Джон Френч - Чемпионы Темных Богов
— Моего рода? — переспросил Астреос. Инквизитор кивнул.
— Псайкеры Адептус Астартес.
— Так вот кто я такой?
Инквизитор приподнял бровь.
— Ты помнишь, как говорить, помнишь, что такое сервочереп, но не помнишь, кто ты, — он улыбнулся, сверкнув серебряными зубами. — Что еще ты помнишь, Астреос?
Астреос машинально попытался закрыть глаза. В ответ над глазными линзами сервочерепа сомкнулись створки. Вид с камеры сменился перемежаемой статикой тьмой.
— Я помню день, когда пришли корабли. Они пронзили серое небо, больше башен, больше чего-либо. Они забрали свет. Я знал, что они явились за мной, даже до того, как начали вещать громкоговорители, я знал это. Я прятался, но меня нашли. Люди, которых я знал, помогали им, рассказывали, где любил прятаться странный ребенок. Проснулся я уже в другом месте. Там были крики и боль, и мгла, и больше света, чем я когда-либо видел. Так продолжалось очень долго. Затем меня забрали в другое место, где было еще больше боли. Вопросы. Проверки…
Его голос постепенно затих. Он снова увидел мужчин и женщин в плотных масках на пряжках, волочивших его на цепи. Там были машины, и крики, которые проникали сквозь стены и попадали в его сны. Они длились бесконечно, но никогда не были одними и теми же. Неизменным оставалось только воспоминание о страхе и боли.
— Ты помнишь еще что-либо?
— Да, — медленно сказал Астреос. Теперь воспоминания приходили быстрее, сумрак рассеивался, когда он пробегался по своему прошлому. — Я помню еще один корабль, но я был уже один. Комната была серебряной. Было холодно. Следующее, что я помню, был великан в черных доспехах. У него был череп вместо лица и красные глаза. Там был еще второй великан, но он был в синем, и его… его глаза. Я чувствовал их внутри черепа. Они сказали…
— Сигнал его мозга неустойчивый, — сказал возле него техожрец, его голос разнесся над внезапным писком машин.
Воспоминания оборвались. Образы застопорились и задрожали. Астреос захотел закричать, сам не зная почему. Он просто знал, что нечто в его воспоминаниях, нечто, что всегда было с ним и во тьме, и в свете, и в боли, пыталось ожить снова. И тогда он узнал его. Это был ужас, воспоминание о детском ужасе, пытавшееся проявиться в разуме, который более не понимал его, который уже не был человеческим.
В воспоминании, космический десантник в синей броне смотрел на него глазами, похожими на отполированный лед. Пальцы перчатки были истертыми, их прикосновение — холодным.
— Они сказали… — он услышал, как слова вновь слетели с его губ. Все становилось медленным, и мягким, и темным.
— Да? Что они сказали, Астреос?
— Чрезмерная мозговая активность. Вторичное внутричерепное кровотечение. Объект теряет сознание.
Тьма разрасталась вокруг него, и воспоминание о двух космических десантниках удалялось, становясь образом, видимым сквозь точку в покрове забвения.
Он почувствовал, как его рот открылся, и язык, запинаясь, сформировал слова.
— Они сказали, что я стану ангелом.
Крепость была вытесана изо льда. Ее стены высились кольцом бирюзовых и белых лезвий. В центре находилась одинокая посадочная площадка, будто монета, брошенная на замерзшую гладь озера. Ее окружали орудийные турели с обмотанными белой материей стволами и скрытыми под белесыми маскировочными сетями очертаниями. Осматривая крепость через иллюминаторы лихтера, у Иобель сложилось впечатление, что ее внешняя структура походила на корону из замутненных кристаллов. Но сейчас, дрожа, несмотря на отороченный мехом плащ и термостойкий нательник, крепость больше не напоминала ей корону, а скорее одно из самых пустынных мест, что она когда-либо видела.
— Прелестно, — стуча зубами, пробормотал Кавор. Плечи нигилятора были согбенны под толстым багровым плащом, а голова была так глубоко опущена в черный меховой воротник, что он выглядел как троглодит. Рядом стали наращивать мощность двигатели лихтера, готовясь к взлету. Корабль вернется, когда они закончат, ничто не оставалось на полярном льду дольше, чем это было необходимо. Иобель уже с сожалением вспоминала пропахшее машиной тепло лихтера.
