Сергей Шведов - Пилигримы
– Он привез мне деньги прямо в наш лагерь под Дамаском. И поставил меня перед выбором – либо я отвожу армию к восточной стене, либо он объявит меня предателем, получившим золото от эмира Унара. Я выбрал второй вариант. Не скрою – хотел разбогатеть.
– У этого человека седая прядь надо лбом?
– Да, – подтвердил Манасия. – Говорят, что он столкнулся нос к носу с демонами в землях славян.
– Кто говорит?
– Маркиз фон Вальхайм, – пожал плечами Манасия. – Как ты понимаешь, шевалье, я не мог оставить без внимания столь опасного человека и послал за ним соглядатаев. Он провел в доме благородного Одоакра довольно много времени. Похоже, они давно и хорошо знакомы друг с другом.
– Маркиз брал у тебя деньги?
– В том-то и дело что нет, хотя я ему их предлагал. Намеками конечно. Он сделал вид, что не понял меня, зато без споров увел своих сержантов от западной стены. За благородным Одоакром последовали все алеманские бароны и рыцари.
– Выходит, он знал, что деньги фальшивые?
– Теперь у меня нет в этом ни малейших сомнений. Уже здесь, в Иерусалиме, я попытался выяснить, что за птица этот маркиз. По слухам, он горячий сторонник герцога Вельфа Брауншвейгского и один из самых непримиримых врагов императора Конрада. Есть еще одна любопытная деталь, которая, возможно, тебя заинтересует, благородный Филипп. Маркиз фон Вальхайм присутствовал при внезапной кончине графа Тулузского, случившейся на пороге спальни его жены. Представь себе, шевалье, они охотились за демоном. Мой осведомитель Сен-Лари утверждал, что несчастный граф все-таки увидел то ли самого дьявола, то ли его пособника в постели своей супруги, что и послужило причиной смерти. Сен-Лари даже назвал мне под большим секретом имя шевалье, ставшего пособником темных сил.
– И кто же это?
– Гвидо де Раш-Русильон. Оказывается, у маркиза фон Вальхайма имеется пергамент с воспоминаниями какого-то рыцаря фон Майнца, в котором черным по белому написано, что благородные шевалье Глеб де Лузарш и Венцелин фон Рюстов вступили в сделку с дьяволом в подвале мечети Аль-Акса. И якобы сам Люцифер вручил им таинственный камень, дающий власть над людьми.
– Глеб де Лузарш мой отец, – холодно заметил Филипп.
– Именно поэтому я счел своим долгом предупредить тебя, шевалье. Разумеется, в обмен на лояльное отношение с твоей стороны. Ведь Гвидо де Раш-Русильон твой родной племянник, и он действительно является любовником благородной Марии, теперь уже вдовы графа Тулузского.
– Кто еще присутствовал в доме в момент смерти Альфонса-Иордана?
– Герцог Бульонский и некий Вальтер фон Валенсберг. Последний попал в плен к мусульманам под Дорилеем и был выкуплен, то ли графиней Констанцией, то ли ее мужем бароном Альфонсом де Вилье. Потом он неведомыми путями попал в свиту графа Тулузского. На вид вполне простодушный молодой человек, но, по словам Сен-Лари, Вальтер тоже участвовал в походе на славян, закончившимся провалом из-за происков дьявола и его пособников. Во всяком случае, так утверждает Валенсберг. Чуть не забыл упомянуть папского легата Годфруа де Лангра, который лично проверил все запоры в спальне Марии и был абсолютно уверен, что кроме инкуба никто не сумеет проникнуть в обследованное им помещение.
– А что ты сам об этом думаешь, благородный Манасия? – спросил Филипп.
– Я думаю, что граф Тулузский действительно увидел свою жену в объятиях молодого человека, но проник тот в спальню Марии вполне естественным путем. Все дело в том, шевалье, что Иерусалим часто переходил из рук в руки, а потому его жители строили потайные ходы в своих домах. Я побывал в спальне графини Тулузской после того, как она покинула этот дом, и без труда определил, что одна из стен – двойная и между перегородками имеется проход, вполне достаточный для стройного шевалье, охваченного любовной страстью. Будь граф Тулузский трезвым и скептически настроенным мужем, он наверняка бы остался жив. Увы, религиозный фанатизм порой бывает для людей не менее вреден, чем порок прелюбодеяния.
– Я рад, что нашел в твоем лице, благородный Манасия, человека рассудительного и не склонного к необдуманным поступкам, – спокойно проговорил Филипп. – Поэтому я настоятельно советую тебе не только самому остаться дома, но и не вводить в соблазн своих друзей.
– Но меня ждет патриарх Фульхерий, – попробовал возразить Манасия.
