Татьяна Корсакова - Сердце зверя
Дог, лежащий у ног Виктора, словно почуял мысли Августа, вскинулся, посмотрел внимательным взглядом.
– Отступился бы? – повторил Август свой вопрос.
– Не знаю. Я, честно сказать, даже думать о таком боюсь.
Боится. Он тоже боялся, слишком уж нереальным, слишком хрупким было его нечаянное счастье. Не уберег, разбилось счастье, разлетелось на осколки, и в душе теперь вместо любви лишь черная ненависть и неживая албасты сердечной подружкой.
– И не думай, не надо тебе об том думать. Ты вон за девочкой присматривай. Необычная эта девочка, сам понимаешь. Хорошо, что защитников у нее теперь много. Ты, Трофим твой. Да и Кайсы, как я посмотрю, за внучку любому горло перегрызет. Преставится графиня, и вы уезжайте. Незачем вам себя в этой глуши хоронить. Нет для тебя больше в Чернокаменске занятий. Маяк давно готов, службу свою он сослужил… – Август замолчал, из хлебного мякиша принялся лепить маячную башню. Получалось красиво.
Виктор тоже молчал, гладил по голове пса, и тот блаженно щурился от хозяйской ласки.
– Ты не знаешь, какой человек Злотников. – Август поставил хлебную башню на стол рядом с наполненным квасом кувшином. – Сиротка по сравнению с ним младенец. Ни тебя, ни Настю твою он из Чернокаменска не отпустит. Он чужое счастье чует лучше, чем иные волки кровь. А если про девочку узнает…
– За Анечкой я присмотрю. Я за вас переживаю, мастер Берг. Вы себя убиваете…
– Не бойся, Витя, до смерти мне еще далеко. Или ты про пьянство мое? – Замок из хлебного мякиша получился таким же красивым, как и башня.
– И про пьянство тоже. Нельзя так, Август Адамович. Евдокия Тихоновна бы не одобрила.
– Евдокия многое бы не одобрила из моей нынешней жизни.
– Так живите по-другому.
Легко давать советы, когда у самого все хорошо, да только не стоят такие советы ничегошеньки. И Виктор понял, опустил виновато голову, словно извиняясь за собственное счастье.
– Себя не вини. – Август поставил замок рядом с башней. – Я взрослый давно. Видишь, даже лысина имеется. – Он погладил себя по изрядно поредевшей макушке. – Знаю, что делаю. А что пью… так мне сейчас, Витя, что водка, что водица ключевая – все едино. Не хмелею я. Веришь? – Он поднял глаза на Виктора.
– Верю. – Тот кивнул и тут же спросил: – Это из-за серебра? Я себя теперь как-то иначе чувствую. Сильнее, здоровее. Перелом у меня какой был, а сейчас даже не хромаю. Из-за серебра?
– Из-за него. – Август покрутил кольцо – тусклое, серое, на безымянном пальце. Точно обручальное. С кем оно его связало? С не-живой албасты?
– Это ведь Тайбека кольцо.
– Его.
– Она поэтому к вам пришла? Из-за кольца? – Говорить об албасты Виктору было тяжело. Вон даже кулаки сжал. Видать, свежа в памяти та встреча с Айви, с темной ее половиной.
– Отчасти поэтому. – Про серебряную чешую, спрятанную в надежном тайнике под восточной башней, Август рассказывать не стал. Теперь это его тайна и его крест. Незачем мальчишку тревожить. – Прощальный подарок от Тайбека.
– Август Адамович, вы сказали, она для Анечки опасна, а для вас?
Вот и задал вопрос, который его мучил. Беспокоится? Неужто в этом мире кому-то еще есть дело до Августа Берга? По всему выходило, что есть. Только отчего-то легче не становилось.
– Она сильная. – Август посмотрел на свою ладонь. Как и обещала албасты, рана, оставленная ее когтем, загноилась. – Она может сдержать свои… порывы. Обещала не убивать. – Он усмехнулся. – Я для нее теперь вместо Тайбека. Сердечный друг…
Август сгреб со стола и башню, и замок, бросил псу. Тот поймал угощение на лету, щелкнул мощными челюстями и снова улегся у ног Виктора. Августу вдруг подумалось, что неплохо бы и ему завести какую-нибудь зверюгу. Просто чтобы было с кем разговаривать долгими ночами.
Стоило подумать, и зверюга нашлась. Ее принесла в подоле платьица Анечка.
– Дядя Август, возьмите котеночка, – предложила строго, по-взрослому. – Последний остался, самый красивый и самый умный.
Красивым котенок не был: большеголовый, лопоухий, какого-то невразумительного, по-куриному пестрого окраса, с гноящимися глазами.
– Кошка ушла и не вернулась, – объяснил Виктор, забирая у Анечки котенка. – Настя с Ксюшей малышей выходили и раздали, а эта красотка никому не приглянулась.
