Андрей Посняков - Ведьма войны
– Ты хочешь получить весь мир в обмен на маленький шажок по ступеням мудрости?
– Я прошу лишь совсем маленькой награды за пройденное испытание, уважаемая Нине-пухуця. А весь мир я заберу сама.
Служительница смерти снова закаркала – и вдруг кивнула:
– Хорошо, дитя мое. Ты получишь свою награду. Но сперва докажи, что ты действительно постигла учения. Пропитайся сим миром и ступай в крепость. Если на пути домой тебя никто не заметит, ты получишь белого шамана для своего завоевания!
Митаюки улыбнулась, опустила веки, сделала глубокий вдох и развела руки в стороны, подняла лицо к небу, тихонько заунывно запела, вдох за вдохом подлаживаясь под порывы ветра, под шелест прибоя, под крики чаек, впитывая все это, пропуская через себя. Становясь частью этого. И вскоре недавнее наваждение вернулось. Она опять перестала ощущать разницу между сполохами северного сияния и своими щеками, которые они освещали, между ветром, дующим в грудь, – и рядом, стала созвучна потрескиванию сохнущей травы и шипению пены, оседающей на гальке.
С этим ощущением она и пошла к воротам острога. Миновала зевающего караульного, не вызвав у него никакого интереса, увернулась от бегущей с каким-то свертком Олены, протиснулась между хмельным Гансом Штраубе и Кольшей Огневым, о чем-то живо спорящими, перешагнула невольницу, заканчивавшую мездрить кожу, змейкой скользнула между еще несколькими, приводящими себя после работы в порядок, остановилась перед Настей, качающей на руках младенца. Атаманова жена, похоже, вынесла малютку воздухом перед сном подышать. Но нет чтобы за ворота выйти! Глупая белокожая дикарка здесь, в дыму и тесноте гуляла.
Митаюки вошла под навес над очагом, остановилась, вдыхая запахи гари и мясного варева, впитывая тепло огня, подлаживаясь под пляску его языков, под гул разговоров, идущих сразу во всех краях помещения и на всех его длинных лавках, а потом двинулась дальше, осторожно огибая мужчин и женщин, стараясь не наступить на ноги или не задеть тело, уворачиваясь от взмахов рук. Иные ватажники беседовали уж очень буйно!
Юную ведьму никто не заметил – не кивнул, не поздоровался, не посторонился, ничего не дал и ничего не попросил. Она привлекла не больше внимания, нежели легкий сквознячок. Если кто чего и ощутил – то не счел достойным внимания.
Чародейка вошла в двери башни, развернулась – и резко передернула плечами, сбрасывая столь трудно добытое наваждение.
– О, Митаюки, душа моя! – тут же всплеснул руками Матвей Серьга и отставил влажный ковш с остатками пены. – А мы тебя обыскались! Иди ко мне, душа моя. Дай я тебя поцелую!
Пьяным казак жене совсем не нравился. Но деваться было некуда – пришлось подойти, позволить себя облобызать влажными губами и совсем уж мокрыми усами и бородой.
– В честь чего пируете? – без особого дружелюбия поинтересовалась она.
– Так Иоанна Богослова день сегодня! Святого великого, иконописцам всем покровителя! – раскинул руками Серьга. – Грех не отметить!
Митаюки это ни о чем не говорило. Посему она лишь пожала плечами и предложила:
– Давай я тебе еще бражки принесу, любый мой?
– Вот жена настоящая какова! – с гордостью объявил Матвей, свысока поглядывая на сотоварищей. – Не хает мужа свого, а корец токмо полный подносит!
– Это да, это верно! – поддакнули ватажники. – Повезло тебе с женой, Матвей!
Митаюки довольно ухмыльнулась, зачерпнула брагу, отнесла мужу и, пользуясь тем, что руки у него оказались заняты, ускользнула к котлу, зачерпнула пару полных ложек густого до вязкости бульона, наколола на нож крупный шматок мяса. Подняв голову, неожиданно увидела по ту сторону, за котлом, русоволосую казачку Елену – никому не знакомую, невесть откуда приходящую и невесть куда исчезающую.
– Ты здесь, Нине-пухуця? – удивилась юная ведьма.
– Должна же я кушать? – невозмутимо ответила старая. – И спать тоже должна. Завтра к шаману белому поеду. День на зелье, день на пробуждение страсти в нем христианской. На третий день жди, с обличением примчится. Не уговаривать, осаживать придется…
Спорить Митаюки не стала. Выпила еще варева, наколола второй кусок мяса и, не оглядываясь на мужа, отправилась к башне. Пока Матвей такой – пусть лучше не с ней, а с друзьями веселится. Она свое вернет, когда Серьга протрезвеет.
