Джон Френч - Талларн: Палач
Позади него в пульсирующем красном свете лежало разлагающееся тело Рашне.
— Я думаю будет лучше, если вы освободите для нас помещение, — сказал Брел, обращаясь к остальным. Джаллиника и Калсуриз уже стояли на ногах, мышцы были напряжены, словно они приготовились к стычке.
— Это значит, что вы все выметаетесь отсюда, — пояснил он.
Он поднял руки, чтобы потереть глаза, когда комната отдыха опустела. Он подождал, пока стихнет скрип подошв и бормотание, и раздастся щелчок закрывшейся двери. Он посмотрел наверх.
Тахира стояла, глаза её пылали, руки были вытянуты по бокам, словно она старалась удержать их под контролем. Она излучала ярость. Брел посмотрел в сторону и протяжно выдохнул. Прошёл всего час, как с ним закончили процедуры по обеззараживанию, но он уже мог чувствовать нарастающую в голове боль. Во рту был металлический привкус, а гудение люмин полос в комнате отдыха вызывало у него желание закрыть глаза. Ему очень хотелось бы избежать разговора прямо сейчас, ему хотелось просто тихонько сидеть и слушать, как его экипаж переругивается друг с другом. Говорить ему не хотелось вовсе.
— Лейтенант, — произнёс он осторожно.
— Встать, — тихо ответила она. В её голосе Брел услышал нотки гнева. Он встал, ещё раз вздохнув.
— Отдать честь, — сказала она. Он осторожно отсалютовал без показухи.
— Ещё раз, — сказала она. Он повторил приветствие. Она сделала шаг вперёд. Брел знал, что сейчас начнётся.
«Надо просто пережить это, — подумал он, — утереться и идти дальше, плыть по течению и залечь на дно».
Тахира перевела дыхание.
— Если ты когда‑нибудь…
— Мне плевать, — ответил он пустым голосом.
Он поднял глаза. Тахира застыла с раскрытым ртом, словно он пнул её в живот, и она не может вдохнуть. Он наблюдал, как шок и ярость сменяют друг друга на её лице.
— Я… — начала она вновь.
— Мне плевать, что ты собираешься сказать о том, что я сделал на поверхности. Мне плевать, что ты командир моего эскадрона, мне плевать на то, что случилось. Мне жаль, что тебе не плевать, но тебе придётся привыкнуть.
Он повернулся и присел на край своей койки. Тахира выглядела так, словно пыталась вновь распалить свой гнев. Брел вздохнул.
— Поверь, я могу понять. Один танк, один стрелок и ещё ребёнок, у которого не хватило нервов, чтобы не снимать капюшон во время основной процедуры обеззараживания. Достаточно тяжёлое для кого‑то бремя, и я понимаю ход мыслей в твоей голове, что возможность сорваться на мне — это единственная вещь, которая, как тебе кажется, находится всё ещё под твоим контролем, — он умолк и кивнул, наполовину себе самому, наполовину — ей. — Но мне плевать. Моему экипажу плевать, и если хочешь правду, всем вокруг плевать тоже. Всё, что их заботит — выберутся ли они из всего этого живыми или нет.
Челюсти Тахиры двигались, словно она с трудом пыталась сказать то, что хотела. Кожа стала очень белой, кровь отхлынула. Зрачки стали маленькими чёрными точками.
«Ручки‑то у неё дрожат, — подумал Брел, — она, должно быть, вдвое младше меня, и вот-вот врежет мне». Он покачал головой и потянулся рукой под койку. Периферийным зрением он видел, как Тахира напряглась. Он медленно вытащил бутыль, встряхнул разок, чтобы прозрачная жидкость бултыхнулась о стекло.
— Правда, — сказал он, доставая пару жестяных кружек и наливая по порции в каждую. Он протянул одну Тахире, — всегда горька на вкус.
Тахира взяла кружку, но не выпила. Брел сделал большой глоток из своей кружки, чувствуя, как ликер огнём катится вниз по его глотке. Тахира долго смотрела на жестянку в руках, потом резко поднесла её ко рту. Секундой спустя глаза её заслезились, и она пыталась подавить кашель. Брел едва сдержал смех.
Тахира фыркнула и отступила, чтобы сесть на штампованный металлический стул.
— Я читала записи о тебе, — сказала она и глотнула ещё из кружки. Брел поднял бровь.
— У них всё ещё есть записи здесь? Я думал, что теперь‑то они их точно потеряли.
— По большей части это были медицинские отчёты, но к ним прилагался послужной список.
Брел покатал кружку в руках, стараясь избегать её взгляда.
— По моим подсчётам это двенадцатая война для тебя, правильно?
— На самом деле — тринадцатая, — ответил Брел, всё ещё не глядя на неё, — они не посчитали Гало Маргинс. Никто не любит вспоминать балаган, за которым последовало поражение. Только не в Великом крестовом походе.
