Александр Абердин - Провалившийся в прошлое

Понимая, что фронт работ очень велик, а у него всего две руки, Митяй сразу же стал прикидывать, какие средства малой механизации он может себе изготовить. Перекидывая на «Ижаке» звездочки и используя подручные материалы, а также то железо, что взял с собой, он мог коечто соорудить. Еще в детстве, бегая на Пшеху купаться, он часто находил на берегу тяжелую, коричневую гальку. Относительно нее дед Максим сказал, что это гематит, железная руда. Если гематит попадался ему в двадцать первом веке, то он никуда не делся и в каменном, а раз так, то ему нужно будет обязательно построить доменку и начать выплавлять железо. Инструкции на счет того, как это сделать, он наверняка найдет в большой коробке с лазерными DVDдисками и внешними дисками памяти для «Тошибы». Да, там он найдет для себя много чего полезного, как и на берегу реки Пшехи, ведь она мало того, что текла издалека, так в нее еще и впадали другие горные реки, Цица, Пшехаха, Хахопсе и все они размывали на своем пути горы и несли вниз обломки самых разнообразных минералов, а не один только гранит, да, базальт. Поэтому на счет руд он мог особенно не беспокоиться, Кавказ на них был очень богат и чего только не найдешь на галечниках, если у тебя есть под рукой электронный справочник по минералам. Хоть это немного успокаивало Митяя и он даже облегченно вздохнул.

Впрочем, он еще и надеялся, что скорее всего это всего лишь сон, наведенный на него какимито лихими ухарями от науки, и он сейчас тихо и мирно сидит в кабине «Газона» и дрыхнет, видя во сне все даже лучше, чем иной раз наяву. Думая о том, что он все же спит, Митяй наложил на оба сиденья всякого барахла, чтобы сделать импровизированную кровать, забрал из будки Гошу, загнал Крафта в машину, залез в кабину сам и лег спать. Он прихватил с собой в горы отличную палатку и даже мог до нее спокойно добраться, вот только спать снаружи, зная, что по лесу шастают махайроды, пещерные львы и прочие доисторические хищники, ему совершенно не хотелось не смотря на то, что все это лишь следствие воздействия на него гипноизлучателя. Более того, Митяй даже попытался мысленно представить себе, как выглядит эта штуковина. Крафт, для которого он также устроил у себя в ногах удобное ложе, свернулся в клубочек и вскоре уснул и даже стал тихонько похрапывать во сне. Вскоре уснул и Митяй, а потом ему, к полному возмущению, начала сниться какаято ерунда про этот дурацкий гипноизлучатель и тех ученых из военного ведомства, которые его изобрели и решили испытать эту чертову машину именно на нем, словно у них не нашлось для этого никаких добровольцев из числа зеков, отбывающих в тюряге пожизненное заключение за куда большие злодеяния.

Глава 2

Всю ночь Митяй слышал, как из леса на него ктото злобно рычал, но не оченьто обращал на это внимание, хотя и просыпался пару раз от очень уж громкого рыканья. Крафт, видимо, глядя на него, тоже не спешил поддаваться на провокации местной хулиганствующей хищной живности. Во всяком случае близко к машине ни один из хищников не подходил, а потому Митяю так и не пришлось брать в руки «Ремингтон». Утром он проснулся от того, что в кабину «Газона» заглянуло солнце. Он приподнялся на локте, посмотрел на чистые, голубые воды Пшехи и грязно выругался со всей страстью и нахлынувшими на него обидой, разочарованием, возмущением и гневом. Причем очень громко и витиевато. Крафт, прекрасно понимая, что все эти матерные слова к нему не относятся, но на всякий случай накрыл морду лапой и лишь слегка прядал ушами, когда Митяй вопил особенно громко. Наконец, ему это надоело и он открыл ногой одну дверцу машины, а рукой вторую, сбросил на траву кроссовки, с заткнутыми в них носками, и выбрался из кабины «Шишиги». Минувшая ночь была теплой, солнышко, не смотря на раннее утро, уже припекало вовсю, а потому день обещался быть жарким.

Повздыхав еще немного, Митяй полез в будку за канистрами с водой и принялся умываться. Бриться не имело никакого смысла. Кого волнует его небритая физиономия в каменном веке, а это еще не факт, что он в нем оказался. Умывшись и почистив зубы пальцем, выдавив на него миллиметра три зубной пасты, зубные щетки, хотя он и прихватил их на кордон целых три упаковки по двадцать пять штук в каждой, следовало теперь экономить, равно, как и зубную пасту. Да, и туалетная бумага, которой он взял со склада целых четыре большие коробки, для него, внезапно, приобрела особенную ценность. Впрочем, как и все остальное, а потому Митяй решил с первого же дня ничего не расходовать зря и обходиться только тем, что он найдет у себя над головой или под ногами. Самой ценной ему сразу же показалась соль, которой он взял довольно много, сто пачек поваренной и еще двести пятьдесят килограмм лизунца, чтобы приваживать к кордону оленей. Хрен им всем теперь, а не сольлизунец, перебьются, решил он, закручивая тюбик с зубной пастой. Вместе с оконным стеклом, его станками и различным металлом, это был один из его самых тяжелых грузов, как и сталь, латунь и бронза для токарных дел, а теперь еще и выяснилось, что самый нужный.

