Кровавый венец. Книга Первая. Проклятие (СИ) - Лазарева Элеонора
Но как бы веревочке не виться, а конец найдется, говорится в пословице. Так и с нашествием. Оно просто захлебнулось, потерпев поражение в главном сражении с московским князем, даже скорее со всеми его сторонниками. Уже не в первый раз русские показали им свое отношение к монгольскому игу. Но все же это не сильно отразилось на мировосприятии некоторых удельных князей, не все были готовы к единению и не хотели усиления отдельных князей, а тем более идти у них на поводу. Этим и объясняется сильная власть ордынского хана. Так и здесь. И хоть случился промах в битве, но это не поражение в войне. Войска хана все еще стояли у границ Москвы, но уже постепенно отходили по землям владимирцев, разоряя их, захватывая дань и рабов. За ними вплотную шли объединенные отряды русских. Сам же хан, ушел к Владимиру, по его землям шли его отборные личные отряды. Тут уже было не до дружбы. Они также зверствовали на протяжении всего пути назад. Суздальцы встречали их вооружено, давали бои повсеместно и гнали потрепанных, озлобленных ордынцев дальше, к уделу Владимира. Войдя на его земли, они не останавливались, вступали в сражения. И тут уже к ним присоединился и сам Владимир. Видно уж невмоготу стал для него сам хан с его планами. Решил освободиться совсем от своих обязательств.
- Не вможна мне видеть, как гибнут мои люди, горят мои земли, - говорил он Славке, собираясь на бой. - Или я не князь? Или не отец своим землякам? Пусть все будет, пусть потом смертно умру, но не позволю честью уронить, не дам ворогу свою совесть топтать. Лучше смерть.
Славка плакала, но понимала. Она бы и сама решилась с ним идти, да по совету Марушки и отца осталась рядом с братом в крепости.
- Ты нужна здеся, - уговаривал ее Владимир. - Ему будет трудно, а ты како и есть подмога во всем.
Они долго прощались и почти не спали в ту ночь. Утром же, Славка обняла его в последний раз, и жгучие слезы оставляли на щеках мокрые дорожки. Ванюшка, которого она держала на руках, стирал их ладошками, обнимая мать за шею. Он только что в последний раз, перед тем, как отец вскочил на коня, прижался к колючей щеке отца и увидел строгие его глаза.
- Чти и жалкуй мать, - шептал он ему в ушко. - Помни и не суди меня строго. Я очень люблю вас!
Глава 18
ПолкИ Владимира скрылись в дорожной пыли. Они направлялись на бои с ханом, с тем, кто принудил открыть дорогу в русские земли. Этого не мог простить себе князь. Он понимал, что шел на последнюю смертельную схватку и был к этому готов. Своей смертью должен был смыть позор с имени стародубского рода, честь которого он предал, дав слово монгольскому хану, правда в невообразимо сложных обстоятельствах, но это не могло полностью простить его страшный поступок: разорение и смерть на русской земле. Теперь только кровь могла смыть бесчестие и постыдность его. Но если бы вновь ему суждено было выбирать между смертью и любовью, он снова бы выбрал Славку. А уж своею жизнью готов заплатить всегда.
- Дело не ымет срама, - говорил ему тесть, видя смурное лицо зятя. - Стыд не дым, глаза не выест. А ты поступил по велению сердца и тому есть причина.
Но Владимир понимал, что нет оправдания его раскаянию и нет ему сочувствия и жалости, есть только признание виновности и наказание смертью.
Опраксин тяжело вздыхал, едучи рядом с молчаливым князем. Он сам отчасти был виновен в этом деле и свою вину не отвергал: все же там, в ставке хана, он подталкивал того к принятию такого решения, и этим спасал свою дочь. Её жизнь была в приоритете, а не её замужество и тем более под патронажем хана. Теперь и ему надо восстанавливать честь свою и своей семьи рядом с молодым князем. Эту ношу они поделят пополам.
Через три дня, при очередном столкновении с половецкими отрядами, он погибнет в бою, защищая спину Владимира. Умирая у него на руках попросит простить его и не оставлять его дорогих родных. Плача, Владимир обещал и закрыл навсегда дрожащей рукой глаза второго своего отца и преданного соратника. Похоронив его вместе с другими павшими воинами в общей могиле, обещал насыпать курган, если останется жив, и справить тризну, как делали его предки. А пока он двигался за отступающей ордой.
