Фрэнк Херберт - Еретики Дюны
— Преподобная Черница, с которой ты вот-вот встретишься, самая могущественная из всех, которые когда-либо сюда прибывали. Она не потерпит ничего, кроме полной покорности.
— Я так понимаю, ты меня предупреждаешь.
— Я знал, что ты поймешь. Называй ее Преподобной Черницей. Больше никак. Мы заходим. Я позволил себе вольность заказать для тебя новый мундир.
Тег при своем предыдущем визите сюда не видел того помещения, в которое провел его Муззафар. Небольшое и забитое тикающими ящиками и черными панелями, оно оставляло мало пространства даже для них двоих. Все помещение освещал единственный желтый глоуглоб под потолком. Муззафар протиснулся в угол, в то время, как Тег снял запачканный и сморщенный стилсьют, который он носил с самого не-глоуба.
— Извини, что не могу предложить тебе еще и ванну, — сказал Муззафар. — Но мы не должны мешкать. Она становится нетерпеливой.
В мундире Тег предстал совсем другим человеком. Это было знакомое черное облачение, даже звезды на воротнике. Значит, он должен предстать пред этой Преподобной Черницей, как башар Ордена. Интересно. Он опять был полностью башаром — для других, ведь его самого мощное чувство осознания собственного «я» никогда не покидало. Мундир, однако же, стал завершающим его личность штрихом. В этом одеянии не было нужды подчеркивать каким-либо другим способом, кто ты такой.
— Так-то лучше, — сказал Муззафар, проводя Тега в переднее фойе и через дверь, которую Тег помнил. Да, вот здесь он встречался со своими «безопасными» агентами. Он вспомнил эту комнату, и, вроде бы, в ней ничего не изменилось. Ряды микроскопических телеглазов, тянулись на стыке потолка со стенами, замаскированные под серебряные поводящие ленточки для парящих глоуглобов.
«Тот, за кем наблюдают, не видит, — подумал Тег. — А у наблюдателей миллион глаз».
Его двойное зрение уведомило его, что опасность здесь есть, но непосредственная.
Помещение, около пяти метров в длину и четырех в ширину, предназначалось для ведения самых важных дел. В торговых сделках деньги, как таковые никогда не предъявляются. Договаривающиеся здесь видят только мощные эквиваленты чего угодно, выполнявшего роль валюты — меланжа, или, возможно, молочных су-камней, размером почти с глазное яблоко, совершенно круглых, глянцевых и мягких на вид, но начинавшие лучится радужными переливами, если на них направлялся свет или они прикасались к какому-либо телу. Это было место, где даникин меланжа или небольшой складчатый кошель сукамней воспринимался вполне естественно. Здесь из рук в руки переходили суммы на стоимость целой планеты — сделку скреплял один кивок, одно подмигивание, одно неразборчиво сказанное словечко. Здесь никогда не извлекались бумажники с деньгами. Самым близким к этому мог быть тонкий транслуксовый дипломатик, из охраняемых ядом внутренностей которого могли быть извлечены тончайшие листочки ридуланского хрусталя с очень большими числами, нанесенными на них печатным устройством с защитой от любой подделки.
— Это банк, — сказал Тег.
— Что? — Муззафар смотрел на закрытую дверь в противоположной стене. — О, да. Она скоро появится.
— Она, разумеется, за нами сейчас наблюдает.
Муззафар не ответил, но вид у него был угрюмый.
Тег огляделся. Изменилось ли что-нибудь с его предыдущего визита? Он не видел значительных перемен. Он подивился, претерпевают ли убежища, подобные этому, какие-нибудь большие перемены даже за целые эпохи. Появился новый Росистый Ковер на полу, мягкий, как брентдаун и белый, как подбрюшный китовый мех. Если смотреть на него, то видно блестки влаги — но это обман зрения. Босая нога (не то, чтобы это место когда-либо видело босую ногу) встретит ласкающую сухость.
Был еще узкий столик около двух метров в длину почти в самом центре комнаты. Столешница его была по меньшей мере двадцати миллиметров толщиной. Тег предположил, что он сделан из дамианскойджакка ранды. Темно-коричневая поверхность была отполирована до блеска, который отражал взгляд и под которым проглядывали жилочки, как речные потоки. Здесь были только четыре адмиральских кресла вокруг стола, кресла, сработанные искусным ремесленником из того же дерева, что и стол, с подбитыми подушками сиденьями и со спинками лировой кожи, такого же точно цвета, что и полированное дерево.
