Александр Казанцев - Фаэты

— Нет. Холодно.

— Обычное дело. Осень. На дворе скоро снег выпадет, а срок включения отопления не настал. Инструкция!

— Какие они красивые! — восхищалась Таня, гладя руками геометрические формы. — Кто их сделал? Может, им тоже холодно? — И она попыталась ладонями согреть приглянувшийся ей куб.

— Стой! Стой! — сипло воскликнул Далька. — Или чудится мне? А ну грей его, грей!

— Я подую. Можно? — И Таня стала отогревать куб дыханием.

А Далька вперил взгляд в одну из сторон куба, на которой словно проступили какие-то тени, только светлые, как иней на стекле в морозный день.

— Ну, Танька, держись! Кажется, мы с тобой… — Он даже не мог договорить.

Они стали вдвоем греть куб, вместе дышали на него. И так увлеклись, что не заметили, как поцеловались.

Далька выскочил из лаборатории как ошпаренный и помчался по коридору. У Тани кружилась голова. Наверное, думала она, Далька ощущает то же самое. Увы! Он, оказывается, бегал к вахтерше за спичками. Таня обиженно отвернулась к окну.

— Эй, цыпленок цапли! — позвал ее Далька. — Давай гляди на этот куб: увидишь что — крикни.

И Даль стал жечь спички одну за другой, нагревая куб, сблизивший их с Таней.

— Вижу, — перехваченным от волнения голосом вдруг выговорила Таня.

— Чего видишь?

— Человека.

— Какого там человека? Что еще выдумала? А ну, пожги спички, я сам полюбуюсь. Девушка послушно поменялась с Далькой местами.

Потому ли, что она более аккуратно нагревала спичками куб или он успел нагреться, как того требовалось, но в лаборатории послышался тихий прерывающийся, но явственный звук.

Далька огляделся по сторонам и увидел на соседнем столе древнюю маску. Такие делали когда-то сибиряки для вторичного захоронения умершего (его останки переносили из леса, где он покоился на дереве, в родовую могилу). Далю показалось, что маска что-то говорит ему…

На самом деле «заговорил» аппарат из кубов и конусов. Звук становился все отчетливее, ритмично повторяясь, а на стороне куба все отчетливее становилось изображение… человека! И тут в лабораторию, задыхаясь от гнева и бега, ворвались Галактион Александрович и Эльга Сергеевна.

— Что вы тут делаете?

— Что за безобразие!

Таня уронила спички и растерянно пролепетала:

— Что делали? Ничего… Честное слово, целовались, и только…

— А это? — крикнул Галактион Александрович, указывая на обгоревшие спички и закоптившийся куб.

— Целовались? Выбрано замечательное время и место для поцелуев! — процедила сквозь зубы Эльга, презрительно посмотрев на Дальку. (Еще осмеливался писать ей сумасшедшие письма. А она-то их хранила!)

— Прощу простить, — хриплым, сразу осевшим (и потому напоминавшим космонавта Крутогорова) голосом произнес Даль. — Прошу простить. Тут дело хитрое. Посмотрите-ка сюда, на этот экранчик на кубике. Не хуже телевизионного. Дай мне свою знаменитую газовую зажигалку, Галь.

— Нечего портить объект, — отступил Галактион Александрович.

— Не портить, а исследовать. Не бойся, не пожалеешь. Это же эксперимент в твоей лаборатории. Ты ведь даже резать собирался, не только греть. Отчет напишешь. Статью в «Доклады».

Галактион Александрович возмущенно пожал плечами, вынул зажигалку, но, прежде чем отдать ее брату, раскурил свою неизменную трубку, которая, как он считал, украшала его. Он старался сдержать себя, как подобало солидному ученому, но не мог устоять на месте, расхаживал около стола с объектом и сердито извергал клубы дыма.

Даль поднес вспыхнувшее пламя к заветному кубу, который они вместе с Таней отогревали.

Профессор, резко повернувшись от двери к столу, воскликнул:

— Ве-ли-ко-лепно!

Ничто не могло так поразить Эльгу Сергеевну, как это признание всегда непоколебимого шефа. Но она плохо знала его.

— Великолепное подтверждение моей правоты!

— Что ты узрел, Галь? — поинтересовался Далька.

— Ми-сти-фи-ка-цию! Заумную и неумную мистификацию, которую не поленились подготовить те, кто решил ввести в заблуждение весь мир.

— Что ж, по-твоему, «Черный Принц» не творение разума?

— Напротив. Несомненное творение разума, но только ЗЕМНОГО, что я и постараюсь доказать самым доскональным исследованием.

— Ты так уверен, что земного?

— Бесспорно, ибо у науки пока нет никаких оснований полагать, что разум существует еще где-либо, кроме Земли.

Даль, опустив руки, с немым укором смотрел на брата, самоуверенно дымившего трубкой и вещавшего непреложные истины.

Эльга Сергеевна, воспитанная в почитании авторитетов, в числе которых был и профессор Петров, преданно смотрела на него, стараясь, чтобы Далька заметил это.

Таня отвернулась. Ей вдруг стало так обидно, что она боялась расплакаться.

Глава четвертая

МИСТИФИКАЦИЯ

Когда поздно ночью братья вернулись домой, Галактион Александрович, сердито пыхтя трубкой, расхаживал по кабинету и отчитывал Дальку:

— Мало того, что ты легкомыслен и упрям, только этим я могу объяснить твою бездумную выходку с ключом и спичками, вдобавок ты еще и лишен всякой политической прозорливости. Не хочешь видеть пружин, движущих политическую жизнь на Западе.

— Какие уж там пружины, — усмехнулся Далька. — Здесь механизмы хитрее. Нашим специалистам по полупроводникам стоит разобраться.

— Прежде всего разберемся мы, археологи. Археология ныне включает в себя все науки! Ты правильно вспомнил о полупроводниках. Уже в наше время нет ничего невозможного в создании звучащего и показывающего под влиянием местного нагрева устройства. Прискорбно, что зарубежные достижения в этой области опять-таки были использованы для дезинформации.

— А тебе не кажется, Галь, что аппарат с нагреваемым кубом нечто вроде фонетического словаря? Каждому изображению должен соответствовать звук неведомого языка?

— Пока что мы слышали один прерывистый свист и видели одно изображение. Притом не какого-нибудь неведомого существа, а человека. Мистификаторов прежде всего должно упрекнуть в отсутствии фантазии. Неужели не могли нарисовать вместо банального человека какое-нибудь чудовище?

— Я все время думаю: надо найти такое переключение, чтобы появился другой звук и другое, соответствующее ему изображение.

— Мне уже доводилось говорить тебе о воображении и мнимой действительности.

— А я все-таки… — начал было Даль, но рассерженный Галактион Александрович объявил, что настало наконец время и для сна, и ушел в свою комнату.