Андрей Посняков - Ведьма войны
Хорошо хоть, к Зеленому перекату вернулись яйцеголовы. Выстрел из фальконета легко валил этих гигантов, а сотня воинов быстро разделывала тушу и в корзинах переносила в город. Однако воинов в Верхнем Ямтанге было так много, что даже громадного зверя, размером со святилище, они съедали всего за четыре-пять дней.
Для новоприбывших – и вместе с ними, казаки сшили из теса большие тяжелые щиты, в полтора локтя шириной и два локтя в высоту, и учили воевать с этим оружием, выстраивая на поле плотные ровные линии.
– Свой щит плечом подпирай! – бегая вдоль длинного строя, требовал Матвей. – На левый край своим плечом давишь, правый край на щит соседа кладешь, тоже плечом подпертый. И тогда вас ни одна лошадь опрокинуть не сможет! Да и здесь не всякая зверюга пробьется! Щиты ваша защита, за ними вас никто не достанет, ни лук, ни меч, ни палица! Плечами держим, плечами!
Он разбежался и со всей скорости врезался в живую стену своим немалым телом – отлетел, опрокинувшись, и довольно вскинул кулак:
– Молодцы! Значится, так… Первый ряд щиты держит, второй копья. Первый себя и сотоварищей от ударов и уколов обороняет, второй копьями ворога через головы их колет.
– А поежели ворог сам сверху уколет? – перевела Митаюки вопрос сразу от нескольких сир-тя.
– Тут ты щит вверх поддерни, – жестом показал Серьга, – и понизу его, близкого, в живот открытый: хоп! Чем щиты хороши? Пока ворог далеко, он тебя от любого оружия оборонит. А коли близко оказался, ты его чутка повернул али подвинул, и в щель открытую нехристя ударил. Опосля закрылся назад, и ты опять за стеною, не возьмешь…
Казаков ничуть не смущало, что у пришедших к ним сир-тя не было ни стального оружия, ни брони. Они лишь потребовали укоротить часть копий до длины в саблю – дабы в тесной схватке колоть удобнее было, а часть каменных наконечников, наоборот, пересадить на более длинные ратовища, чтобы доставать врага со второго ряда. Вместо тяжелой брони молодые воины делали из шкур яйцеголова толстые шапки в два слоя кожи. Вот и вся защита.
– Скажи, милый, – порядком охрипнув к вечеру, уже в постели спросила Митаюки, гладя грудь своего атамана, – отчего вы местных воинов учите щитами воевать, а сами ими никогда, почитай, не пользуетесь?
– Не привыкли, – погладил ее по черным волосам казак. – Супротив пули али картечи от него все едино толку нет. Так чего лишнюю тяжесть таскать? Здесь же токмо стрелами, палками да копьями воюют. Здесь они в самый раз будут.
– Вы и здесь ими не пользуетесь.
– Мы на пищали больше полагаемся. А сие штука такая, что одной рукой ею не управишься, две нужны. Так, выходит, щит держать нечем.
– Вы, так бывает, по месяцу ни разу не стрельнете. Но щиты все едино не берете.
– Экая ты… – хмыкнул Матвей. – Ладно, объясню иначе. Вот скажи мне, ты о лучниках, что белку в глаз на лету бьют, слышала?
– Знаю, птиц иные стрелки так добывают.
– Ты, коли мальчик лук впервые взял, его станешь учить птице в глаз метиться али в толпу напротив стрелы быстро и сильно метать? Ась? Вот то-то и оно… Как с луком свыкнется, там уже в чурбан можно целиться. Попадать начнет – в кочан капустный. И уж опосля, когда сие за баловство лучнику станет, вот тогда и до белки али птицы очередь придет. Лет через десять, коли склонность к сему будет. – Матвей повернулся на бок, положил ладонь на ее грудь, тихонько сжал. – Я, Митаюки, в четырнадцать лет в первый ратный поход с саблей вышел. До того меня, сколько от рождения помню, старшие рубиться учили да пищали снаряжать, а после того еще лет двадцать ляхи, немцы да басурмане приморские на умение проверяли. Коли плохо дерешься, зараз голова с плеч катилась! Сородичи же твои до отрочества брюхо на солнышке грели и ныне вдруг в ратники умелые да опытные заделаться захотели. – Рука мужа поползла вниз. – Так быстро витязи не получаются. Чтобы одному супротив сотни, не дрогнув, выстоять, русским родиться надобно, русским вырасти, по-русски драться. За неделю сего не постигнешь. А со щитом и копьем в строю крепко стоять, это любого хоть за неделю натаскать можно.
– Что ты делаешь? – попыталась сжать ноги Митаюки, не пуская туда широкую ладонь. – Не дамся, не позволю, не разрешу!
– Не позволяй! – Сильные руки мужа прижали ее ладошки к лисьему меху, нога проникла меж колен, раздвигая их в стороны, Матвей оказался сверху.
