Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

головой и передней парой лап упирался в каменистую землю, та бугрилась, нежелая держать зверя, но, скрипя, повиновалась. Наконец, между красной стеной

и заграждением образовался проход, в который смогли протиснуться герои.

В темноте засиял свет, загремел хриплый песочный голос:

– Вот настырное людье! Только поспать лег, а уже в гости лезут. Ну, заходите, коли прощемились. Будем любить и жаловать. Даже жучка вашего попотчую, а то

хилый какой-то, заслонку еле сдвинул.

Промасленные тряпки в факеле, больше похожем на ствол долголетнего дуба, разгорелись, и из внутренней двери вышел хозяин. Мощный торс, широкие плечи и

огромные руки, словно сплетенные из корней старого дерева. Кожа такого же

красного цвета, как и стены, квадратное лицо и горящие желтым огнем глаза.

Великан строго смотрел на мужчин, Авенир едва достал бы ему колена, в душе

волхва пробежал холодок. Тот заметил, что путники оторопели, довольно

улыбнулся.

– А кого еще ожидали узреть в краю пустынников – прелестный кармилитянок

да карликов-лицедеев? Эй, Димехра, готовь стол! Для малюток! И озорника нашего

оберни, а то раздавит.

Пустынник прошептал заклинание, хлопнул в ладоши, вызвав ворох

трескучих искр. Когда рябь в глазах ушла, на месте гиганта стоял невысокий

сухонький мужчина в сером балахоне с красной бахромой по краю. Из капюшона

выглядывало светлое лицо с редкими седыми бровями, глаза озорливо подмигнули

Авениру. Чаровник поклонился, бархатно молвил:

– Зовите меня Фемист. Буду рад вечеровать с гостями. Извиняюсь за

представление, мало ль кто с дороги заходит.

Нир удивленно посмотрел на сухонькую фигуру, почтительно склонил голову:

– Я – Авенир, волхв и пророк Высшего! Хм, стараюсь быть, как могу. Это –

Корво, крестьянин, перекованый в воина. А вот этот смуглый – Пармен. С перепугу

может всяким хламом метко швыряться. Ну, там кинжалами, булыжниками, кувшинами. Специально же даже по носу себе пальцем не попадет.

Седовласый улыбнулся:

– Знаю, встречал и таких. Пожалуйте в трапезную.

Мужчины прошли, сели за стол. Вышла хозяйка – статная полная женщина в

такой же серой накидке с красной каймой, в руках пузатый чугунный котел, доверху набитый дымящимися жареными перепелами. Следом подоспели

кувшины с соком, зайчатина и пареные корни пустынного хвоща. Пока гости

налегали на яства, Фемист неторопливо потягивал сок. Синие глаза блуждали по

стенам дома, взгляд остановился в углу, где беззаботно плел паутину толстый паук.

– Как и всегда… как и всегда…

Пармен оторвался от зайчатины:

– Что за думы думаешь, хозяин?

Мужчина отмахнулся:

– О своем, о вечном. Жизнь такая разная, иногда замечаешь, чего видеть не

стоит.

Теперь уже Авенир заинтересовался, жевать стал медленнее, брови

нахмурились. Это Корво лишь бы набить желудок, даже став воином, крестьянские

замашки остались, а ему, волхву думать должно… и не только пузом.

– Фемист, поведай о сердечных тайнах. Мыслью не раздавишь, а тебе хоть

легче станет. Видно, гложет тебя что-то.

Светлолицый вздохнул. С визгом по каменному полу прополз ребенок, задел

плечом ножку стула, повалился, ударился носом в кирпич. Дом заполнился ревом.

Появилась Димехра, ухватила мальца, исчезла в боковой комнате за плотной

фиолетовой шторой.

– Ребенка кличем Юрием. Он из нас самый счастливый. Душа в человеке

появляется на третью весну, а когда проклятье настигло наш дом, в его жизни едва

минула первая.

Волхв придвинулся ближе, участливо кивнул. Фемист вздохнул.

– Я раньше был монахом Высшего, служил в Элхои. Это недалеко отсюда – за

Турмагой, среди черных гор. Приносил жертвы, совершал посты – это тоже

жертвы, только вместо коров и людей медленно убиваешь себя.

– Как так людей? Себя? Высший заповедал другое!

Мужчина улыбнулся, обнажив белые заостренные зубы.

– Тогда еще не знали, что можно, что нет. Каждый делал, что ему вздумается.

Это уже потом приходили слуги Единого в образе наставников, учили, ругали, опять учили. А тогда… Ну вот. И встретил я женщину, из-за которой оставил

духовные подвиги.

– Ради Димехры? Но она не такая уж и…

Пармен осекся, понял, что не к месту. Кто знает, сколько им лет. Фемист

выглядит молодо, хоть и седой. Но седой, это не старый, побелеть можно от чего

угодно.

