Сергей Самаров - Славянский сокол
– Он приехал, ваше величество, чтобы встретиться с вами…
– Тогда я хочу его видеть немедленно, Алкуин! Найди его…
– Мне кажется, что князь Годослав проживает в соседней палатке с мессиром Аббио, ваше величество. И мессиру Аббио будет удобнее пригласить его на свидание с вами.
Король встал и прямо посмотрел на Аббио.
– Это пятый участник среди зачинщиков?
Аббио не долго колебался.
– Нет, ваше величество. Я не могу раскрыть перед вами инкогнито рыцаря, но могу только дать слово, что это не Годослав. Но прошу никому не говорить об этом.
– Но ты знаешь, где Годослав?
– Знаю, ваше величество. Но опять же, я не могу сказать вам. Годослав, думается мне, сам вскоре предстанет перед вашим величеством. Скорее всего, прямо завтра. Очевидно, у него есть веские причины не сразу попросить у вас аудиенции…
Карл сел и принялся сердито стучать по отвороту сапога хлыстом.
Глава 17
Никогда князь-воевода Дражко не думал, что ему одеться без посторонней помощи покажется почти невозможным. Рогнельда ушла, ушел выполнить необходимые приказания Сфирка. А Дражко начал самостоятельные попытки – думал облачиться хотя бы в простой костюм. Но это получилось далеко не сразу, а только после мучительной борьбы с собой и с болью, с жесточайшим превозмоганием ее. Он снова встал. Как ни странно, ходить он уже мог. Ходить даже легче, чем наклоняться и выпрямляться сидя. Горислав сказал правду. Силы вернулись в одночасье только от одного известия о начале нашествия данов. В том, что нашествие началось в самом деле, воевода нисколько не сомневался. Хотя только совсем недавно еще и сам уверял Рогнельду, что не следует полностью полагаться на мнение Власко. Он положился. И потому сразу отослал Сфирку с требованием вызвать в город оставленную под стенами воеводскую дружину. Дружина должна прибыть на площадь перед дворцом. К этому времени сотнику дворцовой стражи приказано подготовить свою сотню стрельцов, частично отпущенных пока по домам. Часть несет дежурство, часть отдыхает до прихода смены. Эта сотня прекрасно себя зарекомендовала в роковую ночь. С первых же выстрелов накрыла полностью полусотню охранных данов герцога Гуннара.
– И собери своих людей, которые за боярскими домами следят. Мне нужны последние сведения. В каком дворе какая дружина стоит: сколько пеших, сколько стрельцов, сколько конных, как настроен сам боярин. И – немедленно! И еще немедленно – гонца к Годославу. И сам найди такого, чтобы быстрее ветра летел. Пусть князь определяется с Карлом. Это единственное наше спасение. Как смогу, я наступление данов задержу. Пусть так и скажет…
Никто не знал, что задумал Дражко. Сфирка головой качал, представляя, как соберет воевода малые силы, которые сумеет наскрести, и во главе всего-то трех сотен выступит навстречу целой армии данов, двинувшейся с северо-запада. И даже дворец оставит без стрельцов, что совсем уж никуда не годится, когда бояре такие ненадежные и готовы выставить никак не меньше двух тысяч дружинников. А сам князь в седле едва ли удержаться сможет, если вообще сможет на лошадь сесть. И кто за таким воеводой в бой пойдет? Не в бой даже, а на верную смерть! Много ли найдется желающих?
Но взгляд Дражко был тверд, как никогда, усы злобно и напряженно вытягивались в разные стороны, будто крылья сильной птицы, голос окреп. Страшно было не подчиниться, и Сфирка подчинился. Но, верный своей природной хитрости, потихоньку послал стражника разбудить княгиню-мать. Пожалуй, это единственная управа на воеводу.
Когда мать, прошаркав по коридору ногами, пришла, Дражко уже сумел одеться и ждал, когда кто-то принесет ему кольчугу и оружие. Сфирка зашел в дверь сразу за старой княгиней в надежде помочь ей уговорить воеводу отказаться от намерений. Вдвоем-то всегда проще…
– Уже… – неожиданно спокойно и совсем по-деловому, по-будничному, хотя и не сумев подавить в себе естественный вздох, сказала мать. – А я-то думала, что дадут они тебе еще пару дней отлежаться. Вот же, до чего торопятся, рогатые…
Сфирка глазам своим не поверил. Княгиня, вместо того чтобы начать ругаться и заставлять сына лечь, как должно бы, стала поправлять на нем, одергивать кое-где неаккуратно застегнутую одежду. Все-таки и торопился Дражко, и приходилось преодолевать при одевании боль, этой же аккуратности мешающую.
– Верно Горислав сказал – в одночасье встанешь… Сделай-ка вот отсюда еще глоток, – протянула она сыну маленькую бутыль.
