Даг из клана Топоров - Сертаков Виталий Владимирович
– Пусть бегут, – сказал он своим треллям. – Мы достанем их стрелами в поле…
Рабы послушались, отступили назад, но в этот самый момент из задымленного, обгоревшего дома матери Северян женщины с плачем вынесли старую бабушку Унн. Она задохнулась в дыму. Мужчины обернулись на крики. Один из разбойников, зажатый в углу рогатиной, почувствовал слабину. Он наложил последнюю стрелу и выпустил ее в Снорри Северянина. Под мышку, в щель доспеха.
– Снорри! Не-ет!..
Средний из братьев, отец троих детей, лучший кузнец сюсла, умер мгновенно. Женщины выдохнули хором, набирая в грудь воздух для нового крика. Хускарлы разом кинулись на уцелевших воров, втоптали их в землю, порвали на части, но Снорри никто оживить не сумел…
С другой стороны горящего дома Даг выплюнул выбитый зуб, приподнялся и снова упал навзничь. В голове гудело и кружилось. Рагнар Пустой Живот, получив удар дубиной по затылку, медленно сложился, скрипя панцирем. Из-под шлема на бороду и грудь густо закапала кровь. Разбойник упал, трелли на него навалились, начали вязать, но рано обрадовались.
Норвежец, которого уже сочли мертвым, снова был на ногах. Размахивая мечом, он отогнал холопов. Фотию распорол бок, но несильно. Рагнар Пустой Живот, кряхтя, поднялся, подволакивая ногу, заковылял к воротам. Крылья с его шлема отвалились. Одноногий Горм выгнулся назад, метнул копья с обеих рук. Рагнар вовремя упал, точно спиной почуял опасность. Копья просвистели поверху, застряли в створке ворот.
– Держите его, держите! Не давайте ему сбежать!
Откуда-то возник еще один слуга Рагнара, весь перепачканный кровью, с оскаленной пастью. Он тащил за собой упиравшегося коня. Конь ржал, отказывался приближаться к огню. «Лесной ярл» собрал последние силы, запрыгнул в седло. В спину ему ударила стрела, сломалась, не причинив вреда.
– Держите его! Держите!
Сразу две стрелы проткнули разбойника, грудью заслонившего своего хозяина. Он упал на колени, снова встал, отмахиваясь мечом, закрывая просвет между домами. Наконец, его добили. Но Рагнар Пустой Живот пришпорил коня и ускакал.
– Эй, седлайте! За ними, в погоню!
– Дом горит! Все за водой, живо!
– Бабушка Унн умерла, бедная Унн задохнулась… Даг приподнял голову. Оказалось, что после удара он отлетел на несколько шагов и ударился затылком о створку ворот. В голове звенело, точно стая ос вылетела из гнезда. По лицу мальчика текла чужая кровь, кровь «лесного ярла». Даг высунул язык и слизнул соленые капли. Следующее, что увидел мальчик, – изумленное лицо громадного норвежца. Тот обеими руками держался за копье Горма, но не мог вытащить. Копье глубоко застряло у него в горле, а топор Фотия – в бедре.
– Снорри убили! Гей, Олав, они убили Снорри!
– Олав, трое наших ранены!
Новый дом Сверкера с кряхтением оседал. Столбы заваливались в стороны, похожие на стариковские зубы. Девушки и парни носились к колодцу, плескали воду на стены, но торф чадил изнутри. Вода не помогала. Самые отчаянные обертывали себя мокрыми тряпками, врывались внутрь, вытаскивали инструмент и все, что попадало под руку.
Черный от горя и копоти Сверкер баюкал на коленях голову брата. С соседней фермы с гиканьем принеслись всадники, их отправили в погоню. Олав Северянин с багром носился по крыше, сбрасывал вниз пылавшие головни. Гудрун, жена Снорри, билась в истерике. Крестьяне лупили связанных воров…
Но Даг ничего этого не видел. Даг улыбался, проваливаясь в багровый туман. На губах он ощущал кровь врага!
Глава двадцать восьмая
В ней семья Северянина справляет две тризны, Сверкер дает клятву на могиле, а молодая Ауд отправляется следом за хозяином
Солнце нехотя всходило над озябшим лесом, косые лучи освещали жуткую картину разгрома. С соседней фермы торопилось подкрепление. Заметив спешившую подмогу, уцелевшие разбойники метнулись к лесу.
Горм послал им вдогонку еще одно копье. Попал в ногу молодому парню, тот упал и был затравлен собаками. Никто не пришел ему на помощь – ни свои, ни чужие.
