Белая Кость (СИ) - Эль Кебади Такаббир Такаббир
— В Дигоре было не так?
Издав звук, похожий на усталый стон, Святейший не без труда разомкнул слипшиеся от крови веки и, придерживая меч, принял удобную позу. Взвизгнула сталь клинков, Выродки и гвардейцы встали в стойку, готовые ринуться вперёд.
Святейший насмешливо изогнул губы. Положил меч рядом с собой и с силой оттолкнул. Клинок проехал по помосту и упёрся остриём в стену.
— В Дигоре всё было иначе. Мы очищали королевство от разбойников и повстанцев. Мы не вырезали крестьян как скот, не топили детей в колодцах, не сжигали деревни, не вытаптывали посевы. Первый Ангельский поход явился актом рыцарского благородства. И я без задней мысли согласился возглавить поход в Осмак. — Святейший раскинул руки. — Ну что же вы медлите? Убейте меня, только не здесь. Во всём мире не найдётся оправдания убийству слуги божьего в его собственном доме. Хотя… какой я слуга? Убейте меня и выдайте мой труп королю Джалею. Убейте или это сделает он.
Киаран прошептал Рэну в ухо:
— Можно вас на пару слов?
Они отошли за колонну.
— Похоже, болтун Вилаш рассказал ему о злодействах защитников в вашем домене. И Святейший спятил, — проговорил Киаран еле слышно. — Король Джалей знал, на что способен его дядюшка. Знал о его приступах ярости и знал, что их вызывает. В монастыре все исповедуются. Уверен, что его исповедь дошла до ушей Джалея.
Рэн покачал головой:
— А мы хотели приставить к нему охрану. Охранять следовало защитников веры. Думаю, Джалей не ожидал такого исхода. Или ожидал?
Киаран поскрёб щетину на подбородке:
— Понятия не имею.
— Мы должны либо казнить Святейшего, либо отдать Джалею. Но! Его казнь может стать поводом для начала Ангельского похода. Значит, у нас нет выбора.
— Есть! Я знаю, что делать. Джалей сам от него откажется.
Рэн с интересом посмотрел Киарану в глаза:
— Вы так хотите его спасти?
— Он прикончил убийц моих воспитанников. Я перед ним в долгу.
Раздались быстрые шаги. Из-за колонны появился коннетабль гвардии:
— Ваше величество, только что сообщили из замка: наши пленные задушили себя собственными ремнями.
— Все? — опешил Рэн.
— Все до одного. Караульные принесли им воды, а они уже посинели.
— Вилаш признался им, что предал их, — заключил Киаран и прошептал с жаром: — Я знаю, как выбраться из этой ситуации. Ваше величество! Я знаю!
— Действуйте, — кивнул Рэн и с коннетаблем отправился в замок.
Киаран отпустил гвардейцев, послал своего человека в Просвещённый монастырь и, доверив охрану Святейшего отца Выродкам, проследовал на кухню. Соль хранилась, как и положено, в запертом на ключ шкафу. Её невозможно отличить от яда, и обитатели храма опасались отравления.
Вернувшись в зал, Киаран щедро осыпал головы Выродков солью, чтобы кристаллики были заметны в волосах. Бросил горсть на себя и вышел во двор. По мнению клириков, безумие заразно и только монастырская соль защищала здоровых людей от болезни. Киаран не верил в чудодейственную силу приправы к еде, однако надлежало оградить себя и своих людей от подозрений всезнающих монахов. А чем осыпан он и Выродки: пищевой солью или монастырской, — при крайне щекотливых обстоятельствах никто разбираться не станет.
Настоятель монастыря и его помощники-клирики не заставили себя ждать. Выслушав Киарана, провели ритуал с настоящей монастырской солью, прихваченной из обители, и гуськом двинулись за лордом Верховным констеблем.
Он повёл их по комнатам, залитым кровью, не уставая твердить: «Они все обезумели. Половину отряда мы заперли в укромном месте, чтобы они никого не заразили. Они задушили сами себя. А эти закрылись в храме. Вы только посмотрите. Разве нормальные люди в здравом рассудке способны на такое?»
Дойдя до зала, настоятель монастыря бросил взгляд на Святейшего отца, сидящего на ступенях, и кивнул Киарану:
— Вы знаете, что делать, милорд.