Дражко сделал глоток, не поморщившись, хотя полынь, как ей и полагается быть, была горька, а конопля отдавала неприятной липкой сладостью.
– А ты чего ждешь? – сердито прикрикнула вдруг старая княгиня на застывшего Сфирку. – Неси быстро воеводе кольчугу полегче да меч потяжельше. Нет времени на поглядки!
Растерянный Сфирка не знал, что сказать, молча побежал выполнять приказание княгини, с испугу затопав ногами ничуть не легче стражников, чем удивил, конечно, и самого воеводу, и стражу, теперь стоящую на каждом повороте и у каждой лестницы.
Дражко меж тем начал ходить по комнате. И с каждым шагом движения его становились ровнее, энергичнее, шаг приобретал упругость – будто заново он учился ноги переставлять, и учился быстро. Оказывал действие целебный настой, принесенный волхвом. Попробовал воевода развести и руки, но поморщился, задергал усами, словно в гневе на самого себя, а вовсе не от боли. Это еще давалось тяжело.
Дверь открылась без стука, только с легким скрипом. Однако даже не этот скрип, а что-то другое привлекло внимание. Нечто невидимое, но ощутимое, сильное. Дражко обернулся. В дверном проеме стоял сам Горислав, легкий на помине. Стоял и смотрел на князя-воеводу совершенно невозмутимым, неподвижным своим взглядом. Долго смотрел, потом шагнул за порог, словно проплыл по воде. Горислав обычно ходил так – ровно и быстро.
– Пришел час… – изрек устало, словно это он израненный, а не Дражко, и остановился против князя, по-прежнему всматриваясь ему в глаза.
– Как ты и говорил… – сказала княгиня-мать.
– И пора уже… – Из усталого голос волхва неожиданно стал грозным, вроде как с угрозой то ли самому воеводе, то ли кому-то на стороне или вообще какой-то неведомой силе.
– Пришел час, – согласился Дражко, слегка робея перед волхвом, хотя никогда не робел перед врагом. Но сила Горислава была вовсе не такая, какой бывает у воина, и потому, наверное, казалась особенно значимой, которой невозможно сопротивляться.
– Садись, – показал Горислав на скамью под окном. – Прямо сиди, и спину держи прямо, будто оглоблю проглотил…
Дражко сидел прямо, смотрел перед собой, а волхв водил ладонью над раной, вторую ладонь оставив неподвижной за спиной, и громко шептал:
– Именем Ляда…[32] Чтобы Дражко не ломало, не томило, не жгло, не знобило, не трясло, не вязало, не слепило, с ног не валило и в мать сыру землю не сводило. Слово мое крепко – крепче железа. Ржа ест железо, а мое слово и ржа не ест. Заперто мое слово на семьдесят семь замков, замки запечатаны, ключи в океан-море брошены, кит-рыбой проглочены. Именем Ляда!.. Омун!.. Омун!.. Омун!..
Он не прикасался к князю рукой, а рану дергало, словно на нее копьем острым давили, и усы, как настоящий крик или стон, сигнализировали это. Княгиня-мать с беспокойством, но молча наблюдала за лечением. Вернувшийся с доспехом Сфирка замер в дверях, не закрытых волхвом, боясь помешать. А Дражко терпел, терпел, пока вдруг не почувствовал, что боли уже почти нет.
Горислав, должно быть, тоже почувствовал это.
– Именем Ляда будет так! – и убрал руку.
Дражко задышал глубже, расправил плечи.
– Пил? – спросил волхв, взяв в руки маленькую бутыль.
– Два раза уже пил.
– Еще пей. Три глотка. Больше сегодня не надо. Только потом, ночью…
Дражко опять выпил и через мгновение почувствовал, как слегка закружилась голова.
– Смотри мне в глаза.
Князь поднял голову. Волхв двумя ладонями обхватил его лицо, крепко обхватил, до ломоты и треска в висках, и не отрывался от него взглядом. Долго и упорно, тяжело, совершенно не мигая, смотрел. И чувствовал Дражко, как перетекает в него мысль волхва, как наливается силой тело, чувствовал, как совершенно забываются ранение и ощущение беспомощности. Он становился прежним князем-воином, грозным для врагов и любимым дружиной. Да какое там! Он никогда раньше не чувствовал в себе таких сил, никогда раньше не был способен на такие подвиги. Сила! Сила! Откуда-то взялась в теле неведомая сила!
– Запомни меня, Дражко, – сказал Горислав не своим голосом, и словно бы эхо вокруг головы князя загуляло, дрожью заколебало неустойчивый воздух. – Запомни хорошенько, что скажу я тебе… Слушаешь ли?
– Слушаю, Горислав, – ответил тихо Дражко, подавленный этим голосом, и будучи совсем не уверенным, что это именно Горислав говорит, а не кто-то иной, более сильный, более значимый для всех людей, не только для одного Дражко, кто-то другой вещает через волхва свою волю.