– Когда долгие месяцы и годы не видишь женщины, забываешь, что такое

красота. Каждая тебе видится ангелом с небес. Невысокого духа братья даже на

мужчин и зверей поглядывать начинают. Я в то время находился в свеберских

землях паломником – холодный край, промозглый. День – дождь, два – ветер. Болот

немерено. Выпал мой черед идти на рынок, купить еды и целебных трав. А она как

раз на обочине стояла, продавала листья мяты, корицу. Разговорились.

Фемист сделал паузу. Ухмыльнулся.

– Через несколько лет странствий вернулись в эти земли. В город не селились, обернулись турмами, жили отшельниками. Дом наш сразу видно, путники находят

приют. Пришел однажды странник – лицом похож на вашего волхва, только волосы

как кора Иоппийского кедра – темно-фиолетовые. Отговаривал его идти в

проклятый город, не послушал. Через неделю воротился, пламенеющий от злости, в глазах недобрый свет. Оказался он великим магом и заклял нашу семью. С чего, не пойму.

Корво услышал о проклятии, изо рта выпал недожеванный перепел, руки

задрожали, лицо стало цвета мела. Хозяин небрежно отмахнулся.

– Да не бойтесь. Оно только на нас действует. Когда маг ушел, я закрыл вход

камнем – мало ли, турмы набегут. Проснулся, пошел на торжище, закупил телегу

всего, только под вечер вернулся. На следующий день смотрю, как были перепела с

зайцами, так и остались, будто и не ходил. И все. Каждый день одинаков.

Просыпаемся в одном и том же месте, с одним и тем же запасом еды. Не стареем, не умираем – ничего. И так уже добрую сотню лет. Чего только не делали. Я

заклятий снимать не умею. Сначала радовались – не надо еды покупать, можно

жить и наслаждаться. Через пару месяцев надоело, кидались стульями. Даже

убивали друг друга. Все одно. С первыми лучами просыпались в одной постели, в

одинаковой одежде. Ребенок одинаково плачет, одинаково ударяется о ножку стола.

В углу паук плетет паутину. Все в этом доме как заученная песня – каждый раз одно

и то же.

Авенир настороженно спросил:

– А как можно снять заклятие? Единый же сильнее магов.

Фемист печально вздохнул, взор потух.

– Я стыжусь просить Высшего. Он далеко от моей души, а идти в храм, место, где Его дух обитает непрестанно – далеко, за день не успеть. Да и как? Если

заклятие снять – превратимся в прах, новую жизнь вымаливать – недостойны мы

этого. Лучше уж так. Хватит о нас, – Фемист налил вина из Авенировых мехов. -

Вы-то с какими чаяниями пришли в Турмагу? Сюда не от хорошего бытия бегут.

Корво внимательно посмотрел на мужчину. «Скорбь очищает взгляд» -

вспомнил наставления отца бородач. Синие, как небо в жару, глаза смотрели с

интересом, светились добротой и мудростью. Так бывает, когда человек перенес

много незаслуженного страдания и боли – умеет понять чужое сердце.

– Мы ищем земли обетованного Веллоэнса. Говорят, там находят пристанище

неспокойные души, бедные становятся богатыми, увечные здоровыми. Авениру

повелел Высший, я хочу обрести новую родину…

Взглянул на смуглого юношу, пожал плечами:

– А Пармена просто взяли. Чтобы болтал. В пути болтун – предвестник удачи.

Фемист улыбнулся.

– Чтить законы предков – дело правильное. Заодно и съесть его можно, если

голодно будет. Съесть ведь – это не убить, а так – необходимость. Оставайтесь на

ночь… А по утренней прохладе отправитесь в город. Это древнее место было

когда-то более мирным селением. Добывали руду и камень. Отправляли всех

клятвопреступников и воров. После долгих лет работы в пещерах и правления

заклятого Зуритая, люди не заметили, как пропитались рудой, камнем и огнем, превратились в тех, кого сегодня кличут турмами. Турмага – столп огнистых

земель. Тур – шест, или столп. Когда же шахта уходила глубоко в недра, там

встречалась раскаленная река земли и металла – её назвали магой.

Авенир слушал, затаив дыхание. Он смутно помнил уроки Академии, которые

с каждым днем все больше и больше исчезали из памяти. Когда-то им рассказывали

и про турмов и про огнистую землю, а сейчас все кажется видением. С головой, как

с жезлом – не метнешь за день пару молний, камень в навершье начинает блекнуть, ралисту мутнеет. Приходится каждый день натирать до блеска, да поджаривать

перепелов и прочую живность. Корво виду не подает, но волхв то знает, что

рыжебородый побаивается всего запредельного. Даже жареного змея жрал с