогли отравить души целого мира?

Интересно инструктажи перед заданиями они проводили в той же манере — рассказывая друг с другом? Любопытный обычай.

— Богохульство, — изумлённо фыркнул один из Львов. — Богохульства и лжи оказалось достаточно, чтобы им поверили люди, уставшие, что их молитвы остаются без ответа.

Остальные кивнули. Я подумал насколько это верно. Император бессмертен и бесконечно могуч. Но он — не бог. А люди в счастливом невежестве поклонялись ему, как божеству. Конечно, ложные боги не отвечают на молитвы. Насколько же соблазнительным может показаться для далёких от Терры сект и общин поиск иных ответов, пока Император молчит.

— Вы спросите — где были защитники планеты? — оскалился в мрачной улыбке Экене. — СПО не исполнили долг и не вычистили ересь. Они присоединились к ней. И это ещё не всё — их примеру последовали полки Имперской гвардии в соседних системах. Настолько свирепым оказалось богохульство Кхаттара.

— Аполлион, — снова говорил молодой Лев. — Так звали инквизитора, который молил нас о помощи, молил, чтобы мы помогли сокрушить нечестивую ложь, когда он терпел поражение за поражением.

Смотревший на пламя вожак прайда поддержал Джехану. Я увидел искорки воспоминаний в его глазах:

— Имперский флот блокировал планету, но им некого было высадить на поверхность. Поэтому из-за неудач Аполлиона мы десантировались в полном составе. Нас были сотни, реклюзиарх. Мы обрушили священный огонь, святое оружие и истинную веру на мир, который забыл все эти три добродетели.

— Началась резня, — продолжал Джехану.

— Что они могли противопоставить нам? — произнёс Лев по имени Ашаки. — Они — простые люди, последовавшие за ложными пророками. Мы сокрушили их.

— Всех, — усмехнулся Джехану. — Всех вооружённых мужчин и женщин.

Снова заговорил Экене:

— Мы подавили восстание за считанные недели. На Кхаттаре не осталось ни одной армии, даже ополчения. Не осталось ни одного священника. Покончив с сопротивлением, мы вернулись на корабли. Какой бы ереси на взгляд других не придерживалось беззащитное население — это уже не было делом болтеров и клинков.

Джехану неприятно рассмеялся:

— Столь сильно мы верили нашим союзникам.

— Как после любой зачистки, — продолжил Дубаку, — мы решили, что настало время проповедников Кредо, которые поведут заблудшую паству назад к просвещению.

Экене начал чистить болтер. Потом отложил в сторону и снова посмотрел на пламя костра:

— У нас ушло несколько дней, чтобы починить технику, почтить мёртвых и подготовиться к отлёту. Внизу на планете работали мелки сошки Аполлиона, оценивая, насколько далеко отклонились от истинного пути восемь миллиардов людей. Едва мы покинули орбиту, как флагман инквизитора открыл огонь. К нему присоединились корабли Имперского флота, обстреливая города и крупные населённые пункты.

— Мы наблюдали за тем, — произнёс Ашаки, — как бомбили мир, который мы только что очистили кровью от порчи. Вместе с городами сгорела наша честь. Все наши усилия оказались напрасны.

Я молчал, ожидая, что скажут остальные.

— Повелители ордена потребовали прекратить обстрел и объясниться, — Ашаки плюнул в пламя костра. — Аполлион заявил, что всё население погрязло в ереси и их уже не спасти. Он даже поблагодарил нас за “достойные усилия несмотря на их тщетность”.

— Час спустя, — подхватил Джехану, — города Кхаттара превратились в пыль.

Я медленно вздохнул, подбирая слова:

— Возможно, его вывод был правильным. Абсолютно ясно, что ересь пустила корни на Кхаттаре. Вполне вероятно, что она проросла так глубоко, как и утверждал инквизитор.

Львы рассвирепели. Я мог бы сказать, что они хотели дать выход гневу, но шлем-череп, который я носил, остановил их порыв. Как и то, что я способен убить любого из них, даже не сбив дыхание.

Первым ответил Ашаки:

— Вы утверждаете, что он сумел проверить на ересь несколько миллиардов людей за считанные дни?

— Нет. Я утверждаю только то, что могу за один удар сердца увидеть порчу в умах смертных, а человек ранга Аполлиона может позволить себе не рисковать.

— Вы на его стороне? — прорычал Экене.

Слова, которые я вспомнил в тот миг, были словами Мордреда. Я мог просто открыть рот и повторить их, как если бы наставник был ещё жив и говорил мне, что думать и кого убивать.

Когда наказывают виновных — всегда гибнут и невинные. Разве не так? По каким добродетелям мы судим о морали? Жизнь. Долг. Необходимость. Мы скорбим о невинных, которые лежат в братских могилах с виновными, и идём дальше. Империум вырос на крови мучеников.

Ничего из этого я не сказал, хотя всё было верно и вполне достаточно. Дубаку воспринял моё молчание, как неуважение.

— Вы считаете, что его можно оправдать? — почти прорычал Лев. — Можно оправдать убийство миллиардов мужчин, женщин и детей только из-за вероятности порчи? И нам надлежало проигнорировать произошедшее?

До Хельсрича я бы точно ответил — да. Но не теперь. Баланс. Баланс между гневом и мудростью. Я смотрел на вожака прайда и по-прежнему молчал. Он вспомнил с кем разговаривал и склонил голову в едва заметном извинении.