Помни войну (СИ) - Романов Герман Иванович
— Бля, кто меня в костюм Адама до его грехопадения надел? Вернее, все снял, даже исподнее⁈
— Дак я сам, ваше превосходительство. У вас ранка в паху и на бедре, ребро сломано, на животе ушиб страшный, на руке разрез, лицо так вообще в волдырях, и зубов передних нет!
— Одень в форму, непотребство сплошное — голый адмирал! Еще ягодицами своими светить прикажите!
— Это мы сей же миг, перевязки уже сделали, царапинами отделались. Повезло вашему превосходительству, другие в рубке погибли, а многие в руки-ноги поранены, командиру «Наварина» пальцы отсекло.
Федор уже бережно надевал на него исподнее, продолжая придерживать за спину. Ему помогали начальник штаба с перевязанной бинтом головой, и здоровенный «нахимовец», что был назначен к нему вестовым.
— Несите меня отсюда, потом оденете!
Находиться в перевязочном пункте было неимоверно тягостно. Все было забито раненными и умирающими людьми, несмотря на двойной штат, врачи не имели ни минуты для отдыха, в окровавленных халатах они отчаянно боролись со смертью за жизнь людей. К чему их отвлекать от старого адмирала, который по большому счету отделался только легким испугом. Но Клапье не унимался, продолжил донимать сакраментальным вопросом, как пластинка на патефоне.
— Дмитрий Густавович, как вы себя чувствуете⁈
— По сравнению с Бубликовым неплохо, — непонятно откуда взявшиеся слова сами легли на язык, и тут Фелькерзама подхватили на руки и понесли, стараясь случайно не наступить на лежащих на железном настиле людей. И вскоре он оказался в каком-то закутке, находящимся под броневой палубой каземата — сверху оглушительно рявкали шестидюймовые пушки. Вполне надежное место в нынешних условиях. Сверху прикрыто, с борта двенадцатидюймовая броня верхнего пояса — цитадель «Наварина», благодаря низкому борту, имела самые толстые плиты.
— Федор, вставляй в рот флакон между десен и лей осторожно вовнутрь, чтобы я мог проглотить «микстуру». А то пальцы у меня дрожат, не удержу, уроню — а мне нужно выпить… «лекарство»…
На этот раз все прошло без болезненного эффекта — ром был проглочен, хотя десны и губы обожгло, но не так сильно, как первый раз. Фелькерзам окончательно пришел в себя и стал осматривать наложенные повязки, причем без кровавых пятен на белом бинте. Действительно, одни царапины, скорее, порезы — считать такие за ранения стыдно, но придется — в бою ведь получены. А вот синяк на животе не понравился — разлился синевой, набух, а прикосновение к нему отозвалось болью, но внешней, а не привычной внутренней. А вот лицо уже было смазано какой-то мазью с резким запахом, вроде камфары, но вполне терпимым.
Матросы надели на него новый китель, на ноги намотали свежие портянки и втиснули ступни в начищенные, о чудо — когда успели только, сапоги. В рот Федор сунул уже раскуренную папиросу — и Фелькерзам «поплыл» после первой затяжки. Но вскоре пришел в себя, и докурил папиросу в полном молчании присутствующих.
Задал вопрос начальнику штаба, что сидел рядом с ним и также закурил, выпуская дым через ноздри.
— Небогатову доложили о моем «ранении»? Да сидите вы, Константин Константинович, не дергайтесь!
— Так точно, ваше превосходительство! Флаг спустили…
— Зря, — коротко ответил Фелькерзам и посмотрел на матроса. Негромко приказал, выделяя каждое слово:
— Беги в рубку. Пусть сигналят на «Алмаз» от подбойного борта — «адмирал принимает командование»! И поднимут мой флаг снова! Только зря панику навели, незачем!
— Есть, ваше превосходительство!
Матрос тут же сорвался, топоча сапогами по железу. А начальник штаба негромко спросил:
— С «Урала» постоянно передают сигнал цифрой «24», а я не знаю, что она означает, вы ведь капитану 2 ранга Блохину какое-то особое указание на то отдали. А «Россия» на подходе, дым из труб в бинокль виден. Вот я к вам сюда и спустился, когда доложили, что вы в сознание приходить стали. Минут десять назад то было.
