Брайан Ракли - Рождение Зимы

Его отец был человеком порочных наклонностей и из того дома, где он жил со своей женой кирининкой и сыном на'киримом, этот человек уходил в ночь, чтобы заниматься грабежами и убийствами. Его дела того времени набросили саван страха на окрестности, и безымянный правитель послал воинов, чтобы избавить страну от бандита. Однажды вечером они явились в дом отца Минона. Они убили жену перед очагом, а мужа в стойле, где он держал коня. Минон всадил одному из нападавших нож в сердце, прежде чем они успели сбить его наземь.

За это, таков уж был их гнев, они решили, что Минон должен умереть мучительной смертью. Они отплатили ребенку ужасными пытками и муками. Но от таких невыразимых страданий в Миноне возросла неожиданная сила. Убегая от боли и ужаса, он открыл некую дверь в более глубокие пределы Доли, которые до этого момента были скрыты от него, и восстал из глубин, где текла ужасная и мощная река. Все жестокости, которые его захватчики применили к нему, десятикратно воздались им, когда Минон разорвал все узы и явил свой ужасный облик.

Он один ушел из того дома, не оставив в нем ничего, кроме крови. Он один шел по миру, а страх и предчувствие беды бежали впереди него, как спущенные псы.

I

В гавани Колкира скопилось множество лодок, больших и маленьких. Весь город, и особенно район гавани, запрудили воины: не только воины-килкри, но и остатки армии Ланнис-Хейга и силы Эйта, Тарала и Хейга. Там были и сотни тех, кто сумел спастись бегством после сражения в долине Гласа. Никогда на памяти живых город не был так переполнен людьми.

Тейм Нарран протискивался через толпу к порту. Толпа была такая плотная, что он то и дело рисковал потерять Рорика нан Килкри-Хейга, который прокладывал ему путь. Слухи в Колкире крутились один мрачнее другого, но сегодня у Рорика были только добрые вести. В палаты Наррана, которые тот занимал в Башне Тронов, он принес настолько неожиданные, настолько радостные известия, что Тейм с трудом осмеливался позволить сердцу в них поверить.

— Где они? — спросил Тейм, стараясь перекричать шум.

— В доме управляющего портом. Они пришли на талдиринском корабле всего час назад. Они хотели попасть в Колглас, но капитан от каких-то рыбаков узнал, что произошло в Гласбридже, и, значит, не смог бы доставить их в устье. И потому привез их сюда. Они хотели вымыться и сменить одежду, прежде чем предстать перед моим отцом.

Когда они подошли к дому, Тейм уже не мог сдерживаться. Он пробежал мимо слуги, охранявшего двери, и с бьющимся сердцем кинулся искать тех, кого уже не надеялся когда-нибудь увидеть. В обеденном зале он обнаружил такую странную компанию, какую и вообразить себе не мог: у стола сидела Эньяра, племянница его покойного Тана, с двумя на'киримами — один маленький, взъерошенный старик, который, казалось, норовил заснуть прямо там, где сидел, и женщина, которая обернулась и уставилась на него пронизывающим взором. За их спинами возле ревущего за решеткой камина огня стояли два высоких киринина — мужчина и женщина, — одетые в одежды для леса. Когда он вошел, они посмотрели на него, и он встретил суровые взгляды. Женщина почти тотчас снова опустила глаза, но мужчина не спускал с него кремнисто-стальных глаз. Свирепые спирали татуировки на лице киринина придавали его взгляду крайнюю дикость. Тейм лишился дара речи.

Но тут на лестнице за его спиной послышались тяжелые шаги, и он обернулся. Спускались двое: одного он вроде бы когда-то знал как Рота Колина, только этот был совсем худой, и лицо у него какое-то землистое, и волосы совсем седые, и рука на перевязи. Щитник тяжело спускался по лестнице, опираясь на товарища. И все внимание Тейма поглотил этот товарищ: молодой, худощавый, с усталым лицом, с печальными, но живыми глазами, в которых только что промелькнула искра узнавания. Юноша, перед которым Тейм мог только преклонить колено.

— Оризиан. Мой Тан. Мой меч, моя жизнь — твои.

II

На'кирим провисел на Избавительном Камне всю ночь. Воины Белые Совы сидели на траве на холмике и наблюдали за ним. Все свое бдение они не ели, не спали и ни словом не обменялись. Они просто ждали, когда Камень разорвет человека. Они уже не раз видели, как другие встречали такой же конец. Простое тело не могло сопротивляться силе этого валуна, древней клетке для душ.

