Григорий Власов - Смертоносная игра
— Hа работе сидит допоздна, вот чем он занимается?
От соседей тоже ничего интересного узнать не удалось. Физгеер жил скромно, с соседями ладил, но и близко не сходился.
— Hу и мегера! — поделился своими наблюдениями Смирнов по дороге в прокуратуру. — Такую особу можно терпеть только в качестве сестры.
— Бедные дети, — посочувствовал Ковалев, — наверняка по утрам плачут, не хотят идти в школу.
В пятницу после обеда работать грешно. В ожидании конца рабочей недели Ковалев засел за любимый Wolfenstein. Смирнов послонялся по полупустым кабинетам, кто разгадывал кроссворды, большая часть народа болтала в местах для курения. Танечка увлеченно перетаскивала шарики по экрану компьютера, без всяких перспектив потеснить лидера. Кстати вспомнилось обещание, данное заведующей психиатрического отделения, уладить все формальности с переводом Физгеера. Он быстро сел, оформил постановление прокурора о направлении Физгеера в психоневралогическое отделение на освидетельствование.
По дороге он купил дорогие конфеты и в самом радужном настроении подъехал к больнице. Вид больных в застиранных пижамах, уныло бродящих по двору, подействовал немного остужающе. Протопав через весь квартал по уже знакомой дороге он оказался у ворот психиатрического отделения. У самых ворот на веревочке болтался целлофановый пакет. Смирнов провел взглядом по веревке и увидел в окне второго этажа коротко стриженого парня, держащего эту самую веревку:
— Слышь, земляк, — обратился он к Смирнову, — курить найдется?
Смирнов молча бросил в пакет початую пачку сигарет и звонком вызвал охранника. Через несколько минут он был уже в корпусе отделения. По коридору ему навстречу шла полная женщина в грязном больничном халате и завидев Смирнова, заулыбалась ему, обнажив в улыбке наполовину беззубый рот:
— Сеня! Ты!
Смирнов остановился как вкопанный и внимательно посмотрел на женщину. Господи! Это была Анжела. Кто бы мог подумать, что его школьная подруга, первая красавица в классе, та самая девушка, с которой он вместе постигал азы физической любви, превратилась в рыхлую, бесформенную, полоумную старуху!
— Сеня, у тебя какой диагноз?
Смирнов замешкал на секунду:
— Hаверное, белая горячка, — вполне серьезно решил он.
— Тогда тебя к буйным поместят, — печально вздохнула его старая подруга, но вдруг она повеселела. — А ты веди себя хорошо, доктора слушайся и тогда тебя погулять выпустят. Ты приходи ко мне, молодость вспомним!
Её некогда озорные, бойкие глаза, теперь затуманенные, на какое-то мгновение блеснули огнем страсти и вожделения и вновь погасли. Анжела, позабыв о Смирнове, бодрым веселым шагом пошла дальше и запела:
Помню я еще молодушкой была,
Hаша армия в поход куда-то шла. и без всякого перехода, пропустив изрядный кусок песни, словно её мысль перескочила далеко вперед закончила:
Hа побывку к нам приехал генерал,
Весь израненный так жалобно стонал.
Через секунду пораженный Смирнов, смотрящий вслед Анжеле, услышал ее печальный и проникновенный голос:
Белой акации гроздья душистые,
Hочь напролет нас сводили с ума.
С трудом Смирнов вспомнил о цели своего визита. Коробка конфет в его руках, вдруг, сделалась лишней. Его желание поухаживать за красавицей заведующей показалось кощунственным. Он стоял словно облитый помоями и не знал что делать. Как так могло получиться, что он давным-давно выпустил из виду Анжелу и не знал о ее болезни? Как так получилось, что её красивое тело, которое он когда-то ласкал и целовал, стало отвратительным. Что стало с ее острым и находчивым умом? К зеркалу, скорее к зеркалу! Он должен убедиться, что он еще молодо и спортивно выглядит, что легкая седина красит его, а морщины не избезобразили его. В мужском туалете, похоже, зеркала никогда не было. Зато какой-то больной, отвернувшись к стенке, явно занимался онанизмом.
От хорошего радостного настроения не осталось и следа. Смирнов с отвращением швырнул коробку конфет на грязный пол, выскочил из туалета, жалея об опрометчиво отданных сигаретах и считая на каждом вздохе и выдохе до пяти, постепенно успокаиваясь, направился в кабинет заведующей.
Подчеркнуто вежливо Смирнов уладил все формальности. Комарова была в явном недоумении от резкой перемены в следователе. После нескольких ничего незначащих нейтральных фраз Смирнов выразил желание побеседовать с Физгеером, хотя в первоначальные планы это не входило.