Однако утром ее преданный казак стенал и ругался, держась за больную голову, отпивался холодным, жирным бульоном, искал место, где притулиться в тишине, опершись лбом в холодное бревно. Беседовать с таким мужем Митаюки смысла не видела и отправилась к Насте, в атаманскую избу, мстительно оставив Серьгу наедине с похмельем.
Жена Ивана Егорова тоже была одна – присутствие воеводы выдавали только слабые стоны из-за перегородки. Женщина сидела за прялкой, свивая толстую нить из начесанной с убитых товлынгов шерсти.
– Доброго тебе дня, Митаюки! – обрадовалась Настя приходу подруги. – Славно ты придумала слонов сих волосатых остричь. Вона, муж с немцем какую славную вставку для колыбельки сваляли! Теперь сыночку и вправду в любые морозы тепло будет.
– Ты бы с ним не в крепости гуляла, милая, а по острову, – подошла к подвешенной на потолочную балку постельке юная чародейка. – Там ветер свежий, морской. Зело сие для дыхания полезно. В остроге же стены округ, совсем другой воздух получается.
– Дни уж больно короткие, Митаюки, – пожала плечами женщина. – А в темноту из крепости выходить с малым боязно.
– Чего тут бояться, на острове-то?
– Умом понимаю, Митаюки. Ан в душе пред тьмой ночной все едино страх.
Ведьма пожала плечами, не очень понимая подругу, однако соглашаясь: это верно, смертные часто боятся темноты. Спросила:
– Что за праздник вчера таковой случился, что мужья наши всю брагу выпили?
– А и не было ничего, – отмахнулась атаманова жена. – Блажь нашла дурная, вот и напились. Уж не ведаю, чего там и придумали.
– От безделья все это! – поморщилась юная чародейка. – Ныне, когда погреба мясом под завязку набиты, а шкур хватит каждому по две малицы сшить, казакам бы надобно случаем пользоваться да за золотом отряд крепкий отправить. Золотишко, оно ведь лишним не бывает. Чем больше здесь и сейчас мужья возьмут, тем сытнее и богаче все мы в старости жить станем.
– Это ведь знать надо, Митаюки, где есть оно, золото! Людей в ватаге ныне мало осталось, большого селения казакам не захватить. А малые окрест мы ужо разорили.
– Так Матвей знает, точно тебе говорю! – уверенно ответила ведьма. – Проведет запросто.
– Чего же он молчит? – удивилась Настя.
– Так я ему еще не объяснила, – подмигнула подруге Митаюки. – Пойду, пожалуй, просвещу.
Она поправила в колыбели одеяльце и вышла в полной уверенности, что если воевода и не слышал ее слов из-за загородки – то Настя мужу обязательно о золоте поведает. Против сего яда никто из белых иноземцев устоять не в силах. Умереть, предать, страдать готовы – но хоть кусочек себе обязательно загребут.
Посеяв нужное зерно, скромная и доброжелательная Митаюки-нэ отправилась за ворота – туда, где на чистом галечном пляже, омытом приливом, невольницы и казачки раскладывали прокопченные для сохранности, а потому едко пахнущие дымом шкуры товлынгов. Пока мужики валялись в постелях, мучаясь похмельем, их подруги, жены и сожительницы готовились заняться раскроем заготовок для новых малиц. Такова уж женская доля: пока одни дрыхнут – другие работают.
– Хорошего тебе дня, Афоня! – заметив паренька, помогающего священнику в его чародействе, неизменно дружелюбная ко всем Митаюки помахала рукой.
Мальчик кивнул, столкнул крайнюю лодку на воду, запрыгнул в нее и погреб к далекому уединенному островку, на котором отшельничал святой отец. Чародейка же прошлась мимо работниц, наблюдая за их стараниями.
Покрой малиц для холодных мест был прост, как костровое полено. Сперва из шкуры вырезался большой прямоугольник, затем складывался пополам. На сгибе мастер делал вырез для головы, а бока сшивал, оставив наверху прорези для рук. Затем к этим прорезям пришивались рукава – вот тебе и малица! Коли не лень – к вороту капюшон приделать можно, завязки на рукава. А нет – и так хорошо. Главное – с размером не ошибиться. Казаки – они ведь заметно крупнее любого сир-тя. Малицы же не на тело, они поверх прочей одежды натягиваются.
– Хорошего тебе дня, Афоня Прости Господи! – привычно вскинула руку молодая ведьма.
– Да пребудет с тобой милость господа нашего, Иисуса Христа, дщерь смертная, – степенно ответил служка.
– Ой… – Митаюки стрельнула взглядом в сторону далекой лодки и кинулась к длинноволосому мальчишке, волокущему в сторону лодок тяжелую корзину. – Сделай милость, человек божий, просвети дочь земель языческих! Поведай мне, душе заблудшей, что за святым великим был Иоанн Богослов, коего вчера казаки чествовали? Чую, великое имя! Стыдно не знать о нем ничего!
