Руслан Мельников - Земля за Туманом
Дэлгэр, видимо, тоже понял обращенные к нему слова. И не задержался с ответом.
— Как смеешь ты, презренный сын степной собаки, так обращаться с нойоном, послом и воином Великого хана?! — прорычал юзбаши.
Далаан восхищался стойкостью сотника. В глазах скованного и избитого Дэлгэра не было страха, в его словах звенела ярость.
— Понимаете ли вы, несчастные и неразумные, что, поднимая руку на меня и моих людей, вы тем самым бросаете вызов самому Потрясателю Вселенной?! Осознаете ли, что обрекаете на смерть не только себя, но и весь свой род?
Русин, сидевший напротив Дэлгэра, морщил лоб и вслушивался в слова сотника. Потом снова заговорил сам. На этот раз — медленнее и четче, как разговаривают с малыми детьми. Речь его стала понятнее. Кажется, русин спрашивал, кем является Дэлгэр и люди, которых он привел, и откуда они прибыли. Еще харагуульный страж просил говорить не так быстро.
Видимо, этот русин служил тайлбарлагчем-переводчиком при дорожной заставы, — решил Далаан. И пусть толмач из него был никудышный, но все-таки… Появилась возможность договориться. Хотя бы сейчас.
— Я и мои воины служим избраннику Неба и Великому хану, стоящему над всеми монгольскими племенами! — громко и отчетливо произнес Дэлгэр.
Харагуульный тайлбарлагч удивленно хлопал глазами.
— Освободите меня и моих воинов, — потребовал Дэлгэр. — Верните наше оружие и наших коней. Отдайте золото и голову разбойника, которая лежала в дарственном турсуке, и немедленно проводите нас к наместнику города. Тогда, возможно, я скажу слово в вашу защиту. И возможно, вам сохранят ваши жалкие жизни.
* * *Задержанный говорил долго и сердито. Ханучаев начал кое-что понимать из сказанного. Не так уж и много, но начал. Вот только проку с того, если задержанный несет какую-то бредятину.
— Ну? Врубаешься? Че он там вякает? Кто такой ваще? — Грачев аж пританцовывал от нетерпения.
— А х-ху знает. — Ханучаев пожал плечами. — Хрен разберешь. Как будто монгол.
— Ох, них-х-яж, себе! — изумленно присвистнул Грачев. — А я-то думаю: чи калмык, чи китаец. Слышь, а почему монгол, а Хан? Ты же по-калмыцки с ним.
— Говорит, что монгол. А калмыцкий и монгольской — языки одной группы. Похожие они ну… как русский и украинский.
— А-а-а, — изумленно протянул Косов. — И че?
— Ни че! Какой-то странный у него монгольский.
— Хан, а откуда здесь ваще монголы взялись?
— Ты у меня спрашиваешь, Грач? — раздраженно фыркнул Ханучаев.
Задержанный заговорил снова.
— О! — подался вперед Грачев. — А теперь че п-с-тит?
Ханучаев, подавшись вперед, снова вслушивался в смутно, очень смутно знакомую речь, стараясь уловить общий смысл или хотя бы часть смысла.
— Ну? — никак не унимался сержант. — Че?
— Через плечо! — буркнул Ханучаев. — Умолкни, Грач. Я и так ни хера не понимаю, а тут ты еще в ухо квакаешь!
Грачев замолчал, но держался недолго. Не прошло и минуты, как сержант взмолился снова:
— Ну? Хан? А?
— Пургу какую-то гонит, — устало вздохнул Ханучаев. — Что-то про Чингисхана…
— От-м-дак, а! — скривился Грачев. — Мозги ему вправить?
— Погоди, — отмахнулся Ханучаев. Задержанный не умолкал, и лейтенант сосредоточенно вслушивался. — Еще про поход вроде, про войско какое-то треплется… Мля, дальше вообще не въезжаю. Матюкается, что ли?
— От-нах-х, чура нерусская! Я это… не тебе, Хан, не обижайся. Дай-ка я его сейчас…
Сержант медленно и демонстративно — чтобы задержанный видел — занес дубинку. Задержанный видел. Но не боялся. Только процедил сквозь зубы что-то явно нелицеприятное.
— Ты, Грач, того… не переусердствуй, — хмуро предупредил Ханучаев.
— А-х-ли?! Убудет от него, что ли? — Грачев скривил губы в садистской ухмылке. — Сопротивление сотруднику милиции при исполнении. Отмажемся. В первый раз, что ли…
Сержант чуть подергивал поднятой дубинкой, пугая и следя за реакцией задержанного. Задержанный не реагировал. Беззащитный человек в наручниках сидел невозмутимо — даже глаз не прикрыл.
— Крепкий, нах-х! — с каким-то уважением даже проговорил Грачев. — Другой бы давно сопли пустил. А этот — держится, мля! Ничего, щас-ля, мы его…
Сержант подступил вплотную.