Только четыре. Больше — было бы излишеством. Он никогда прежде не сидел ни в одном из подобных кресел, и он не садился сейчас, потому что знал, что найдет там его плоть — удобство, почти такое же, как и презренном песьем кресле. Не совсем до такой же степени мягкости и подстраивания под форму садящегося, конечно. Слишком много комфорта могло заставить сидящего расслабится. Эта комната, ее обстановка говорили: «Чувствуй себя здесь удобно, но оставайся начеку».
«В этом месте надо не только иметь голову на плечах, но и огромную боевую мощь за собой», — подумал Тег. Он и прошлый раз оценил это место таким образом, и мнение его не изменилось.
Окон, не было, но те, что они видели снаружи, полыхали танцующими линиями света — энергетические барьеры, препятствующие вторжениям и предотвращающие бегства.
Такие барьеры таили свои собственные опасности, знал Тег, но то, что они подразумевали под собой, было важно. Одно лишь потребление энергии было таково, что за счет этой энергии целый огромный город мог бы жить срок, равный сроку жизни самого большого долгожителя среди его обитателей.
Здесь не было ничего случайного в демонстрации богатства.
Дверь, на которую смотрел Муззафар, открылась с легким щелчком.
ОПАСНОСТЬ!
Вошла женщина в переливчатом золотом облачении. По ткани извивались красно-оранжевые линии.
ОНА СТАРА!
Тег не ожидал, что встретит столь глубокую старуху. Лицо ее было морщинистой маской. Глаза, глубоко сидящие, зеленым льдом. Нос ее был вытянутым клювом, тень его касалось тонких губ и повторяла острый угол подбородка. Черная облегающая шапочка почти скрывала серые волосы.
Муззафар поклонился.
— Оставь нас, — сказала она.
Он удалился без единого слова через ту дверь, в которую она вошла. Когда дверь за ним закрылась, Тег проговорил:
— Преподобная Черница.
— Значит, ты узнаешь в этом банк, — в голосе ее было лишь слабое дрожание.
— Разумеется.
— Всегда есть средство передачи больших сумм денег или приобретения власти, — сказала она. — Я говорю не о той власти, которая правит фабриками, но о той, которая правит людьми.
— И которая всегда называется правительство или общество, или цивилизация, — сказал Тег.
— Я подозревала, что ты окажешься очень разумным, — высказалась она; отодвинула стул и села, но не предложила сесть Тегу.
— Я думаю о себе, как о банкире. Это сразу отсекает множество грязных и обескураживающих околичностей.
Тег не ответил. В этом, похоже, не было нужды. Он продолжал ее внимательно разглядывать.
— Почему ты так на меня смотришь? — осведомилась она.
— Я не ожидал, что ты окажешься такой строй, — сказал он.
— Хе-хе-хе. У нас для тебя много сюрпризов, башар. Может быть, попозднее Преподобная Черница помоложе и пробормочет тебе свое имя, чтобы пометить тебя. Восхвали Дура, если это произойдет.
Он кивнул, поняв не очень много из сказанного ей.
— Это, к тому же, еще и очень старое здание, — сказала она. — Я наблюдала за тобой, когда ты в него вошел. Оно тебя тоже удивило?
— Нет.
— Это здание в основе своей остается без изменений несколько тысяч лет. Оно построено из материалов, которые продержатся еще намного дольше.
Он взглянул на стол.
— О, нет, это дерево. Но под этим есть поластин, полазы и пормабат. Три ПО, которые никогда не подводят, если только необходимость их требует.
Тег промолчал.
— Необходимость, — сказала она. — Возражаешь ли ты против каких-либо необходимых вещей, которые были с тобой сделаны?
— Мои возражения не играют никакой роли, — сказал он.
Куда же она гнет? Изучает его, конечно. Точно так же, как он изучает ее.
— По-твоему, другие возражали когда-либо против того, что ты им делал?
— Несомненно.
— Ты прирожденный полководец, башар. Думаю, ты будешь для нас очень ценен.
— Я всегда думал, что больше всего ценен для самого себя.
— Башар! Посмотри мне в глаза!
Он повиновался, увидел крохотные оранжевые крапинки, блуждавшие в ее белках. Ощущение опасности стало острым.
— Если ты когда-нибудь увидишь мои глаза полностью оранжевыми — берегись! — сказала она. — Это значит, что ты оскорбил меня так, что я этого уже больше не способна выносить.
Он кивнул.
— Мне понравится, если ты сумеешь командовать, но ты не должен командовать мной! Ты командуешь грязью, это единственное назначение для таких, как ты.
