Андрей Максимушкин - Варяжский меч
— Копье Цезаря понесете? — поинтересовался князь.
— На большую сечу вынесем. — Речь шла о священном символе, ранее хранившемся в велиградском храме Перуна Радегаста. Копье, по легенде, принадлежало еще великому римскому воителю и императору Цезарю. Вырванное князем Одоакром из безвольных рук последнего римского императора, оно стало одной из главных святынь ободритов. После нашествия Оттона священное копье спрятали в храме, затерянном в глухой лесной чаще. Где именно, никто, кроме князя Белуна и старших волхвов Радегаста, не ведал.
— У меня Славер люблинский гостит, — задумчиво произнес князь Олег, — знаешь, наверное. Вы вместе в город приехали.
— Знаю, — кивнул Гремич.
— Он предлагает зимой вместе с магдебургским графом на ляхов идти. Думаю, уговорить его собрать дружину и к нам присоединиться.
— Добычи много не будет, а славы у него достаточно. Разве что надежда есть землей прирасти, вот и будет он князем земельным.
— А умно Белун придумал, — протянул Олег. — Если так все получится, побьем саксов. Правильно говорю?
— Победим. Если Перун с нами — победим.
— Ну а как победим, что дальше будет? — неожиданно вопросил ольшинский князь, глядя прямо в глаза Гремичу. Тот отвечать не торопился. Сидел словно в раздумье. Вопрос был с подковыркой: князя древан беспокоило, не захочет ли Белун после победы подмять под себя других князей? Не устроит ли междоусобицу?
— Пока держава саксов крепка, не будет нам ни мира, ни спокойствия, — наконец нарушил молчание старый боярин. — Одну голову у Змея отсечешь, другая вырастет. Надо сначала развалить их на графства и герцогства. Тогда и нам спокойнее будет.
— Как короля убьем, само развалится, — беспечно отмахнулся Олег. — Без крепкой руки они передерутся, разорвут державу на лоскуты. Сына у Рыжего Оттона нет, некому престол принять.
— Вот и я о том же говорю. — Гремич по последним словам князя понял, что тот сам не прочь подчинить Ольшине соседей, поэтому и побаивается усиления ободритов. — Пусть не мешают нам по Прави жить. По своим законам и родам. И главное, их мертвого Бога на наши земли не пускать. Жить по законам наших Богов и родов надо, — повторил боярин.
Последние слова успокоили князя, он понял намек, что на его земли никто не претендует. Наоборот, полученная от Белуна грамота обещала союз и совместную защиту общих рубежей. Олега это устраивало. Также он вынашивал идею выдать свою дочь Лану за второго сына Белуна Мечислава. Таким образом укреплялись связи с Велиградом, что позволяло не бояться алчности Белуна и его наследников.
В тот же день недалеко от детинца, в городском храме произошел другой и не менее важный разговор.
Красивое, величественное здание храма — заслуженная гордость, шедевр ольшинских мастеров — возвышалось на пологом холме всего в перестреле от стен детинца. Храм был деревянным, но на каменном основании. В свое время на украшение капища ушло немало серебра, самоцветов, меди и железных изделий. У входа в здание росли два древних, кряжистых дуба, широко раскинувших свои ветви над площадью. Говорили, что они росли на этом холме с незапамятных времен, когда по берегам Лабы и Ельца бродили индрик-звери, огромные, как гора, волосатые и с рукой вместо носа.
Сейчас на резной скамейке в тени дуба расположились Велибор и седовласый высокий старик. Несмотря на то что дед выглядел ровесником дубов, спину он держал ровно, и тяжелый дубовый посох, сейчас прислоненный к дереву, служил ему не для поддержки, а как символ власти и доверия Богов.
— Ты говорил, надвигается гроза? — голос старика был еще достаточно сильным, уверенным.
— Так и есть, Богумир. Приближается буря, этой осенью начнется.
— Так что в этом удивительного? Князья и воины жаждут славы. Огнищанам нужна защита. Боги хотят богатые требы и не любят, когда по нашей земле враги ходят. Если не сейчас, то через год-два будет большая война.
— Начнется, — согласился Велибор. — И опять нас разгромят и утопят в крови. Опять победы обернутся поражением. Опять придут слуги мертвого Бога, с заката приплывет корабль из волос и ногтей мертвецов, навь откроется и захлестнет явь, они нас задавят.
— Перун с нами, — с нажимом произнес Богумир. — Мы же вчера вместе бросали кости на шкуре жертвенного быка. Небо русам пророчит победу. Почему ты в этом сомневаешься?
