Питер Фехервари - Ксеноугроза: Омнибус
— Капитан Калавера, — произнесла жрица, когда космодесантник шагнул внутрь, пригнувшись в проеме. Она инстинктивно отступила в вагон, не опуская пистолет, хотя это оружие не повредило бы великану в доспехах.
«Почему я чувствую, что оно может мне понадобиться? — тревожно подумала Омазет, когда новоприбывший выпрямился и заполнил собой тесное пространство. — И почему он появился именно сейчас?»
— Нас предали, — сказала ивуджийка Калавере. — Нужно немедленно пустить поезд задним ходом. Если мы поторопимся, то, возможно, ещё успеем вырвать моих братьев из хватки зимы.
Космодесантник молча изучал её. Хрустальный глаз очень ярко сиял во мраке, хотя и не испускал собственного света. Омазет увидела, что это многогранный шар, вставленный подобно драгоценному камню в темное углубление лицевой пластины. Рядом с этим воплощением жути её собственные ухищрения с татуировками и линзами казались дешевым трюкачеством. Как же Адеола завидовала ему из-за такого лица! Подобная внешность сделала бы жрицу единой с самой Матерью Кальфу…
Завороженная, Омазет не сдвинулась с места, когда Калавера шагнул к ней.
Мир Мордайна снова сплавился в нечто отчетливое — липкое, сочащееся, как лужица крови, что сворачивалась вокруг его головы. Между ушей Ганиила грохотал барабан, неистово стуча по глубокой влажной ране на лбу, пытаясь пробиться наружу.
«Я, должно быть, упал лицом вниз, — смутно подумал дознаватель. — Просто чудо, что нос не сломал».
Кое-как поднявшись на колени, он застонал от напряжения.
— Я боялся, что ты умер, гуэ’ла, — произнес голос рядом с Мордайном. Обернувшись, Ганиил увидел, что ксенос-узник наблюдает за ним. Слезы Ангела, он рухнул совсем рядом с этим существом!
Не сумев подавить стон отвращения, дознаватель отполз прочь, чувствуя себя глупо, — невероятно, непростительно глупо, — и повалился, опираясь спиной на дверь камеры и тяжело дыша. Он потянулся к кобуре, заранее зная, что оружия там не окажется — нет, оно осталось на месте!
«Почему? — Мордайн закрыл глаза и задышал медленнее, пытаясь найти ответы. — Пока я лежал без сознания, чужак мог дотянуться до меня и удушить. Почему я ещё жив?»
Низко, гортанно заворчав, Омазет оторвала взгляд от манящего глаза Калаверы. Космодесантник остановился, и она услышала нечто, возможно, бывшее вздохом. Этот звук напоминал сирокко, дующий сквозь сокрушенные временем развалины. В тот же миг жрица поняла, что в образе великана к ней пришел Дедушка Смерть.
— Почему? — спросила Адеола. Ивуджийка сомневалась, что её искренность удивит Калаверу, но так она могла заслужить некоторое уважение с его стороны. — Почему ты пошел против нас?
Гигант стоял неподвижно, обдумывая её вопрос.
— Мы оба воины, — не отступала Омазет. — Если мне предстоит умереть здесь, уважь меня правдивым ответом. Почему?
— Потому что ты можешь помешать, лейтенант.
— Чему?
— Делу, которое было спланировано с абсолютной точностью, — сказал он, не удержавшись от нотки гордости. — В твоей роте больше нет нужды.
Калавера хотел было подступить к ней.
— Подожди! — быстро произнесла жрица, пытаясь отыскать что-нибудь, что угодно, чтобы задержать его. — Ты по-настоящему видишь через этот шар?
— Не через него, — тихо ответил космодесантник. — Афелий — это не линза.
— Но ты видишь им?
— Больше, чем ты можешь постичь, — внезапно гордость исчезла, осталась лишь невыразимая усталость. — Мой взор неутолим, Адеола Омазет.
— Значит, это проклятие?
— Это то, что оно есть. Как и я, — Калавера шагнул вперед. Жрица шагнула назад.
— Ты есть еретик, — вызывающе бросила она.
— С ограниченной точки зрения, — ещё шаг вперед.
— Ты повернулся спиной к свету Отца Терры! — ещё шаг назад.
— Свет ослепляет, совершенный свет ослепляет совершенно, — вперед.
— Так ты лишился глаз? — назад.
— Так я начал видеть.
— Как долго я провалялся? — хрипло спросил Мордайн.
— Недолго, — это был неопределенный, но честный ответ, как почувствовал Ганиил.
— Почему ты не убил меня, ксенос, пока была возможность?
— В этом не было нужды.
— Тебя не интересует месть?
— Кому, тебе? — носовая щель чужака дернулась в безрадостном веселье. — Ненависть нужно заслужить, гуэ’ла. Моему народу чужда слепая злоба, в отличие от твоего.