— Тут, вишь, Хан, по почкам не катит — я пробовал уже, — со знанием дела объяснял Грачев. — Железо защищает, а как снять — не знаю. Ну а в бубен или по тыкве — самое то оно будет!
Взмах. Удар. Занесенная дубинка опустилась на голову задержанного. И — раз, и — второй, и — третий.
Шлеп-шлеп-шлеп — удары сыпались один за другим. Быстро, точно, сильно. Задержанный, не имея возможности ни уклониться, ни прикрыться руками, лишь глухо вскрикивал и вертел головой, будто бык на бойне. На пятом ударе — упал с привинченного к полу стула.
Грачев не останавливался. Лупцевал почем зря, целя в лицо и голову. Брызнула кровь. Валявшийся на полу человек что-то яростно рычал.
— Кончай, Грач! — прикрикнул Ханучаев. — Замочишь, мля, мне задержанного совсем!
Грачев с явной неохотой прекратил избиение. Стало тихо. Слышно было только тяжелое дыхание запыхавшегося сержанта да тихий шепот монгола, уткнувшегося окровавленным лицом в пол.
Ханучаев прислушался.
— Ну и чего теперь этот м-дила бормочет? — спросил Грачев.
— Войной грозится, что ли? — озадаченно пробормотал лейтенант.
— От-мля! — хмыкнул Грачев. — Может, я ему того… мозги все поотшибал к ё-матери?!
— Может, и поотшибал. Ну-ка подними его, — приказал Ханучаев. — Посади на стул.
— А кофе, нах-х, ему не принести?
— Грач!
Грачев подошел к избитому, пихнул ногой в бок:
— Эй, зверь! Вставай!
Задержанный не пошевелился. Только продолжал что-то бормотать, брызжа слюной и кровью из разбитых губ. Из носа густо текла красная юшка. Белели на полу выбитые зубы.
— Весь пол, нах-х, загадил, — сокрушенно заметил Грачев. — Отмывай потом за ним.
Удерживая дубинку в правой руке, левой сержант вздернул монгола за шиворот. Человек в доспехе был как пустой мешок в тяжелом жестком каркасе. Монгол обвисал и норовил снова повалиться на пол. Кровь из разбитого носа действительно сильно пятнала пол.
«Сломался все-таки, — почему-то с сожалением подумал Ханучаев. — Грач — он такой, любого, мля, сломает».
— От с-с-сука! — Сержант зажал дубинку под мышкой и уже обеими руками пытался водрузить допрашиваемого на стул.
Получалось плохо. Кое-как Грачев поставил монгола на колени. Потом…
Ханучаев увидел на разбитом лице две ненавидящие щелочки. Нет, сломавшийся человек так не смотрит. Похоже, вялость тела и тихий голос задержанного были всего лишь искусной уловкой. Только понял это лейтенант слишком поздно.
Грачев — тот и вовсе ничего понять не успел.
Глава 19
Харагуульные стражи совершили большую ошибку, жестоко избив и поставив на колени гордого нойона. И они поплатились за это. Последняя надежда договориться с русинами рассеялась как дым сигнального костра. Теперь-то было ясно наверняка: посольство не удалось. У Дэлгэра больше не было нужды оставаться послом.
И Дэлгэр стал воином.
Далаан увидел, как юзбаши резко и неожиданно для русинов вскочил на ноги.
Хрясь! Крепкий череп сотника ударил нукера с заклеенной щекой в подбородок. Голова русина дернулась вверх и назад. Дубинка выпала из-под мышки и укатилась под стол. Русин, взмахнув руками, повалился навзничь. Грохнулась об пол железная трубка, висевшая на плече. Русин упал на галтай гаахан, запутавшись рукой в ремне своего оружия.
Дэлгэр прыгнул на поверженного противника, словно дикая кошка.
Ни скованные за спиной руки, ни разбитая голова не помешали ему подмять под себя оглушенного русина, придавить и прижать к полу собственным весом и тяжестью доспехов. Дотянуться зубами до горла противника…
Давай, Дэлгэр! Загрызи его! Далаан прильнул к прутьям решетки.
Русин, почувствовав чужие зубы на своей шее, запаниковал, задергался. Но Дэлгэр уже сжал челюсти.
— «Сними-его-хан-сними-и-и!» — Далаану показалось, будто перепуганный русин взывает к какому-то хану. А впрочем, вряд ли: никаких ханов на харагууле не было. Здесь были только разбойники-нукеры.
На пару мгновений харагуульный толмач замер с раскрытым ртом. Видимо, случившееся ошеломило его не меньше, чем нукера, глотку которого грыз Дэлгэр.
— «Сними — и-и-на-а-х-мля-а-с-меня-а!»
Но второй русин все же быстро пришел в себя.
Перемахнул через стол. Прыгнул к Дэлгэру.
* * *Автомата у Ханучаева не было. Дубинки — тоже. А ремень грачевского АКСУ — намотан на грачевскую же руку. И калаш — придавлен копошащимися телами. И дубинка Грача — где-то под столом. И некогда ее искать: счет идет на секунды.