Впрочем, он знал, как можно легко, раз и навсегда, решить проблему с солью. Уж, если нефть осталась на том же месте, что и в двадцать первом веке и ее тут было просто дофигища, то за солью он, со временем, какнибудь смотается и на Черное море, а в нем ее было черпать не вычерпать. Вряд ли в районе Абинска ледник преграждал к нему путь, так что пусть и по бездорожью, а он туда проедет. Впрочем, соль ведь имелась и гораздо ближе. Пока что ему следовало позавтракать и желательно, включив в рацион питания местные продукты, а самым желанным деликатесом для Митяя всегда была форель и, судя по всему, ее в Пшехе водилось навалом. Во всяком случае еще вчера вечером он видел, как форель носилась в реке, как очумелая. Причем форель крупная. Поэтому он достал из будки большое пластиковое корыто, разделочную доску и ведерко, в которое положил два ножа, деревянную колотушку для отбивания мяса, после чего достал из оружейного шафчика тубус с новеньким, еще не обстрелянным спиннингом, коробку с блеснами. В верховьях Цицы, где за хребтом НагойЧук находился кордон «Дальний», он собирался вволю половить форели, ее там водилось много. Собрав все, он позвал Крафта и пошел к реке. Судя по цвету воды, глубина Пшехи в каменном веке была не менее четырех, пяти метров, а ширина больше ста, да, и ландшафт окрест был всетаки повыше, чем в двадцать первом веке. Оно и ясно, ведь его еще не прибило дождями и он не скукожился от ветров и старости.

Митяй не спеша выбрал из трех дюжин блесен меппс «Комета Блэк Фьюри», пятиграммовую вращающуюся блесну черного цвета, с самым мощным тройником. Мелочь форели его не интересовала, ему хотелось поймать парочку крупных рыбин, зажарить их и немедленно слопать на пару с Крафтом. В своем японском углепластиковом спиннинге «Шимано Катана», тяжелого класса, он был уверен на все сто процентов, как и в сверхпрочной плетеной леске и мощной катушке. Такой снастью он смог бы вытащить из Пшехи даже нильского крокодила. Расположившись на берегу поудобнее, Митяй забросил блесну в реку метров на двадцать пять и принялся довольно бездумно крутить катушку, за что чуть было не поплатился. Форель клюнула с такой бешеной силищей, что он действительно подумал, будто в его «Черную Фурию» вцепился если не нильский крокодил, то точно акула. По всей видимости форель в это утро очень хотела кушать, но совершенно не желала становиться завтраком для него и Крафта. На этот счет у Митяя имелось свое собственное мнение и он принялся вытягивать рыбину из воды, а когда та повисла над быстрым течением, то даже не постеснялся ахнуть от удивления:

- Ни фига себе рыбина!

Крафт весело тявкнул в ответ и Митяй рывком выбросил форель, длиной почти в его руку, на траву. Снимая ее с крючка, он покрутил головой. На первый взгляд это была самая обычная радужная форель, поумному, Oncorhynchus mykiss, вот только ее размеры очень уж поразили его. Он не поленился сначала измерить рыбину рулеткой, вышло семьдесят шесть сантиметров, а потом, треснув форель по чайнику колотушкой раз пять, чтобы та успокоилась, взвесил ее. Рыбешка потянула на двенадцать килограммов, но он видел вчера экземпляры и побольше. Посмотрев на облизывающегося Крафта, Митяй улыбнулся и снова направился к берегу. Второй заброс оказался столь же удачным, но форель рванула на этот раз уже чуть ли не вдвое мощнее, а когда он вытащил ее из реки, то и вовсе обомлел. Эта рыбина имела в длину один метр и четырнадцать сантиметров, весила двадцать один килограмм, но ему попалась уже не радужная, а ручейная форель, Salmo trutta, что он, как выпускник биофака, определил чисто механически, почти рефлекторно, хотя добрую половину латинских терминов из определителя Карла Линнея, уже позабыл.

Золотисторыжеватая рыбина с красными пятнышками и хищно выгнутой нижней челюстью поразила Митяя еще тем, что в ее пасти намертво застрял довольно большой костяной крючок с обрывком лески, явно сплетенной из человеческих волос, причем светлорусых. В университете он изучал, в числе всего прочего, палеоботанику и палеозоологию, а вместе с ними еще и палеонтологию и потому немного представлял себе, что такое каменный век со всеми его кремневыми делами и толстомясыми мадоннами. Наморщив лоб, он принялся натужно вспоминать культуры каменного века и пришел к выводу, что этот изящный костяной рыболовный крючок длиной в четыре сантиметра, более всего походит на костяные крючки эпохи солютре, датируемой пятнадцатью, восемнадцатью тысячелетиями до рождества Христова, хотя кто его знает точно. Солютре это ведь Франция, а тут Россия, то есть Северный Кавказ. Митяй поскреб костяным крючком макушку и невольно пробормотал вполголоса: