Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир Такаббир
Сновидения покидали Рэна, и густые ресницы начинали едва заметно подрагивать. Янара закрывала глаза и, притворяясь спящей, слушала, как под мужем мягко шелестит простыня. Представляла, как он закидывает руки за голову и потягивается. Как набирает полную грудь воздуха, выдыхает остатки сна и рывком усаживается на край кровати, опуская ноги на пол. Янаре хотелось на него посмотреть, но… она стеснялась глядеть на обнажённого мужчину. Если «проснуться» сейчас, придётся встать с постели в чём мать родила, собрать с пола разбросанные вещи и помочь Рэну одеться. Только ласки мужа пробуждали в ней страсть, и только страсть срывала с Янары покров стыдливости. После любовных утех она вновь превращалась в робкую птицу и никак не могла совладать с застенчивостью.
Рэн ворошил в камине угли, подкидывал поленья и уходил в купальню умываться, а Янара боролась с желанием лечь на его место. Простыня и подушка ещё хранили его тепло. Скоро они остынут…
Вновь слышались тихие шорохи. Рэн поднимал с пола одежду Янары и раскладывал на кресле. Надевал штаны, сапоги и рубашку. Перекинув куртку через руку, осторожно отворачивал край одеяла и склонялся над женой. Его волосы щекотали ей шею. Горячие губы касались её плеча, бережно, легонько, чтобы не разбудить. В этом поцелуе заключалось столько заботы и нежности, сколько Янара не получала за всю свою жизнь. Наверное, ради этого мгновения она и притворялась спящей.
Дверь с тоскливым вздохом выпускала Рэна из опочивальни. Порог переступали Миула с Таян. Янара передвигалась на успевшее остыть место мужа и смотрела на полупрозрачный балдахин, нависающий над супружеским ложем. Она выкорчёвывала из памяти безрадостное прошлое — день за днём, ночь за ночью освобождая место для веры в счастливое будущее. Воспоминания о перенесённых муках таяли, а веры не прибавлялось.
В камине уныло потрескивали дрова. Из купальни доносился стук вёдер: Миула устанавливала их на жаровни. Она торопилась, вода расплёскивалась и, попадая на раскалённые угли, возмущённо шипела. Таян запихивала в корзину для грязного белья одежду хозяйки, так заботливо разложенную Рэном. Доставала из шкафа свежее постельное бельё и вставала у изножья кровати, всем своим видом вопрошая: сколько можно лежать?
Янара нехотя выбиралась из-под одеяла. Кутаясь в халат, садилась перед трюмо и обводила в календаре очередную дату. Казалось, часы её жизни бежали быстрее, чем у других. Дни и ночи пролетали как стая стрижей.
Работницы кухни приносили завтрак. Янара ела, не чувствуя вкуса. Затем шла в молельню, расположенную на заднем дворе. Становилась на колени и, упираясь локтями в каменную скамью, смотрела в Книгу Книг. Говорят, Ты любишь всех. Почему же Ты не любишь меня? Или я из тех людей, чья судьба предопределена с рождения, и на её изменение надежды нет? Мне больше некого просить и не на кого больше надеяться…
Янара обедала в своих покоях. Проводила пару часов в кресле, листая книги с удивительными рисунками. Эти книги ей приносили из Башни Книгочеев, где собрана самая большая в Северных землях библиотека, а Северные земли немаленькие — это Шамидан и окружающие его страны.
Потом Янара отправлялась с матерью короля на прогулку. Лейза старалась быть доброжелательной и учтивой, а Янара робела под обволакивающим взглядом, терялась и отвечала невпопад.
По расчищенным от снега аллеям они доходили до Башни Молчания и с террасы наблюдали за тренировкой королевских гвардейцев. Иногда супруге и матери короля везло: тренировался Рэн. Обычно он оттачивал боевые навыки с утра пораньше, но срочные дела или незапланированные встречи заставляли его переносить занятия на более позднее время. Янара смотрела на него и удивлялась: как руки, которые сейчас держат щит и меч, отражают и наносят мощные удары, могут быть такими ласковыми ночью? Как голос, полный воинственной ярости, может нашёптывать трогательные слова? Рэн сочетал в себе полярные противоположности: строгость и мягкость, суровость и нежность, грубость и изящество. Мужчина из девичьих грёз…
Вечером Янара меняла повседневное платье на выходной наряд, ждала Рэна и вместе с ним шла ужинать. Только тогда, шествуя с мужем плечом к плечу, она чувствовала, как к ней возвращаются жизненные силы. Янара нуждалась в Рэне и тосковала, когда его не было рядом. Её сердце ещё не расцвело, а душа с ненасытной жаждой уже тянулась к человеку, который одаривал её теплом и заботой, ничего не требуя взамен.