Рядом с ними лежали кожаные мешки с водой. В таких меховых шкурах, как у них, им была не страшна самая холодная ночь. Луки и копья они прислонили к плечам. Все долгие часы темноты они почти не шевелились. Человек на камне иногда шевелился и даже стонал, несмотря на кляп, оставленный во рту.

Серые облака силились притушить встававшее солнце. Ветер стих. Вершины деревьев успокоились, и пала полная тишина. Там, где из ран на запястьях стекала человечья кровь, высохли черные ручейки. Голова у распятого повисла, он уже много часов не двигался, но киринины все же не спускали глаз со скрюченного, обнаженного тела. Он уже казался полумертвым.

Паривший в небе канюк начал снижаться плавными кругами. Все ниже и ниже, и наконец опустился на Камень. Один из наблюдателей вытянул ногу и взял в руки лук. Еще не время канюкам пировать на падали. Птица в два взмаха огромных крыльев опять поднялась в небо, сделала несколько кругов, а потом отправилась искать другую, не охраняемую добычу на широких просторах Энтирин Хаэра.

Время шло. На'кирим стонал, но ни разу не очнулся.

День потихоньку клонился к ночи. Накрытые серыми сумерками деревья и камни теряли свои очертания. Где-то далеко ухала сова. Ей ответила другая, еще дальше. И эта перекличка продолжалась довольно долго. Облака начали расходиться, и в прорехах между ними засветились звезды.

Избавительный Камень залил мертвенный свет. Наблюдатели-киринины увидели, как человек на камне поднял голову. Он вроде бы ни на что не смотрел и в то же время видел нечто такое, чего они видеть не могли. Судорога пробежала по груди и верхней части тела, руки, закрепленные ивовыми палками, дернулись, голова опять упала.

Наблюдатели развернули меховые накидки, набросили их на плечи и опять стали ждать.

В самый холодный час перед рассветом, в час, когда мир ближе всего к смерти, на'кирим заплакал. Киринины, с их умением видеть в темноте, разглядели бежавшие по лицу слезы и дрожь, сотрясавшую все тело распятого. Вокруг тряпки, в которую был завернут каменный кляп, выступила пена. Белые Совы понимающе переглянулись. Теперь уже недолго.

И все же, когда занялся тусклый, несмелый рассвет, на'кирим все еще жил. Слезы уже не текли. Он смотрел на кирининов с холодным отчаянием. Белые Совы спокойно и бесстрашно смотрели на него.

Опять прошел день и отступил перед ночью. На'кирим жил дольше, чем любая другая жертва Избавительного Камня за многие годы. Вечером облака рассеялись, и желто-оранжевый свет залил огромный валун и его бремя. Смерть подкралась по траве и дохнула на на'кирима. Воздух заклокотал в его стиснутых легких, мускулы рук ослабли, голова бессильно повисла. Оба киринина поднялись и подошли убедиться в том, что наступил конец.

Но конец оказался не тот, которого они ожидали. Грохот в груди на'кирима стих. Пала великая тишина, и с нею опустилась полная тьма. Опять потекли слезы, только теперь это были кровавые слезы. Измученная голова поднялась, медленно, будто под огромной и страшной тяжестью, и вот когда солнце скрылось окончательно и тени накрыли все вокруг, на'кирим открыл кровавые глаза и уставился на них пристальным взором. И в этом взгляде больше не было отчаяния, но один только громадный ужас и отвращение.

С балкона на западной стороне Хайфеста Сирис и Амонин разглядывали пики Каркирских Гор, резко обрисованных последними остатками пламенно-красного диска. Они стояли рядом, накрывшись одним шерстяным одеялом, вокруг них кружился легкий снег. Тепло, которое Амонин призвал из Доли, защищало их от стихии. И вдруг тепло поколебалось, и вместо него ворвалась струя пронизывающего, зимнего холода. Сирис пошатнулась от странного ощущения, что мир покидает ее, и если бы не сильная рука Амонина, она упала бы.

— Ох, что это было? — еле слышно произнесла она и прижалась к нему.

— Что-то… кто-то… изменился, — прошептал он. Она услышала напряженность в его голосе и даже страх. Крошечные слезинки появились в уголках его глаз. — Какое страдание. Какое… изумление.

Высоко в Башне Тронов, в спальне с пронзительным воплем проснулась на'кирим Ивен. Она подскочила, и свежая белая простыня слетела с нее. Все лицо ее заливал пот. Она так и осталась сидеть, вцепившись пальцами в простыню и задыхаясь так, словно ей не хватало воздуха.

Дверь с грохотом распахнулась, и ворвался стражник, один из людей Тейма, которого тот поставил у дверей Ивен, несмотря на все ее протесты. Он подошел к кровати. Она повернулась и уставилась не него непонимающими, растерянными после ночного кошмара глазами.