Слава для Бога (СИ) - Дед Скрипун
Храб подкинул хвороста в костер, от чего тот недовольно плюнул в небо искрами, и дымом.
— Не жги зазря. — Филька встал, и приложил ладонь ко лбу, как моряк, всматривающийся вдаль океана. — Все одно светлее не станет. Пойду я пожалуй, времечко подошло. Поищу жар-цвет. Тут он где-то недалече, ну а вы постерегитесь, пока меня не будет, помните, что про ырку говорил, то не шутка была. Поганенькая это тварюга, хитрая, наглая и злобная. Особливо тебя увалень касается. — Он посмотрел на Храба. — По твою душеньку, ежели что заявится, Светозар ей не интересен, в нем кровушки на один кусь, да и та не вкусная и зеленая. В глаза главное не смотри, а то нам придется пешком далее шлепать, а тебя тут и спалить не на чем, дров мало, и те сырые.
— Чего это пешком? — Как-то нерешительно оглянулся светлячок.
— Где ты дурень видел, чтобы человек без кровушки жил, да бегал, ежели только заложный (ходячий мертвец), да и тот только сорок дён, а там в другую какую тварь обернется, что еще хуже. Ладно, нечего лясы точить. Пошел я. — Буркнул и растворился в ночи
— Успокоил. — Передернул плечами Храб. — Еще беду накличет. Упыря какого, иль василиска, а может и еще мерзость какую.
— Не. Василиска вряд ли, то нежить редкая, выводится раз в сто лет, из яйца петухом снесенного, и жабой высиженного. — Дрогнул голосом Светозар, и затравленно оглянулся, словно увидел кого в темноте. — Петухи, они дюже нестись не любят.
— Хватит брехать. — Как-то неуверенно прошептал Храб. — Петух, он мужского роду, как он яйцо снесет?
— Это ты у василиска спросишь. — Огрызнулся Светозар. — Я подобного не знаю, я тебе ни бабка повитуха.
— Раз в сто лет, боги дозволяют петуху яйцо снести. — Раздался хриплый голос, и в круг, тускло освещенный костром, вошел невысокого роста горбатый лысый мужик, в затасканной серой хламиде. — Потом из ближайшего болота самая большая жаба прибегает, и то яйцо высиживает, непременно в навозе, ну а тот птенец, что вылупляется, в благодарность видимо, жабу ту первой, и съедает, ну а опосля ужо все то, что на глаза показывается. Жуткая зверюга. Морда петуха, тело змеи, а лапы лягушки. Все на что посмотрит, в камень обращается, и вечно голодный. Но боятся нечего. Сгинул недавно. Сам на себя в пруду, в отражение глянул, и окаменел. До следующего яйца еще лет тридцать ждать.
— Ты кто? — Выдохнули одновременно Светозар, и Храб.
— Я-то? — Мужичек присел на корточки у костра, и протянул к нему белые как мел, морщинистые ладони. — Зовите как хотите, хоть чугунком, только в печь не сажайте. — Хриплый смех прокатился ознобом по плечам друзей. — Он резко поднял голову, и пристально посмотрел жутким взглядом отражающегося костра, в глаза Храба. Тот внезапно сник, и блаженно улыбнувшись сел рядом. — Вот и молодец. — Вытянулись клыки из раскрывшейся пасти существа, о котором предупреждал домовой, и оттуда, где должен быть нос, а красовались лишь две черные дырочки ноздрей, раздалось вожделенное сопение. — Давно тут человека не было, проголодался жутко.
Храб потерял счет времени. Его ничего не интересовало, кроме желания появившегося ниоткуда нового хозяина. Такой красивый, волевой, как такому не служить? Любую похоть готов выполнить парень, а тот много и не требует. Посидеть тихонечко, да голову наклонить. Чуть-чуть кровушки своей отдать, этому милому существу. Оно голодное, вон какое худое, и бледное, истощало все, одни кожа да кости, пусть чуток попьет, не жалко, у Храба юшки много, и она вкусная. Поделится со страждущим надо.
Он сидел мечтательно улыбаясь, и монотонно покачивался, вперед-назад, как маятник. Голова сама собой склонилась, оголив из-под ворота шею с вздувшейся артерией:
— Давай. Пей. Все ради тебя сделать готов. —Прошептали побледневшие губы. Еще миг и клыки ырки вопьются, а губы присосутся к вожделенной добыче вытягивая до последней капли жизнь. Нет у нелюди жалости к человеку, он для нее только пища.
Поменялось все мгновенно. Мелькнула маленькая тень, заслонив гипнотизирующий взгляд жуткого гостя, и в тот же миг сознание вернулось к Храбу.