Планета, на который они высадились, называлась АВ-213. Она притаилась на рваных краях Ореолового Пограничья, ее экваториальный пояс представлял собой протяженность зловонных джунглей, что перерастали в безводные пустыни, тянувшиеся до разросшихся полярных шапок. Здесь могли обитать люди, могли возвести из грязи некое подобие жизни и цепляться за нее, но этого не произошло. Лишь несколько членов Инквизиции знали о планете, и небольшой круг из Ордо Маллеус отвечал за то, чтобы так продолжалось и впредь. Планета АВ-213 была одним из тихих и всеми забытых мест, что использовалось теми, кто боролся с врагами, о существовании которых человечество не могло узнать. Иобель знала об этом месте, но о том, что могло ее здесь поджидать, она не догадывалась.
Два десятилетия прошло с тех пор, как она ступала на Просперо, и за это время она ни на шаг не приблизилась к настоящим ответам. Конечно, она пыталась. Иобель шла на любые хитрости, чтобы лишь узнать, кто же оставил инквизиторскую эмблему в мертвом мире. Все, что ей удалось найти — только подозрительное отсутствие каких-либо данных. Это только убедило ее, что нужно копать еще глубже, ведь отсутствие информации было таким же говорящим, как и сама информация. Но два десятилетия поисков не принесли плодов, пока, когда она уже была готова сдаться, пришло послание. Курьер с очищенным разумом доставил ей небольшой тубус-головоломку, покрытый просперианскими рунами. Внутри оказался клочок пергамента, а также пластинка-взрывчатка, что детонировала бы, если кто-то попытался бы вскрыть тубус силой. На пергаменте было местоположение АВ-213, код доступа, и единственная написанная от руки строчка: «дверь к правде открыта».
Рампа лихтера начала закрываться, а двигатели подняли в воздух ледяную крошку. Пилот-сервитор пробормотал по воксу поток машинного кода, а затем взлетел. Когда он поднялся на десять метров над площадкой, двигатели включились на полную мощность. Иобель почувствовала, как в лицо дохнула волна жара, и порадовалась хоть такому теплу. Спустя какое-то время лихтер исчез, превратившись в бледную точку, что поднималась в холоднее синее небо. Инквизитор опустила глаза. Они остались одни, бескрайний простор неба и льда как будто сомкнулся вокруг них. По посадочной площадке завывал ветер.
— Мне это не нравится, — сказал Кавор, оглянувшись по сторонам. Она услышала тихий щелчок и поняла, что он отстегнул застежки с кобур под плащом. Она промолчала, но переключила каналы в вокс-бусине: каждый раз ей отвечало приглушенное шипение. Через какое-то время Иобель прекратила и стала ждать. Если бы не металл посадочной площадки и замаскированные орудия, она бы подумала, что ошиблась местом.
— Селандра Иобель, — голос прозвучал настолько близко, что она почувствовала, как напряглись мышцы. Кавор вихрем развернулся, поднимая оружие. — Спокойно, Кавор, — сказал голос, сильный, но спокойный.
Она повернулась медленнее, чем Кавор, стараясь не выдать спешки или удивления. В паре метров от них стоял высокий худощавый человек. На нем был стеганый нательник без каких-либо знаков или символики. Прямо у его ног в покрытой ледяной коркой земле зиял квадратный проем. Иобель неторопливо кивнула, не улыбнувшись. Она с радостью отметила, что Кавор не стал опускать оружие.
— Да, а кто ты? — спросила она. Худощавый человек улыбнулся.
— Я рад, что вы пришли, — мягко произнес он и повернулся к Кавору. — Ты такой же быстрый, как твоя репутация, Кавор. Сколько уже на твоем счету?
— Триста тридцать три, — сказал Кавор, продолжая целиться из оружия. Худощавый человек не изменил выражения своего лица, все так же доброжелательно улыбаясь.
— Еще восемьдесят девять, и ты станешь лучшим в своем клане, верно? — человек безрадостно хохотнул. — По крайней мере, стал бы, не нарушь ты первый и второй эдикты.
Кавор кивнул, но от Иобель не укрылось, как дернулись мышцы его челюсти. Он никогда не рассказывал, почему покинул свой стрелковый клан, и Иобель считала, что она одна знала о тех причинах. То, что он знал так много об ее собственных послушниках, более чем искушало ее приказать Кавору прострелить всезнающему ублюдку глаза.
— Отвечая на твой вопрос, Иобель — меня зовут инквизитор Кастус Издубар, и очень хорошо, что мы, наконец, встретились.
Иобель сумела сохранить лицо неподвижным, а взор холодным, но почувствовала, как участился ее пульс. Издубар, это имя было ей знакомо, имя, которое произносилось в Ордо Маллеус с почтением, хотя называли его не просто инквизитор Издубар, но лорд-инквизитор Издубар, конвенор Эфизианского конклава, Смотрящий Кадийских Пределов.