— Твоему народу? — поддразнил Мордайн, пытаясь как-то атаковать. — Это о ком сейчас речь? Ты ведь изгой.
— Ты многое предполагаешь и ничего не понимаешь.
— Тогда просвети меня, — предложил Ганиил. — Разве ты не повернулся спиной к эфирным, не построил маленькую личную империю в Дамокловом заливе?
— В темные времена империи взрастают вокруг достойных воинов, — без явной гордости ответил ксенос. — В огне сгорают старые и куются новые. Так всё и продолжается.
— И что именно ты отковываешь?
— Подобное знание не спасет тебя, Ганиил Мордайн.
Кровь отхлынула от лица дознавателя. Неужели всем известно его чертово имя?
«Как он узнал… Калавера? Но зачем ему что-то говорить чужаку-отступнику? Где начинается или заканчивается ложь?»
— Назови свой орден, — сказала Омазет, отступая от великана, — чтобы я могла проклясть его память.
— У меня нет ордена, — ответил Калавера, продвигаясь вперед, — ибо я — легион.
И так это продолжалось: они обменивались словами, как выпадами, а шаги неизбежно приближали их к пустоте, ждущей на другом конце вагона.
— За что ты сражаешься? — спросила наконец Адеола, ступив на соединительную площадку, которая больше не соединялась ни с чем.
— Некоторые могли бы назвать это «Высшим Благом».
— Ты предал свою кровь, чтобы служить ереси ксеносов?! — жрице приходилось перекрикивать ветер, тогда как шепот Калаверы проскальзывал сквозь него, будто змея.
— О, это Благо выше, чем их… — похоже, такая идея позабавила гиганта. — Назови его высшим Высшим Благом, если угодно.
Космодесантник предупреждающе поднял руку, когда палец Омазет напрягся на спуске.
— Не воображай, что сумеешь выбить мне глаз, будто какому-то нелепому чудищу из мифов. Суть Афелия пребывает вне материального мира. Ты не можешь повредить его.
— Я могу попробовать.
— Попытайся, и я убью тебя.
— А если нет, ты пощадишь меня? — вызывающе спросила ивуджийка.
— Я предложу тебе выбор. Умереть здесь… или совершить прыжок веры, — Калавера указал рукой на белую пустоту позади неё.
— Мы оба изгои, гуэ’ла, — сказал ксенос, — но я выбирал свой путь. Я знаю себя. А что знаешь ты?
«Ничего, — признал Мордайн. — Я не знаю, почему Эшер возвысил меня, сделав своим аколитом, или почему его убили, или даже чего хочу от тебя, чужак. И, хуже всего, я не знаю, что со мной происходит».
— Ты — враг Империума Людей, — провозгласил Ганиил, пытаясь найти надежный плацдарм, — но для твоего собственного народа ты несравнимо более мерзок.
«Нужно перейти в наступление!»
— Шас’о Виор’ла Каис Монт’ир, — выговорил он, произнося каждый тщательно вызубренный элемент имени, словно проклятие, — я нарекаю тебя предателем.
— Делай свой выбор, лейтенант, — сказал Калавера.
— Ты предлагаешь мне две разных смерти! — огрызнулась Адеола.
— Возможно, но подчиненный мне зверь ещё жив, — космодесантник наклонил голову, внимая чему-то. — Я до сих пор слышу его, слабеющего, угасающего, но слишком голодного до жизни, чтобы принять смерть.
Холодный бриллиант глаза впился в жрицу, оценивая её.
— Ты слабее ксеноса-дикаря, Адеола Омазет?
— Почему ты рискуешь, давая мне шанс выжить? — не отступала ивуджийка.
— Возможно, потому, что ты произвела на меня впечатление, — ответил Калавера, — или, быть может, потому, что я заинтригован тем, удастся ли тебе уцелеть в невозможных условиях.
Лейтенант ни на секунду не поверила ни одному из объяснений. Это чудовище давно отрешилось от подобных сантиментов. Все они — гордость, сухой юмор, даже усталость — были всего лишь далекими отголосками эмоций. Внутри бронзового черепа осталось лишь чистое стремление к цели. Цели, достижению которой Адеола могла одинаково послужить что живой, что мертвой — так считал космодесантник.
— Я выживу, предатель, — пообещала жрица. — И докажу, что ты ошибся.
Она плюнула Калавере в глаз и спрыгнула.
— Ты отвергаешь это? — давил Мордайн. — Или так стыдишься своего имени, что не признаешь его?
Узник не отвечал. По его лицу ничего нельзя было понять.
— Сознайся! — вскипел Ганиил, стараясь не допустить, чтобы отчаяние просочилось в его голос на этот раз. — Ты — о’Шова!