— Вот и правильно, Константин Константинович, теперь наверх надо, самое интересное начнется. Жаль «Сисой», но отместка за него последует — «Россия» с «Ослябей» как раз тот инструмент, что так нам нужен для победы. Все, помогите дойти, а то ноги ослабели…
Глава 17
— Тенно хейко банзай!
Офицеры штаба не смогли сдержать ликующих криков, когда большой двухтрубный броненосец стал уходить носом в море. А потом вражеский корабль лег на борт, словно устав бороться за жизнь. Два маленьких буксира и большая небронированная яхта отошли от гибнущего «Сисоя», успев снять с него всю команду — русские действовали очень слаженно.
— Теперь у нас семь кораблей линии против пяти, старый русский фрегат можно не учитывать — он вооружен хуже «Нанивы».
Хейхатиро Того прекрасно выучил не только силуэты русских кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры, но знал также их характеристики, вплоть до мельчайших деталей.
И пусть на дно сейчас ушел относительно пожилой по возрасту броненосец, вот только он был вооружен новой артиллерией, в отличие от того же «Наварина», что после каждого залпа накрывался густой пеленой от сгоревшего дымного пороха. Сейчас этот корабль представлял жалкое зрелище — из четырех труб, поставленных парами, одна отсутствовала, адмиральский флаг, явно поднятый из хитрости, с мачты спустили. Видимо, русские снова решили прибегнуть к своему привычному для них коварству, вот только в очередной раз его так просто не обманут.
Командующий Объединенным Флотом продолжал стоять на открытом мостике, хотя вчера разорвавшийся снаряд унес жизни трех офицеров его штаба, а еще двое были тяжело ранены. Любой европейский адмирал счел бы такое дурным предсказанием или предупреждением, и поспешил бы спрятаться за толстые броневые плиты рубки.
Но только не сам Того — Хейхатиро счел это знаком небес и покровительством богов страны Ямато, окончательно уверовав в свое счастливое будущее, в то, что на этой войне ему лично ничего не грозит. Ведь так было и в Желтом море, в том ожесточенном бою, когда он заставил русскую эскадру вернуться обратно в Порт-Артур, и там бесславно затонуть во внутренней гавани. И как окончится война, эти четыре броненосца и большой крейсер будут отремонтированы и войдут в состав Объединенного Флота. К тому же в Чемульпо уже ведутся работы по подъему затопленного русскими крейсера «Варяг», которого застигла там врасплох эскадра Уриу в первый день войны. И на Сахалине, у самого берега возвышается корпус «Новика», настигнутого «Цусимой» — этот быстроходный корабль тоже можно отремонтировать и ввести в состав Объединенного Флота.
Но сейчас адмирал Того пребывал в некоторой задумчивости, и на то были определенные причины. Взятого боекомплекта — а на каждый 305 мм ствол приходилось 30 бронебойных и 80 фугасных снарядов — явно не хватали на два сражения. Русские корабли в который раз показали удивительную живучесть — этому он не раз удивлялся еще в бою в Желтом море. Да, горели, но продолжали стрелять, и отказывались тонуть.
«Орел» и старый броненосец «Император Николай» были добиты торпедами. И судя по быстрой гибели «Сисоя», тот тоже имел серьезное повреждение в носовой оконечности, по всей видимости, нанесенное торпедой. Артиллерией удалось потопить только два маленьких броненосца береговой обороны, водоизмещение которых соответствовало тем же крейсерам Крампа, и было чуть больше, чем у погибшего во вчерашнем бою старого «Фусо». Да и нанесенные японским кораблям повреждения тоже о том говорили — «Ниссин» удержался на плаву, хотя в него попали семь 254 мм и 305 мм снарядов, три из которых взорвались. Корабль дошел до берега, хотя по дороге выдержал столкновение с русскими крейсерами, что действовали запредельно нагло. И «Якумо» дошел, получив полдесятка попаданий двенадцатидюймовыми снарядами и одну торпеду. «Асама» погибла от куда большего числа попаданий, но ушла на дно лишь от взрыва двух торпед.
