Аарон Дембски-Боуден - Кровавый корсар
И все же рука девушки рефлекторно потянулась к животу.
— Как тебя зовут? — спросила она.
Несчастный пожал плечами, шелестнув грязным тряпьем. Октавия не знала, забыл ли он свое имя, или имени у него никогда не было, но ответа она так и не получила.
— Ладно, — девушка выдавила улыбку, — хочешь, я дам тебе имя?
Он снова пожал плечами, и на сей раз жест завершился рычанием.
Октавия поняла почему. Септимус направлялся к ней. За его спиной толпа медленно рассасывалась: люди возвращались к своим самодельным прилавкам или небольшими группами покидали зал.
— Тише, маленький сторож, — улыбнулся пилот.
Его аугментический глаз, повращавшись, сфокусировался, и голубая линза расширилась, как настоящий зрачок.
Октавия похлопала служителя по плечу.
— Все в порядке.
Рука его под рваным плащом была холодной и какой-то бугристой. Не человек. Не совсем человек.
— Да, госпожа, — тихо сказал горбун.
Рычание стихло, и в тишине раздался приглушенный щелчок пистолета, досылающего патрон в патронник.
Септимус протянул руку, чтобы убрать выбившийся из прически локон Октавии ей за ухо. Девушка почти прижалась щекой к его ладони. От ласкового прикосновения в груди разлилось тепло.
— Ты выглядишь замарашкой, — сказал Септимус со всей непосредственностью и энтузиазмом малыша, сообщающего хорошую новость.
Октавия отстранилась еще до того, как он успел убрать руку.
— Ага, — сказала она. — Ладно. Спасибо за ценное наблюдение.
Идиот.
— Что?
— Ничего.
Услышав ее ответ, служитель снова зарычал на Септимуса — наверняка уловил раздражение в голосе хозяйки. Наблюдательный малый. Она чуть снова не похлопала его по плечу.
— Все еще не утихомирились? — Септимус оглянулся на расходящихся людей и подавил вздох. — Сложно убедить их в том, что судно не проклято, когда нас убивают наши собственные хозяева.
Поколебавшись, он вновь обернулся к ней:
— Я по тебе скучал.
Неплохая попытка, но так легко она не сдастся.
— Тебя долгое время не было, — заметила она, стараясь сохранять нейтральный тон.
— Похоже, ты на меня обижена. Это потому, что я назвал тебя замарашкой?
— Нет.
Она с трудом сдержала раздраженную гримасу. Идиот.
— Все прошло хорошо?
Септимус откинул нечесаные волосы с лица.
— Да. Почему ты сердишься на меня? Я не понимаю.
— Да что ты! — Она улыбнулась.
Потому что ты уже три дня на корабле, но так и не зашел повидать меня. А еще друг называется.
— Я не сержусь.
— У вас сердитый голос, госпожа.
— Ты вроде бы должен быть на моей стороне, — огрызнулась она на служителя.
— Да, госпожа. Простите, госпожа.
Октавия попыталась сменить тактику.
— Убийства. Это был Узас?
— На этот раз да. — Септимус снова заглянул ей в глаза. — Первый Коготь забрал его на тюремную палубу.
— Его схватили. А скоро к нам присоединятся новые члены команды. Может, это успокоит остальных, и все вернется к норме.
Септимус улыбнулся своей кривой улыбкой.
— Я уже давно твержу тебе: это и есть норма.
— Как скажешь, — фыркнула девушка. — На что похож был «Вопль»? Я имею в виду, изнутри станции.
Септимус усмехнулся при воспоминании.
— Он заблокировал все сканеры. Каждый ауспик был забит помехами. Потом он отрубил все вокс-установки, но это еще не все: на станции выключился свет. Не знаю, входило ли это в планы Делтриана и Вознесенного и как оно работает, но я порядком удивился.
— Приятно слышать, что ты отлично провел время.
Октавия снова собрала волосы в хвост и проверила, плотно ли завязана бандана.
— Для нас все было куда менее забавно. «Вопль» поглощает столько энергии, что невозможно представить. Двигатели почти остановились, а пустотные щиты не работали. Мне оставалось только сидеть и ждать целыми сутками, пока мы дрейфовали. Сильно надеюсь, что мы больше не будем его использовать.
— Ты же знаешь, что они — будут. Это ведь сработало, так?
Его ухмылка увяла, когда Октавия не улыбнулась в ответ.
— В чем дело? Что произошло?
— Ашилла сорсоллун, ашилла утуллун, — тихо сказала она. — Что значат эти слова?
Септимус выгнул бровь. Искусственный глаз щелкнул, стараясь подстроиться под выражение лица.
— Это стишок.
