Большая игра - Сапожников Борис Владимирович
– Мы тоже несем потери, – отрезал я ледяным тоном, стараясь голосом и всей манерой поведения несколько остудить пыл графа. – Если вы вызвали меня лишь для того, чтобы сообщить о потерях, то впредь прошу такими мелочами не беспокоить.
– Полковник, – схватил меня за плечо Толстой, – постойте, простите, я, видимо, разнервничался и веду себя как курсистка. Но если мы продолжим наступать так же, как сейчас, то мои слова окажутся правдой. Надо что-то предпринять, пока нас тут не перестреляли, как на утиной охоте.
– Так начните стрелять в них сами, черт вас побери! – стряхнул его руку с плеча я. – Вы же баллистарии – боги войны.
– Невозможно, – заявил один из товарищей Толстого, также поручик, только выглядевший немного постарше и говоривший с заметным остзейским акцентом. – Угол возвышения не позволяет стрелять по сардинцам на высотах Гасфорта.
– Нам никак не обстрелять их, – подтвердил граф. – Мы здесь для атаки на мост и укрепления перед ним.
– Значит, вражеские орудия целиком и полностью на нас, – кивнул я. – Вот только инициатива будет нарушением плана сражения, который довели до всех нас.
– Да вы понимаете не хуже моего, полковник, – снова вспылил Толстой, – что по плану этому мы шагаем ровными рядами на тот свет!
– Предлагаете мне нарушить приказ? – усмехнулся я, однако одного взгляда на лица офицеров баллистарии было достаточно, чтобы понять – им сейчас вовсе не до смеха. – Предприму все, что возможно.
Я первым отдал честь, хотя это и противоречило уставу, и бросился бежать обратно к своим егерям.
– Корень, – выпалил я сразу, как только добрался до своего батальона, – мухой к Тевкелеву, скажи, дело важное.
Казак умчался – только пыль из-под каблуков. Надеюсь, он скоро обернется вместе с Тевкелевым. Майор, командир 5-го батальона, шедшего сразу за моим, был человеком невысокого роста и удивительно проворным. Как и я, он предпочитал идти в бой пешим, понимая, что верхом представляет собой просто идеальную мишень.
Пока же Корень не вернулся вместе с ним, я бегло осмотрел нашу позицию. Продвижение почти остановилось, войска едва ползли по крымской пыли – теперь солдаты уже десятками гибли под смертоносным обстрелом. Многие мантелеты были разбиты ядрами, и бойцы передовых отрядов лишились какой бы то ни было защиты.
Это уже больше смахивало на истребление – и устроило его наше командование, от чего на душе становилось как-то совсем гадко.
Тевкелев прибежал, едва не обгоняя Корня, мундир майора был разорван в нескольких местах и густо забрызган кровью, но, судя по всему, чужой. Я даже не стал спрашивать, что с ним случилось, – не до политесов.
– Майор, нас истребляют, – заявил я с ходу, похоже ничуть его не удивив. – Если сейчас же что-либо не предпримем, то можно смело рыть себе могилы тут же, чтобы сардинцам облегчить работу.
– Наше командование и так облегчило им ее, как только можно, – бросил в ответ Тевкелев. – Что вы конкретно предлагаете, полковник?
– Бросок вперед всеми нашими егерями, поддержим копейщиков у моста, а там подтянутся и орудия за нами.
– Оставлять орудия без прикрытия, – пожал плечами Тевкелев, – за это по голове не погладят.
– Выбора у нас нет, – отрезал я, – и времени на сомнения тоже. Здесь – смерть верная, а там, – я ткнул пальцем вперед, в сторону Трактирного моста, перед которым застряла наша пехота, – риск хоть и смертельный, но все же. Решайтесь, Тевкелев, вы со мной?
– Командуйте, полковник, – казенным голосом, отдавая мне право на принятие решения как старшему чином, ответил Тевкелев.
– Тогда ведите своих егерей за мной, майор, – кивнул я.
Низко нагибая голову, Тевкелев умчался обратно, а я развернулся к спокойно шагавшему рядом с нами Корню:
– Передай всем офицерам батальона мою команду. Бегом к мосту, поддержать копейщиков, обстреливать предмостные укрепления.
– Слушаюсь, – махнул рукой, изобразив воинский салют, запорожец и снова умчался.