Работники отца собирали с убитых оружие и доспехи. Доспехи оказались никудышные, но нашлись две куртки из оленьей кожи, с костяными пластинками под подкладкой, и много хорошей обуви. Приличную кольчугу до колен, наручи и закрытый шлем обнаружили только на двоих мертвецах. Все трупы стащили в ряд за валом, послали гонца в Бирку за лагманом.
Даг бродил за отцом по пятам с завязанной головой. Когда прочих мальчишек выпустили из вынужденного заключения, их зависти не было предела. Кроме Дага в ночном приключении участвовал лишь старший сын пастуха, да и то он не дрался, а ловил разбежавшихся кур. Зато Даг, с разбитым глазом, вздутой губой и ободранной спиной, вышагивал как герой древних саг.
Троих пленных разбойников раздели и привязали к телеге. Их на следующее утро увез лагман, чтобы судить на тинге. Многим бондам насолили разбойники, и стражу за ними прислали немалую. Сверкер порывался всем троим поджарить пятки, но старший брат не разрешил.
– У этих людей есть родичи, – рассудил он. – Зачем нам платить виру? Пусть их судят другие!
– Теперь покажите мне героя, который спас своего дядьку Сверкера! – гудел одноногий Горм.
– Вот он, вот мой лучший племянник, – Сверкер лежал белый, только прокушенные губы кровили.
Женщины меняли на нем льняные повязки, но кровь быстро просачивалась наружу. Жена Снорри, белоглазая Гудрун, им не помогала. Она второй час стояла на коленях перед деревянной статуей Тора, молилась за мужа, брызгала в жертвенную чашу кровь петуха, окунала туда язык. Матери убитых работников не плакали, выли вполголоса, как псины, потерявшие щенков. Покрывало из липкого весеннего снега нарастало на их распущенных волосах, на запрокинутых лицах мертвецов. Восьмерых убитых разбойников сложили рядом с погибшими защитниками фермы. Из людей Олава сложили головы трое и один человек у Свейна.
За баней Северянин долбил топором мерзлые бревна. Трелли ему помогали, готовили погребальные костры. Собаки носились по розовым следам, жадно принюхивались, лизали лед. Безумие боя тянуло их к лесу, к диким братьям-волкам. Волк Калас хмуро горбился на цепи. Один его сын погиб, но Калас не знал своих сыновей…
Сожгли бабушку Унн за границей конских черепов, в семейном кургане. Рабы вырыли круглую площадку, обложили ее камнями, заготовили землю, чтобы потом можно было насыпать курган. Унн завернули в два ценных куска ткани, будто она собиралась на пир, укрепили ткань тремя брошками – на плечах и под грудью. Хильда и жена Снорри не пожалели своих украшений. Янтарь и жемчуг добавили красоты усопшей. Ее длинные седые волосы девушки красиво расчесали и уложили. Поверх ткани покойницу обрядили в длинное шерстяное платье на случай холодной зимы, прочие ее платья подготовили в отдельном сундучке.
Одноногий Горм с утра разносил эль, пил сам и распевал печальные висы, но к обеду женщины сменили его. Они усадили мертвую Унн на мягком кресле в самой глубине будущего кургана и стали собирать ее в дорогу. Забинтованному Дагу тоже нашлось дело – он бережно держал складные бронзовые весы с набором гирек, которыми обычно пользовалась матушка Унн. Весы поставили слева от скамеечки для ног. Туда же положили готовое сукно, пряжу и поставили старый ткацкий станок.
Приехали соседи. Мужчины облили медовухой деревянные статуи богов и пустили рог по кругу. Когда лица раскраснелись, Олав собственноручно зарезал двух кошек, любимиц бабушки Унн. Их завернули в теплые овчины, положили справа от ног хозяйки, чтобы она, проснувшись в небесной усадьбе, сразу могла их погладить. Следом за кошками зарезали двух овец, двух собак, двух петушков и двух курочек. Всех убитых животных разместили в правильном порядке, как и положено у домовитой хозяйки.
Олав предлагал предоставить бабушке лошадь, тем более что одна кобыла постарела и все равно должна была пойти под нож:, но Хильда уперлась, что и того довольно. Зато старушке полагался целый ворох чистых шкур и ларец с ее собственными драгоценностями, доставшимися ей еще от первого мужа, отважного викинга Хаука Дубовый Череп. Там была парча шести видов, тонкие сосуды и бусы из стекла, инкрустации и чеканки, и даже золотые кубки, взятые в свое время в христианском монастыре. На шею Унн навесили сразу пять нитей крупного жемчуга и целую кучу камней сложили в ногах.