Митаюки сопротивлялась изо всех сил, как только могла, старалась всерьез – но все ее старания напоминали борьбу бабочки, оказавшейся между рук ловкого мальчишки. Уже через несколько мгновений юная чародейка лежала, тяжело дыша, раскрытая и неподвижная под тяжестью мужского тела. Теперь на ее долю оставалось лишь смирение.
Серьга усмехнулся и решительным толчком проник в беззащитное лоно, сорвав с губ жалобный стон. Еще толчок, и еще, еще – Митаюки вся выгнулась, заметалась, но вырваться не смогла и рухнула в горячий сладкий колодец, в конце которого ее ждали горячие губы мужа и блаженная усталость. Ведь это была всего лишь игра.
Непобедимый воин иногда должен быть грубым. И показывать женщине ее истинное место.
Митаюки свое место знала и заснула, лежа на руке Серьги, прижавшись всем телом и закинув ногу на бедро. Ее хозяин и господин лежал на спине, на скомкавшемся покрывале и боялся шевельнуться, дабы не потревожить сна покоренной полонянки.
* * *Язык у Митаюки не отсох только потому, что через пару дней воины и казаки начали более-менее друг друга понимать. Как именно правильно действовать в строю, как нападать и отбиваться, ватажники показывали наглядно; немногочисленные команды сир-тя успели запомнить, а прочие вопросы разрешались с помощью жестов и интонаций.
Получив передышку, чародейка отправилась к немцу, отозвала его от наступающих линией одиночными шагами сир-тя, негромко спросила:
– Ты заметил, что воины все по родам своим и племенам держатся?
– Ну и что? – не понял Штраубе.
– Коли они по родам и по вождям разбиты, то и слушаться вождей своих будут. Коли разногласие какое случится, по приказу из города своего запросто назад уйдут или друг против друга копья направят, а то и вовсе нами же обученные супротив нас и выступят… Перемешать их надобно, немец. Дабы не по родам делились, а по сотням и десяткам, как в ватаге вашей заведено. И сотников над ними самим назначить. Ныне, пока учатся, сие провернуть несложно будет. Поставили командовать, и поставили. Получилось – пусть воеводствует. Нет – другим заменить. Коли тобой или Матвеем сотник поставлен, вас и слушать будет, а не вождя какого. Коли сотня перемешана, то по призыву вождя целиком не уйдет и приказа со стороны не послушает, воеводе подчинится. Будут, знамо, многие, что предпочтут в племя родное уйти, родителей слушать. Но то одиночные воины окажутся, а не десятки и сотни, слаженные да умелые…
– Ты хочешь украсть у племен их собственных воинов? – расхохотался Ганс Штраубе. – Почему-то я ничуть не удивлен. Однако ты напрасно считаешь окружающих глупее себя. Вожди быстро сообразят, что к чему. Будет смута, от воинов потребуют вернуться по домам.
– Знамо сообразят, – согласилась Митаюки. – Но не сразу. Если составленные нами сотни успеют пройти через битву, ощутят вкус победы, урвут себе добычу, повеселятся в захваченных городах, так просто разорвать их обратно, по чумам, на кусочки, уже не получится. Не уйдут, даже если мать родная потребует. А вождей нужно уверять в дружбе, льстить славой и умасливать подарками, отправлять им часть добычи и полона…
– Ладно, я скажу, что для пущего успеха воинов нужно по росту в разные сотни определять, дабы строй ровным был, – кивнул Штраубе. – Ну, и числа верного придерживаться. Чтобы десяток, так уж десять, а не восемь или пятнадцать. А сотня – это сто копий, а не три племени. Ты же о другом помысли. Колдуны здешние будущее видеть способны, разве нет?
– Есть среди шаманов провидцы умелые… – настороженно согласилась ведьма.
– У нас тут восемь сотен воинов, с помощью которых твой храбрый муж намерен разорить все окрестные города, спалить святилища, жителей обратить в православие, а золотых идолов вывезти, не стану вслух говорить куда…
– Есть у атамана Матвея Серьги такие мысли… – согласилась чародейка.
– Тогда скажи, почему нас до сих пор еще не прихлопнули? – развел руками немец. – Клянусь святой Бригиттой, кабы мне донесли, что сосед мой точит на меня топор и созывает челядь пойти и разнести мой домик, я бы уже на следующее утро созвал всех друзей, снял со стены секиру и пошел пощупать вымя такой занятной особе!
Митаюки в задумчивости вытянула губы.
Немец вопросительно вскинул брови.
Ведьма подняла указательные пальцы, покачала ими – и стремглав кинулась в острог.
Уже через час она растрясла отца Амвросия, отправив освящать крепость, ее стены, ворота и башни. Священник настолько растерялся под ее напором, что даже не спросил – чего это такое вдруг взбрело внезапно в ее повязанную тонкой лентой голову? Сама чародейка побежала по стенам, нанося ножом защищающие от сглаза и порчи руны.