Пересаженная кожа на затылке шее и руках начала вновь зудеть, это происходило каждый раз, когда он думал о прошлом. «Потому что она не твоя», — пошутил когда‑то заряжающий Фастинекс, когда Брел рассказал ему о зуде в пересаженной плоти. Рот его скривился.
«Двадцать лет прошло с тех пор, как этот жирный ублюдок словил рикошет, — подумал он, — а его тупая рожа всё ещё забавляет меня».
Ещё я нашла лист наград и грамот. Даже несколько рекомендаций к повышению. Потом ты смылся сюда… и всё. Нет даже записей о взысканиях.
— Позабытые, вот кто мы. Ты, должно быть, заметила.
— Больше нет, — сказала она. Брел продолжал молчать, — они вводят в строй ещё больше единиц. Командование издало приказ — всё, что может ездить, будет вооружено, и каждый человек, способный дышать рециркулированным воздухом, будет отправлен в бой. Не только добровольцы, вообще все, годные управлять машинами пройдут подготовку. Они хотят, чтобы мы нанесли ответный удар.
Брел смеялся пока не смог наконец‑то остановиться.
— Разве это смешно? — спросила Тахира.
— Да, — кивнул Брел, — в некотором смысле, это самая забавная штука, из тех, что я слышал за прошедшие годы.
Он опустил кружку и налил себе ещё одну большую порцию.
— Всем было плевать на это место, даже когда Империум начал рвать сам себя на части. Теперь одна из сторон решила превратить его в пустошь, и мы засовываем мужчин и женщин в боевые машины, чтобы они умерли за пару секунд, — он улыбнулся. — Ага, очень смешно.
— Это их дом.
— Это было их домом. Сомневаюсь, что они захотят жить там сейчас, — он сделал глоток и покрутил шеей, чтобы снять напряжение в мышцах. Он посмотрел на Тахиру, на его невозмутимое лицо глядели глаза с застывшим гневом в глубине.
— Ты — бессердечный ублюдок.
— Горька на вкус, как я и говорил.
— Мы должны сражаться против любой угрозы. Предатели…
— Что? — сказал он, весело ухмыляясь, — Ты думаешь, что здешние «шишки» объединяются потому что, считают, будто одна идеология правильней другой? Что их реально беспокоит, так это то, что сейчас одна из сторон пытается убить нас, а другая — нет. Мы‑то на какой стороне?
Тахира поднялась. Клокочущий гнев вернулся. Она немного неуклюже вытащила лазпистолет, но он отметил, что дуло, направившееся ему в лицо, не тряслось.
— Это призыв к мятежу, — тихо проговорила она.
— Давай-давай, — сказал он, — Ещё один командир танка погибнет, а врагу это не будет стоить даже пули. Может они дадут тебе медаль.
Он медленно поднёс кружку к губам, сделал глоток и вновь посмотрел в дуло пистолета. Спустя секунду она опустила пистолет. Брел кивнул в знак благодарности.
— Я дам тебе совет, бесплатный, потому как ты всё ещё «зелёненькая». Перестань думать о нас, как о людях. Я, мой экипаж, этот глазастый гражданский, или любые другие, которых к тебе прицепят. Они — это машины, которыми они управляют, и они либо делают это хорошо, либо плохо. И только это должно тебя заботить, потому что только это имеет значение для выживания.
Медленно и осторожно Тахира поставила кружку на пустой стул и сделала шаг к двери. Брел устало выдохнул, но Тахира развернулась быстрее, чем он успел среагировать, и сильно врезала ему по челюсти. Очень сильно.
Он рухнул на пол, в голове гудело. Лежа там, он слышал, как Тахира взяла полупустую бутылку и пошла прочь. Он хотел было посмеяться, но дверь уже захлопнулась за ней.
Акил сидел на полу один в тишине, наблюдая за стекающей по пласкритовой стене водой. На секунду он подумал, могла ли она просочиться из‑за стен бункера, потом он посмеялся собственным мыслям.
«Если бы она была снаружи, то я уже был бы мёртв», — подумал он, вспоминая разрастающиеся гнойники на лице Рашне.
Он подтянул ноги к груди. Комбинезоны, которые им выдали, были грубыми и плотными. Его собственная одежда была сожжена после первой стадии обеззараживания. Он не был уверен почему, но страх в глазах солдата был таким, что он без лишних вопросов стащил себя ещё один слой своей жизни и смотрел, как его сбрасывают в печь.
Адреналин отхлынул, как только он попал в убежище. Было похоже на откатывающееся после шторма море, оставляющее на берегу обломки. Люди проходили мимо, все в униформе, все двигались целеустремлённо. Некоторые смотрели на него, но он осторожно старался избегать их взглядов. Он не хотел разговаривать с кем бы то ни было. Он не хотел видеть своё отражение в их глазах. Он шёл по серым коридорам, не имея представления куда направляется, пока просто не остановился. В конце концов, он сел, прислонившись к стене ожидая чего‑то, что имело бы смысл. Он был точно уверен, что таким образом провёл несколько часов. Он моргнул и встряхнул головой. Он чувствовал усталость и опустошение.