***
Кьяр устал думать. Он не знал и не хотел знать, почему его связали и усадили в закрытую повозку. Было жалко только меч — клинок вручил ему отец, посвящая в рыцари. Холод рукояти и блеск металла больше никогда не взбодрят его кровь. Сквозь полудрёму Кьяр прислушивался к шуму города и вдыхал запах прелой соломы, устилающей дно повозки. По тканевой крыше лениво барабанили капли дождя. Колёса сначала громыхали по мостовой, потом зашуршали по гравию. Лошадь остановилась.
Раздался стук. Скрипнули дверные петли. Прозвучал грубый голос:
— Вам повезло, утром один отдал Богу душу, как раз освободил место.
Возница и клирики вытащили Кьяра из повозки и принялись снимать с него путы. Не испытывая ни интереса, ни страха, он посмотрел по сторонам. Справа кладбище. Слева городская стена. Перед носом непонятная постройка, похожая на сторожевую будку.
— Ох ты чёрт… — прошептал здоровый, как медведь, мужик в ватных штанах и куртке. — Да он весь в крови! — Волоча по земле цепи кистеня с крючками на концах, обошёл Кьяра. — Неужто Святейший?
— Умолкни! — прикрикнул клирик.
— А я чё? Я ничё. Моё дело маленькое. — Мужик ткнул рукояткой кистеня Кьяра в спину. — Шагай! Вздумаешь брыкаться, насажу на крючки и потащу волоком.
Кьяр вошёл в будку. Сзади хлопнула дверь. Проскрежетали запоры. И снова тычок в спину. Узкая лестница с крутыми ступенями привела в подземелье. Свет факела выхватил из темноты железные решётки, к ним с диким хохотом льнули заросшие, грязные люди в лохмотьях. Мелькнула мысль: Безумный дом.
Втолкнув узника в камеру, надзиратель навесил на дверцу замок и потопал обратно, унося с собой факел.
В наступившей тишине и темноте Кьяр на ощупь исследовал новое жилище. Едва не сломав ногу в дыре для отправления естественных надобностей, сел на лежанку и протяжно вздохнул.
— Не вздыхай так тяжело, — прозвучал мелодичный мужской голос. — Здесь не так уж и плохо.
— Кто ты?
— Белый дьявол.
— Почему сменил масть?
— Не хочу походить на людей.
Кьяр откинулся на стену и закрыл глаза:
— Я тоже дьявол. Только в чёрном.
— Нельзя называть себя дьяволом. Дьявол один!
— Как и Бог.
— Как и Бог, — согласился незримый собеседник. — Любишь его?
Кьяр плохо соображал, но и промолчать не мог. Он боялся остаться наедине со своими мыслями. В полной темноте. В нестерпимой вони. В жутком холоде.
— Бога-то? Люблю.
— А что ж поступал не по-божески?
— Думал, что так хочет Бог. — Кьяр выпрямил спину и, борясь с тошнотой, посмотрел влево. Казалось, что голос звучит рядом. Чтобы успокоить нервы, проговорил: — Теперь искупаю вину.
— Вряд ли у тебя это получится, — полился голос сверху. — Преступления против души невозможно искупить.
Кьяр воздел глаза к невидимому потолку:
— Тогда я искуплю грехи страшной смертью.
— Смерть не может быть страшной.
— Скажи это тем, кто гниёт заживо или горит на костре.
Послышался шорох, словно кто-то прошёл около лежанки, задев её одеждой. Кьяр забился в угол. Он сошёл с ума. Он и правда сошёл с ума!
— Это предсмертные муки, а не смерть, — прозвучал голос из глубины камеры. — Смерть есть самое прекрасное, что может произойти с человеком. Смерть — освобождение от всего, что тебе мешало быть счастливым. Вы любите представлять высшие силы в образе людей. Бога представляете добрым старцем, дьявола — страхолюдиной с рогами и копытами, смерть — безобразной старухой с косой. Скажу тебе по секрету, смерть — это женщина неземной красоты. Её объятия избавляют от боли. Её поцелуй дарит волшебный полёт.
— Что ты знаешь о смерти! — вскричал Кьяр, трясясь в ознобе.
— Всё! Я умирал много раз.
— Ладно, тогда скажи, что ждёт человека после смерти?
— Блаженство или ад.
— Ты был в аду?
Послышался тихий смешок.
— Ад — мой дом родной. Я умираю и возвращаюсь домой, снова и снова, снова и снова. А в нём по-прежнему людно, наплёвано и нагажено.
Кьяр свернулся калачиком на лежанке и обхватил голову руками.