— Я знаю. — Девушка с трудом подавила нетерпеливый вздох. Иногда он проявлял редкостную несообразительность. — Что это значит?
— Это не переводится дослов…
Она предостерегающе подняла палец.
— Если ты скажешь мне «это не переводится дословно» еще один раз, я попрошу моего маленького друга прострелить тебе ногу. Понятно?
— Понятно, госпожа. — Служитель сунул руки под плащ.
— Ладно, — начал Септимус, наградив горбатого раба неприязненным взглядом. — На готике это не рифмуется. Вот что я имел в виду. А оба слова, «сорсоллун» и «утуллун», означают «бессолнечный», но с разными… э-э… чувствами. Это переводится приблизительно так: «Я ничего не вижу, и мне холодно». Почему ты спрашиваешь? Что случилось?
— Дочь Аркии. Рожденная-в-пустоте…
Руки Септимуса, обтянутые кожаными перчатками с обрезанными пальцами, легли на пояс с кобурами. Всего пять месяцев назад он был на похоронах девочки. Тогда на глазах родителей ее завернутый в саван трупик уплыл через шлюз в пустоту космоса вместе с телами множества других убитых рабов.
— О чем ты?
Октавия посмотрела ему в глаза.
— Я видела ее. Видела, пока ты был на станции. А неделю назад она со мной заговорила. Она сказала мне эти слова.
Дверь не открылась. Ее вынесло наружу в вихре обломков, наполнивших коридор дымом. Тревожные сирены немедленно взвыли, а ближайшие люки загерметизировались — автоматические системы корабля зарегистрировали вражескую атаку и риск пробития корпуса.
В дымном сумраке пять громадных силуэтов скользнули вперед. По их подсвеченным красным глазным линзам бежали потоки данных с целеуказателей.
Болтерные снаряды врезались в стены вокруг них, взрываясь с оглушительным грохотом сдетонировавшей гранаты и осыпая легионеров осколками стали и раскаленных гильз. Третий Коготь открыл огонь в ту же секунду, когда их «охотничье зрение» приспособилось к задымлению.
Талос выступил из тумана первым. Болты сдирали верхний слой брони с его боевого доспеха, и куски керамита сыпались во все стороны, обнажая искусственную мускулатуру. В мгновение ока преодолев расстояние, отделяющее его от противника, он по широкой дуге взмахнул мечом. Дисплей сетчатки вспыхнул мозаикой ярких рун — список полученных повреждений, а уже через секунду к ним присоединился монотонный и ровный звук. Доспех убитого перестал передавать жизненные показатели. На глазных линзах высветилось: «Гарий, Третий Коготь, жизненные показатели на нуле». Какой позор!
— Ты слишком долго сражался со смертными, — выдохнул Талос сквозь резкие уколы анальгетиков.
Доспех вводил быстродействующие наркотики прямо в его сердце, позвоночник и кровь, но вражеский огонь был слишком силен. Болтеры не могли так просто взять броню легиона — они действовали куда эффективнее против плоти, чем против керамита, — но, несмотря на насмешки Талоса, урон был ощутим.
Ему даже не понадобилось высвобождать клинок. Удар начисто снес голову Гария с плеч. Талос сжал в руке окровавленный ворот брони, не обращая внимания на кровь брата, заливающую перчатку. Мертвый Гарий превратился в щит из плоти и стали. Снаряды врезались в безголовый труп, пока Талос не швырнул его в ближайшего воина Третьего Когтя.
Ксарл врезался в Заклейменных секундой позже. Его цепной меч ударил в шлем брата с такой силой, что раненый отлетел к стене. Талос быстро покосился на Ксарла и убедился, что доспех товарища пострадал не меньше его собственного. Не обращая на это ни малейшего внимания, Ксарл уже атаковал другого Заклейменного.
Узас без всяких изысков набросился на ближайшего противника и упорно рубил гладиусом податливый ворот его брони. Параллельно он бессвязно и яростно вопил в наличник шлема Заклейменного. Из сотен трещин в доспехах одержимого сочилась темная жидкость, что не помешало Узасу с воем вбить короткий клинок в горло противнику. Заклейменный содрогнулся, и вокс наполнился его хлюпающим хрипом. Узас с диким смехом продолжал орудовать мечом, безуспешно пытаясь перепилить позвоночник убитого. В динамиках шлема снова раздалось ровное гудение.
«Сарлат, Третий Коготь, жизненные показатели на нуле».
— Мечи! — крикнул Дал Кар своим уцелевшим братьям.
Талос бросился к нему, занося Клинок Ангелов. С потрескивающего лезвия сыпались колючие искры, оставляя в воздухе яркий след.