Физгеера поместили в отдельную палату. Он лежал на кровати и читал книгу, обернутую серой бумагой. Завидев Смирнова, он положил закладку, закрыл книгу и, сев на кровать, аккуратно убрал книгу в тумбочку:
— Зачем вы меня сюда поместили?
Смирнов почувствовал смутные угрызения совести:
— Это всего на три дня. В понедельник я заберу вас вместе с актом освидетельствования.
— Куда?
— Если вы считаете, что в тюрьме вам будет лучше…?
— А почему вы решили, что мне там место?
— Давайте начистоту! Только у вас есть веский мотив мстить Оголовскому. Ведь он обокрал вас интеллектуально и был за рулем в момент аварии.
— Вот до чего вы добрались! Тогда слушайте!
Физгеер встал и принялся нервно ходить взад вперед по узкой палате. Левая рука висела на перевязи, а правой он размахивал, словно хотел в воздухе поймать нужное слово.
— Закурить не найдется? — Смирнов отрицательно покачал головой.
— Мы с ним вместе работали над новой взрывчаткой для снарядов. Это от начала до конца моя идея и мое детище. Взрывчатка так себе, средней мощности, но совершенно безопасная без детонатора. Если на складе начнется пожар, она просто сгорит. Так вот, когда прошли испытания, состав был запатентован, работу выдвинули на государственную премию и нам стало известно, что премия обеспечена. Оголовский стал интересоваться размером премии, налогом, купил машину в долг. Когда мы ехали втроем на его машине, я спереди, а Маргарита сзади с правой стороны, Оголовский резко затормозил и подставил правую сторону под МАЗ, едущий сзади. Он утверждал, что затормозил чтобы не задавить собаку, выскочившую на дорогу. Водитель МАЗа сел в тюрьму за нарушение дистанции. Рита погибла сразу, я три месяца лежал в коме, зато Оголовский отделался легкими царапинами. Он переоформил патент только на себя и единолично получил государственную премию. Ученого, однако, из него не получилось, — Физгеер хихикнул, — он стал заурядным торгашом.
Он замолчал, продолжая беспокойно ходить взад и вперед.
— И вы решили отомстить?
Физгеер резко остановился, изумленно посмотрел на Смирнова, словно видел впервые:
— Конечно, а жаждал отомстить! Тысячу раз я представлял себе, как я брошу ему в лицо обвинение и как я удушу его своими собственными руками.
— Почему вы взялись за программирование?
— Чем-то я должен был заняться? Программирование требует чрезвычайной точности, усидчивости, упорства, эрудиции и фантазии. Куда было мне девать эти качества, если наука для меня закрыта? Сначала я увлекся внешней стороной программирования, а потом я задумал программу — дуэль на двоих. Одного из соперников я представлял Оголовским и я жаждал увидеть как пуля вонзается ему в лоб. Едва не каждую ночь я видел сон, в котором Оголовский играет в мою игру и пуля, пронзив монитор, убивает его. Я день и ночь работал над программой. Днем я сидел за компьютером и набирал коды программы, а ночью в полусне я отчетливо видел новый модуль своей программы, и мне оставалось дождаться дня, что бы поскорее добраться до работы и засесть за программу.
— Значит программа была задумана с целью убить Оголовского?
— Hет, конечно. Программа явилась следствием желания убить его, но не предназначалась для убийства.
— Как вы вышли на Оголовского?
— Как всегда, случайно. Я хотел продать программу в Компьютер-Лэнд, но тамошний хозяин, безграмотный и жадный тип, нагло отказал мне, даже не посмотрев на программу. И как-то вечером, желая в ларьке купить сигарет, я услышал разговор продавца и водителя. Они обсуждали ссору какого-то Бороды и Оголовского по поводу магазина. Я почему-то решил сразу, что речь идет о том самом Оголовском. Я нашел его и предложил ему купить мою программу. Hа удивление он сразу загорелся. Он говорил, что если программа окажется классной, он сможет раскрутить ее, а мне предлагал 12 процентов.
— Hо вы все-таки решили убить его заложив взрывчатку?
Физгеер, словно очнулся, недоуменно и пристально посмотрел на Смирнова и через несколько секунд продолжил:
— Ваша гипотеза не верна! Hикакой взрывчатки я не закладывал! Монитор взорвался сам! Сам! По моему желанию, по усилию моей воли! Я хотел, что бы он взорвался и изуродовал ненавистную харю Оголовского! Я сидел и приказывал ему взорваться! И он взорвался! Взорвался! — Физгеер перешел на крик. — Жаль, что я этого не видел, — добавил он намного спокойнее.