Не прошло и пяти минут, как мои егеря, послушные команде, перешли на бег, обгоняя вооруженных копьями и бердышами товарищей. Оба батальона пробежали мимо топчущейся на месте пехоты и еще через пять минут разворачивались в стрелковые шеренги перед земляными укреплениями сардинцев.
– Стрелять без приказа! – крикнул я, хотя и знал, что особой надобности в этой команде нет – все мои офицеры свое дело знают туго.
Первая шеренга егерей опустилась на колено, одновременно со второй, оставшейся стоять, вскинув тяжелые арбалеты. Несколько сотен рук разом нажали на спусковые скобы, отправляя в короткий полет шелестящую смерть. Болты со стальными наконечниками врезались в опешивших от нашего стремительного маневра, особенно неожиданного после нескольких часов неспешного марша и топтания на месте, сардинцев. Я впервые тогда увидел их вблизи. Передовые в темно-синих или черных, не разобрать, мундирах, кирасах и кольчугах с гребнистыми морионами держат алебарды. Офицеры щеголяют в широкополых шляпах, украшенных невообразимого размера плюмажами из черных перьев. Стрелки вооружены арбалетами и действуют точно так же, как мои егеря, шеренгами отправляя в нашу сторону болты с потрясающей скоростью. В слаженности действий сардинцам не отказать.
Вот только у егерей есть одно неоспоримое преимущество – третья шеренга. Как только две выпускают во врага болты, вторая тоже опускается на колено, давая третьей вступить в бой. И тогда лучники третьей шеренги вскидывают оружие и посылают во врага град длинных стрел с тяжелыми наконечниками. Те впиваются в тела вражеских арбалетчиков, легко пробивают броню пехотинцев. Особенно меткие лучники бьют в офицеров, хотя это не приветствуется в войсках. Но я отдал приказ вражеских командиров по возможности выбивать – быть может, и бесчестно, зато эффективно. И очень надеюсь, что среди британцев, французов или сардинцев не найдется кого-то столь же умного.
Как только лучники опускают свое оружие – тут же встает вторая шеренга, егеря всегда славились быстротой перезарядки. И во врага летит новый рой тяжелых болтов со стальными наконечниками. На столь небольшом расстоянии от них не спасет и прочная рейтарская кираса, а уж о броне пехотинцев и говорить не приходится.
По нам стреляют в ответ – сардинцы выучены отменно, да и, когда от расторопности зависит твоя же жизнь, всякий станет шевелиться куда скорее. В нас летят болты, выбивая егерей первой шеренги. Они валятся в крымскую мелкую, словно мука, пыль, быстро напитывая ее своей кровью. Их место в строю тут же занимают стрелки второй шеренги – для этого им надо сделать только короткий шаг вперед и опуститься на колено. Но как тяжело сделать этот один-единственный шаг…
Ободренные нашим примером еще два батальона егерей подбегают к предмостным укреплениям. Наплевав на мантелеты, они принимаются обстреливать сардинцев. Те не выдерживают нашего напора и подаются назад.
Это ли послужило сигналом для нашей пехоты или же ее командирам надоело топтаться на месте, кто знает? Однако стоило сардинским алебардистам отступить от земляного укрепления, как пехотинцы ринулись в атаку. Не пошли, а именно ринулись. Не сломав строй, прежними, почти как на параде, ровными шеренгами солдаты побежали на врага. Офицеры – рядом с ними, подбадривая их и лихо размахивая саблями. Начиналась настоящая молодецкая потеха – не то, что странное топтание на месте, происходившее до того. Строй сломали только казаки – непривычные к шагистике запорожцы в чекменях со стальными или серебряными газырями лихо взбегали на земляной вал и схватывались с отступающими алебардистами. Схватки их были короткими, но предельно яростными. Казаки старались подобраться к врагу вплотную, чтобы тот не мог использовать древковое оружие, и отчаянно рубили противника саблями, а часто в ход шли длинные ножи. Казаки били алебардистов в незащищенные броней места, валили их наземь и резали горло. Те отступали, стараясь держать дистанцию, но в тесноте предмостного укрепления получалось это не слишком хорошо. Из-за спин алебардистов стреляли арбалетчики, посылая в казаков один болт за другим. Под чекменями запорожцы носили, в лучшем случае, легкие кольчуги, да и то через одного, а они вовсе не спасали от выстрела почти в упор, и казаки валились на трупы алебардистов.