Славка с братом оставалась в крепости и ждала скорого наступления ордынцев. И дождалась. Не прошло и дня после отхода Владимира, как проснулись они ночью от громкого звука набатного колокола, что на высокой башне местной церкви. Взбежав на стену, она увидела полным полно огней на площади перед воротами. Это были отступающие части половцев. Они шли за ханом: злые, недовольные и жестокие. Довольствуясь жалкими остатками от проходивших ранее монгольских отрядов, они брали последнее у растерзанных жителей и сковывали в рабскую цепь всех подряд: стариков, женщин, детей. Горели дома, горели набравшие золото посевы, топтались огороды, резали животных. Кругом был дым пожарищ, стоны и кровь. Много жителей живших рядом, так и не успели спрятаться от ордынцев, и были теми убиты или пленены.
Славка сжала губы и кулаки. Она была, как натянутая струна и не хотела, чтобы защитники видели ее растерянной и жалкой. Вместе с братом организовала защиту крепости и набрала на отражение молодых ребят из оставшихся здесь в подкрепление. Глядя, на неловкое обращение с оружием, она вздыхала и жаловалась брату, на необученность молодняка и их несобранность.
- Не воевать итить, а на игрыща сбираются, - сетовала она. - И што делать, ума не приложу.
Парень советовал ей нарядить тех на стены, так как вскоре обещалось взятие: подтянулись катапульты, лестницы, готовились камни и жглись большие костры. Уже следующим утром начался штурм. Катапульты, неиспользуемые для взятия Москвы, были наизготовку и швыряли огромные камни, которые разбивали толстые стены крепости в крошево. Некоторые залетали в саму крепость, разрушая строения, пробивая крыши, убивая и калеча людей и животных. Стрелы летели тучами, поражая воинов и всех вокруг. Половцы подкатили колотушку к центральным воротам и начали пробивать их, укрываясь под плотным навесов из шкур, натянутых на колья. Защитники лили на них смолу и масло, сбрасывали лезущих по лестницам врагов, то те не прекращали атаку, а только наращивали темп. Они хотели скоро завершить штурм и успеть до темна пограбить богатый город, в отместку за невозможность сделать этого с обещанной Москвой. Но отчаянное сопротивление жителей было вознаграждено – они отбили первую атаку. Уже в темноте, ордынцы прекратили свой штурм, но судя по кострам, не оставили надежду.
- Завтра уновь буде приступ, - еле говорил Славке брат, когда она меняла ему повязку на груди.
Он был ранен стрелой в плечо и потерял много крови, но не ушел со стены, остался руководить обороной центральных ворот. Славка тоже была поцарапана осколками камней и замазана сажей жженых бревен, которые она вместе с женщинами и подростками стаскивала баграми с горящих строений. Руки до сих пор дрожали от усталости, силы были истощены. Она автоматически кутала парня в чистые тряпицы и слушала его планы на завтра, кивала и что-то советовала, а сама почти падала от усталости. Заметив это, брат отвел ее руки и приказал идти спать.
- Завтра ты нужна мне сильной, сестра, - сказал он, и она ушла в княжеские покои, еле передвигая ноги.
Там ее ждала Марушка и сонный Ванюша. Женщина помогала умыться и поесть, а сын смотрел на мать с любопытством и жаждой новостей. Он оставался с няней и слугами, и очень хотел сражаться, как все мужчины его рода. Ему шел четвертый год, и он был сметлив не по летам. Но усталая мать еле могла жевать, и потом свалилась без сил на постель и заснула. Ванюша толкал ее и возмущался такому отношению, но Маруша, взяв его на руки, уговаривала не будить мать, позволить поспать.
- Устала вона, милай, - шептала она укачивая того на руках, - и тоби надо б уснуть. Утро вечера мудрее.
Ванюша, слыша спокойный и мягкий голос Маруши, засыпал и снился ему бой и он сам полководцем и воином вместе с отцом и дедом впереди большой рати с луком в руках.