— Пойми, наши роды разрозненны. Каждый думает только о себе. Ободриты враждуют с велетами. Древане косятся на полабов. Сербы, стодоряне, чехи отреклись от Богов, они уже не русы, а христиане. Руги всегда держатся особняком. Нет единства народов, нет сжатого кулака.
— Всегда так было. И ничего, жила Русь и ныне живет, — с пафосом ответил Богумир.
— Тебе напомнить про времена гуннов и готов Дидриха? — усталым голосом возразил Велибор. Он начал уставать от этого бессмысленного спора.
Ему давно надоели эти старые седовласые пни, с упорством, достойным другого применения, держащиеся за ветхие обычаи времен праотца Ария. Но приходилось спорить и убеждать. Постоянно напоминать засевшим в капищах старым волхвам, что времена меняются, Колесо Богов вращается, не стоит на месте.
Богумир еще предложил бы на битву идти без брони и с каменными топорами! С него станется. «Перун тоже каменным топором врагов разил», — горько усмехнулся про себя волхв. Вслух он этого, естественно, говорить не стал.
— Белун кулак собирает. Соратников ищет, — молвил он тихим будничным тоном.
— Правильно делает, — неожиданно согласился собеседник, видимо, его убеждения не распространялись на методы и способы ведения войны. — Боярин ободритский по этому делу в город приехал?
— Сам не говорит, но на лице у него все видно. Еще этим летом у нас в Ретре собирались в поход на Велиград идти, но князь неожиданно передумал.
— Не ты ли подсказал? — живо повернулся к соседу Богумир.
— Я, — без ложной скромности ответил тот, — предсказал огонь над городом и крест, плывущий по озеру. А служитель Радегаста Взвид долго и путано о реках крови и воинстве нави разглагольствовал, дескать, видел он, как вепрь на берег озера вышел, крови искал. Говорил, что Богу междоусобицы надоели. Подействовало. — Велибор решил пока промолчать о встрече князей в лесном капище недалеко от Барты. Он сам далеко не все знал, что там говорили.
— А не боишься, что Перун за такие дела по темечку тюкнет?
— Велес не позволит, и сам Перун не любит, когда русы кровь русов льют. Я вопрошал.
— Вопрошал, говоришь? Так по Прави ведь воюют.
— По Прави, да неправильно, — усмехнулся священнослужитель Велеса. Слова Богумира вызывали у него чувство раздражения. Чтобы успокоиться, он мысленно вызвал перед своим внутренним взором образ чистого ярко-голубого, прозрачного неба и представил себя птицей, парящей над широкой рекой. Это помогало отбросить лишние мысли, восстановить безмятежность духа и освободить свой холодный, острый, как меч, рассудок от накипи чувств.
— Мы сейчас перед грозным и опасным врагом стоим. Нельзя нам в междоусобицах силу тратить и кровь лить. Нельзя обиды множить. Мир рушится. Навь в мир проникла, с заката смерть идет. Мертвецы из могил поднимаются и с крестов сходят. Нельзя перед Последней Битвой небо раздорами ослаблять. Лучше рабов Распятого в навь вернуть. А для этого русы должны единым строем стать.
— Сколько тебе лет? — неожиданно поинтересовался Богумир.
— Тридцать восемь солнцеворотов видел.
— Молод, а умен, — в голосе старого волхва чувствовалось уважение, — мне уже за девяносто пошло. Ты верно мыслишь. И действуешь хоть и не по Прави, но с сердцем. Да только что дальше делать будешь? Как хочешь внутренние разборы остановить? Сам знаешь, не любят у нас старые обиды забывать.
— Ты волхв. Тебя Бог выше князей поставил, — улыбнулся Велибор, показывая рукой на небо.
— Поставить поставил, да не могу я людей заставить против законов рода идти. И Перун не велел обиды прощать.
— А ты не запрещай. Ты лучше князя и дружину на другое сподвигай. Пусть делом займутся. А кровные обиды хорошо вражеской кровью смывать, когда в одном строю на мертвобожников идешь. Кровь из ран смешивается, люди братьями становятся.
— Умно. Быть тебе со временем верховным волхвом. Согласен я князя нашего надоумить на саксов идти и дурман мертвобожников огнем выжечь.
— Князю подскажи, — расплылся в широкой улыбке Велибор, — а с мертворожденными подожди. Есть у меня одна задумка.
В этот момент на толстую ветку дуба, наклонившуюся над вратами храма, опустился филин и, громко гукнув, принялся чистить перья.