В гостином зале их встречала толпа дворян, рыцарей, столичных сановников и святых отцов. Янара прилагала усилия, чтобы привыкнуть к такому количеству гостей, даже пыталась запомнить каждого. А потом поняла: люди постоянно меняются и лишь некоторые приходят на ужин как на службу. Среди них коннетабль королевской гвардии, командир рыцарей сэр Ардий и те, кто проводил церемонию коронации. Лорд Айвиль куда-то уехал после свадьбы. Янара думала, что лорд Верховный констебль должен всегда находиться подле короля, но расспросить Рэна о причинах отсутствия Айвиля не осмеливалась.
Королевская семья располагалась за столом, установленным на возвышении, и гости приступали к трапезе. Обычный ужин ничем не отличался от свадебного застолья, слуги едва успевали приносить новые яства, вино лилось рекой. Во время поста вместо мяса подавали карпа, лосося, форель… Повара творили чудеса, изготавливая фальшивых цыплят и поросят из филе рыбы, икры и миндального молока.
Мужи непрестанно о чём-то говорили и будто специально перепрыгивали с темы на тему, чтобы сбить короля с мысли, а он всегда находил что сказать. У Янары от этих бесед голова шла кругом. Вроде бы только что гости интересовались, как продвигается следствие по делу насильника королевы Эльвы, как вдруг все переключались на обсуждение затяжной войны между северными соседями Шамидана и делали ставки. Через несколько минут разгорался спор, надо ли накладывать запрет на ношение обуви с длинными носками. Сидящие за отдельным столом священники кричали: «Надо!» Мол, в такой обуви неудобно вставать на колени в храме. А кто-то из модников тут же доказывал обратное, вставая на колени и поднимаясь. Дворяне говорили о повышении налогов и строительстве королевского тракта, который необходимо проложить через феоды. Половина мужей соглашалась, другая половина стучала каблуками о пол, выражая возмущение. И так каждый вечер: одни предлагали, другие негодовали, третьи подливали масла в огонь и посмеивались в бороды. Эти ежедневные противоборства помогли Янаре сделать важный вывод: даже могущественные короли правят с одобрения дворян.
Когда в зал входил королевский менестрель, гости умолкали. Исполнив на празднике Двух Единиц обещанную канцону о целомудренной любви рыцаря к замужней даме, Тиер получил желанное место при дворе и теперь трудился в поте лица, отрабатывая приличное жалование. Он уже ничем не напоминал странствующего трубадура. Суконную куртку он сменил на приличный сюртук, а башмаки из свалянной шерсти — на узкие сапоги. Сбрил юношеский пушок на подбородке, подстриг и умастил душистым маслом волосы.
Тиер садился на ступени, ведущие на помост, и, глядя в пустоту, с мечтательным видом касался струн лютни. Трогательно, с волнующей искренностью звучали его песни о любви. Он воспевал дев в весеннем блеске юности и женщин в сиянии летнего солнца. Высоким слогом говорил о суровых воинах, идущих на битву и умирающих на поле брани с именем возлюбленной на устах. Он раскрывал глубину мужских чувств, скрытую наносным слоем жестокого времени.
Рэн сжимал под столом руку Янары и бросал на неё выразительные взгляды. Она опускала голову, пряча пылающее от смущения лицо. Не дожидаясь конца трапезы, король и королева прощались с гостями и покидали зал.
…Этот день начался как обычно. Янара села перед трюмо, обвела в календаре очередную дату и, обхватив лоб ладонями, уставилась на своё отражение в оловянном зеркале. Разумом завладели тревожные предчувствия: она не сумеет понести. Уже дважды шла кровь, и это при том, что Рэн проводил в постели супруги почти каждую ночь. Неумолимо приближался третий период вынужденного воздержания от близости.