– У патриарха сегодня отбоя не будет от высокопоставленных гостей, возможно, он заметит твое отсутствие, шевалье де Роже, и даже огорчится по этому поводу. Но, в конце концов, что такое огорчение даже очень значительного лица по сравнению с собственной жизнью. Король Болдуин Третий не станет преследовать любовника своей матери, но он вынужден будет покарать мятежников, осмелившихся встать между ним и троном.
– А фальшивые деньги? – вспомнил Манасия.
– Не в интересах французских и иерусалимских баронов поддерживать слухи, бросающие тень на их репутацию, – усмехнулся Филипп. – Всего хорошего, шевалье де Роже, желаю тебе спокойно провести вечер в компании с виноградной лозой. Думаю, это не только в наших, но и в твоих интересах.
Фульхерий Ангулемский не только считался, но и являлся едва ли не самым преданным сторонником королевы Мелисинды. А сан патриарха Иерусалимского если и не спасал его от наветов, то, во всяком случае, защищал от прямого физического насилия. Он сумел выдержать напор со стороны буйного Гуго де Сабаля, грозившего ему карами небесными, и теперь с достоинством внимал аргументам Людовика Французского. По мнению короля, юноша, достигший семнадцатилетнего возраста, вполне способен был управлять государством. А поведение матери благородного Болдуина иначе как узурпацией власти назвать нельзя. Патриарх Фульхерий не отрицал, что сын благородной Мелисинды весьма одаренный юноша, но, тем не менее, уступающий своей матери в опытности и умении разбираться в людях. Королева Мелисинда явила себя достойной соправительницей своего мужа Фулька, а после его смерти сумела в неприкосновенности сохранить границы Иерусалимского королевства. И с какой же, простите, стати мудрая правительница должна уступать трон отроку, подверженному влиянию баронов, больше заботящихся о своих правах и привилегиях, чем о защите Гроба Господня.
– Увы, патриарх Фульхерий, я признал бы твои доводы обоснованными, если бы люди, которых благородная Мелисинда привлекла к управлению королевством, оказались бы на высоте положения в трудный для Святой Земли час.
При этих словах, Людовик высыпал на столик, стоящий перед патриархом, пригоршню фальшивых монет и укоризненно покачал головою. Синхронно с королем вздохнули магистр и сенешаль ордена тамплиеров, а также барон де Водемон, пожалуй самый заинтересованный в исходе переговоров человек.
– У нас есть все основания подозревать близких к королеве Мелисинде лиц в тайном сговоре не только с эмиром Дамаска, но с атабеком Мосула, – спокойно продолжал Людовик.
– Это серьезные обвинения, сын мой, – печально вздохнул патриарх. – Они требуют веских доказательств и свидетельских показаний особ высокого ранга. В противном случае, я не могу воспринимать подобные высказывания иначе как наветы на благородную Мелисинду и преданных ей шевалье.
– Быть может, нам следует пригласить в твой дворец, святой отец, ближайших к королеве людей, дабы выслушать из их уст доказательства непричастности к этому скандальному делу, – предложил сенешаль де Бове. – Честное слово, данное в твоем присутствии, коннетаблем Манасией де Роже, могло бы снять подозрения на его счет и утихомирить страсти.
Фульхерий Ангулемский глянул на благородного Ролана с удивлением. До сих пор он числил сенешаля в тайных сторонниках юного Болдуина и никак не ожидал услышать от него столь странное предложение. Патриарх очень хорошо знал Манасию и нисколько не сомневался, что тот принесет любую клятву, которую сочтет для себя выгодной. Надо полагать, сенешаль знает шевалье де Роже нисколько не хуже патриарха, тогда чем прикажите объяснить его нынешнюю наивность? Смущало Фульхерия и то, что король Людовик и магистр Робер де Краон кивают головами в такт словам старого Ролана, словно во всем с ним согласны. Патриарх знал, что его резиденция окружена сторонниками мятежных баронов. Однако численность мятежников была невелика, и вряд ли они вообще выступили бы без поддержки французов Людовика. Зачем королю, потерпевшему позорное поражение под Дамаском, потребовалось ввязываться в чужую свару, Фульхерий не знал, но он был абсолютно уверен, что Людовик сделает все, чтобы избежать кровопролития в Святом граде. Того же мнения придерживалась и благородная Мелисинда, с которой патриарх беседовал накануне. Королева обещала патриарху защиту, в случае если давление на него выйдет за рамки приличий. Коннетабль Манасия должен был привести своих людей к резиденции патриарха еще сегодня днем, но почему-то задерживался, и эта его странная медлительность раздражала Фульхерия Ангулемского.