Красотка сидела смирно, не вздрогнула, даже когда пес ткнулся носом ей в бок. Смелая.
– А возьму я вашего зверя! – сказал Август, сам дивясь такой безрассудности. Куда ему котенок, считай, дите малое, когда он и с собственной-то судьбой управиться не может! Его ж кормить нужно, лечить… Есть еще возможность отказаться от собственных слов.
Нет, нету уже такой возможности. Анечка обрадовалась, засияла вся и котенка у Виктора забрала, но лишь затем, чтобы передать его Августу.
– Это девочка, – добавила доверительным шепотом. – Она будет вас любить сильно-сильно.
Кошечка выпустила коготки и спинку выгнула под Августовой ладонью, а из тощей ее утробы послышалось неожиданно громкое урчание.
– Вы ей понравились, – заключила Анечка. – Видите?
Скорее, чувствует. Мелкие бусины позвонков, тонкие ребра, обтянутые такой же тонкой шкурой, размеренный рокот и частое биение маленького сердца. Слишком хрупкое, бесполезное существо, за которым теперь придется приглядывать. Но досады нет. И злости тоже. Лишь легкое недоумение оттого, что он согласился.
– Нянька из меня плохая. – Август почесал кошку за ухом. – Сбежишь – искать не стану.
– Она не сбежит, – пообещала Анечка, и отчего-то сразу стало ясно – не сбежит, поселится на маяке, обживется, почувствует себя хозяйкой всему. И Августу в том числе. Станет ловить мышей, но не с голодухи, а чтобы он знал, что она умеет присматривать за хозяйством, что и сама она хозяйка хоть куда, даром что такая неказистая.
Спать в дом Август не пошел, хоть Анастасия и настаивала, улегся в сарае, на свежескошенном, сладко пахнущем сене. И кошка легла рядом, потопталась на льняной простыне, а потом перебралась на живот к обретенному хозяину, выпустила коготки, но не сильно, а так, чтобы не вздумал сбросить, замурлыкала. Под это мерное мурлыканье Август заснул и спал так крепко, как не спал уже много дней.
* * *Когда на следующий день Берг вернулся на маяк, оказалось, его остров, доселе тихий, практически необитаемый, заполнили люди. Шумные, гомонливые, они нарушили установившийся порядок вещей, потревожили покой и острова, и Августа. Значит, не врали слухи – Злотников возвращается, и к его появлению готовятся, убирают в замке и округе, наводят лоск.
Люди все еще боялись острова, считали его дурным местом, на Августа смотрели как на блаженного, кто с жалостью, кто с отвращением, не могли понять, как можно жить здесь, как можно так жить. Но озеро спало. Или спала та темная сила, что притаилась на его дне? Как бы то ни было, но смерти прекратились. Почти. Полная луна еще требовала свою жертву, но жертва та была малая: утонувший городской пьянчужка, повесившийся на старой вербе калека, утопившаяся от безответной любви девица. Зло если и не ушло окончательно, то хотя бы отступило от берегов Стражевого Камня, и люди это почувствовали. Люди – это ведь те же звери, только на двух ногах, и первобытные инстинкты в них все еще сильны, даром что на дворе уже конец девятнадцатого века.
Кошка затаилась за пазухой у Августа, впилась острыми коготками в живот, не пыталась ни выглянуть наружу, ни сбежать. Если бы попыталась, Август ее не держал бы, но кошка ему досталась умная и острожная, даром что такая никчемная на вид. На берегу острова дремали лодки. Он насчитал пять штук. Горло сдавила злость на чужаков, посмевших нарушить его покой, но Август себя одернул. Пускай! Люди – не помеха, а всего лишь вестники грядущих перемен, с их суетливым присутствием можно смириться. Ведь жил же он раньше среди людей.
Не опасаясь промочить ноги, Берг спрыгнул в воду, вытащил лодку на берег, прихватил приготовленную Анастасией корзинку с гостинцами и зашагал к маяку. В башне царили полумрак и прохлада. Даже в самый солнечный день на нижних этажах было сумрачно, а что делается наверху, на смотровой площадке, Август не знал. Он не поднимался туда с той самой переломной ночи. И в подземелье тоже больше не спускался. Завис между небом и землей, невидимыми цепями приковал себя к перестроенной под кабинет комнатушке, в которой было все самое необходимое для отшельнической жизни: очаг, рабочий стол, шкаф с книгами и чертежами, грубо сколоченный лежак с набитым сеном тюфяком и покрывалом из звериных шкур. Покрывало принес Кайсы. Наверное. Август не помнил точно, но кто еще, кроме Кайсы?
Кошку из-за пазухи он доставал бережно, ощущая, как дрожит под пальцами тощее тельце. Уйдет, подумалось вдруг с тоской. Звери чувствуют зло острее людей. Пускай зло уснуло, но тень его все еще лежит серым пологом и на острове, и на маяке, и на замке, и, надо думать, на самом Августе тоже.