Светозар мелькал в тусклом свете костра между, ищущими друг друга глазами ырки и парня, не давая им встретится, и восстановить связь, ловко уворачиваясь от мелькающих белых рук, с отросшими на пальцах зелеными, с трупными пятнами когтями, пытающимися схватить и откинуть в сторону маленького героя.
Ухватившийся за подол хламиды нежити, ругаясь и рыча, как пес охраняющий кость, тащил в сторону от жертвы ырку, красный от натуги Филька, но у него ни хватало сил, и потому он пыхтел, и загибал словесные коленца, которые могли ему прийти в голову, только в подобной ситуации:
— Да чтоб тебя разорвало, дохлятина подзаборная. Чтоб ты лопнул, вонючка ходячая. Чтоб тебе только жижу болотную пить. Чтоб тебя... — Он вдруг увидел осмысленный, растерянный взгляд Храба. — Очнулся?! Чего замер как квашня! Бей давай, только в глаза смотреть не смей! Видишь, тебя спасаем, не справляемся, сил не хватает эту гадость в сторону уволочь! Вот же навязали мне на голову дурня. Да бей же ты, скорее давай, увалень, сил терпеть уже нет!..
Храб размахнулся, и на отмашь, вложив в кулак всю вскипевшую мгновенно злобу ударил. Попал куда-то в область уха нежити. Та взвизгнула, и мгновенно улетела вперед спиной в темноту. Раздался смачный шлепок падающего на землю тела, затем бубнеж хриплого, непонятного ругательства, и быстрый топот удаляющихся, семенящих шагов. Парень было бросился в догонку, намереваясь голыми руками порвать мерзкую тварь, едва не выпившую из него кровь, но ехидный смех Фильки его остановил:
— Куда? Эту пакость теперь и ветер не догонит. — Он растянул рот в улыбке. — А лихо ты его, кулаком в ухо. Хрясть, только пятки сверкнули. Хлюп, как коровий шлепок... — Он заржал, схватившись за живот, присел и рухнул, покатившись по земле. — Пошел ырка на охоту, и оглох, осталась только дырка...
— Тебе лишь бы ржать. — Насупленный Светозар злобно стрекотал крыльями, и летал над костром, стреляя глазами то на Храба, то на домового. — А у меня едва сердце не остановилось со страху. Вот же тварь до чего жуткая.
— Спасибо вам. — Храб поклонился по очереди друзьям. — Если бы не вы, сожрала бы меня погань.
— Ничего, потом капустой отдашь. — Поднялся и принялся отряхиваться Филька, все еще подергивая плечами от смеха. — Впредь наука будет как старших, да мудрых не слушаться. — Он вдруг хлопнул себя руками по коленкам. — Мать честная, рассвет же скоро, а я еще тот цветок проклятущий не сорвал. Что же за напасть-то такая. Все из-за вас! Никакой помощи! — Он лихо подпрыгнул, перебирая в воздухе ногами, и сорвался в темноту.
— Все ему хихоньки, да хахоньки. — Буркнул в след Светозар, и сел на плечо Храба. — Пошли к костру поближе, хворосту подкинешь, а то меня потряхивает и знобит что-то.
***
С корнем плакуна все прошло довольно гладко, если не считать мелочей, и неудобства пути.
Шли до места три дня. Погода стояла солнечная, и довольно жаркая, что приятно только тому, кто отдыхает, растянувшись на травке и загорая, а тому кто в дороге, удовольствие сомнительное, пот в сапогах хлюпает, стекая по спине, и по ногам в чавкающее сырыми портянками, и стельками болото. Теплая вода из фляги, ни на грамм не утоляет жажду, сколько ни пей, да еще и экономить надо.
Ехали молча. Какие уж тут разговоры, когда все раздражает. И небо, и цветы, и опостылевшая трава, все на что не положи глаз, все вызывает ненависть. Одни мечты в раскаленной голове: «Вот сейчас тучки соберутся, и прольются ледяным дождем, погасив пожар в теле. Рот открыть, и ловить летящие капли, а ежели еще и град, так вообще благодать». Но как на зло ни облачка, и от этого на душе еще поганее.
Река показалась как-то неожиданно. Поднялись на взгорок, и вот она, во всей красе. Широкая, неторопливая, противоположный берег в дымке, манит к себе вода прохладой, даже понурый конь взбодрился, почуяв отдых, и сам прибавил шагу.
— Ну наконец-то. — Встал во весь рост Филька. — Думал не доеду, зажарюсь как индюк в печи. За что мне только такие муки? Зачем дурень старый не в свое дело полез? Пришпорь коня, пить хочется, сил нет. — Повернулся он Храбу.
