Большая игра - Сапожников Борис Владимирович

– Да не рана это вовсе, – отмахивался он, правда, здоровой рукой, – а так, пустяки.

– Ты Тараса из себя не строй, – мне трудно было выдерживать строгий тон, я был слишком рад тому, что никто из моей команды не погиб, – или мне тебе нотацию сейчас при всех прочесть о том, как из-за таких мелочей бойцам потом руки отнимают.

Тавричанин при этих моих словах прикрыл рот левой рукой, но я успел заметить, что тот растянулся от уха до уха в довольной улыбке. Корень, конечно же, тоже заметил ее.

Армас вышел из боя без единой царапины – стрелков всегда прикрывали надежно.

– Тяжелый боец-египтянин и легкие – у японцев и карфагенян – погибли, прикрывая нас, – сообщил мне. – Так что теперь на тебя, командир, хозяин карфагенян будет очень зол.

– Да пошел бы он к своему Баалу, – отмахнулся я. – Он уже собирается выставить счет Мэлори за потери в команде.

Терпеть не мог такого отношения к людям. Рабство – вещь отвратительная в самой своей сути. У нас ведь в России богатые помещики точно так же выставляют команды из своих крепостных, покупают и продают их, будто скот. Я никогда не дрался против таких команд – свободный игрок знает, ради чего рискует и проливает свою кровь. Крепостной же дерется за своего хозяина, за человека, который сидит на трибуне и подсчитывает барыши с кровавых денег. Или же наслаждается собственным самолюбием при виде побед его команды, хотя сам из себя при этом не представляет ровным счетом ничего. Отвратительнее же всего были истории о том, что выживших игроков из проигравших команд хозяева запарывали насмерть – ведь те не оправдали надежд. А наградой крепостным игрокам служили дешевые кабаки да девицы, такие же крепостные. Наверное, даже рабовладельцы вроде Магарбала лучше относились к своим командам, ведь те для них были вложением серьезных денег и должны были, в первую очередь, приносить прибыль, оправдывая инвестиции. А потому скотски обращаться с ними никак нельзя – быстро прогоришь, оставшись в одних долгах.

– Главное – у нас потерь нет, – хлопнул я по плечу Армаса. – И сегодня мы, наконец, покинем Британские острова.

– Давно пора, – кивнул Корень. – Загостились мы тут уже.

– Сегодня беру билеты на первый же пароход – и плывем через пролив.

Но прежде мы прошлись по всей больнице.

Я подошел к сэру Томасу поинтересоваться, когда можем покинуть оцепленный район, на что он ответил:

– Сначала мы должны убедиться, что в больнице не осталось выродков. Уайтчепел будут прочесывать уже солдаты Лондиниумского гарнизона, а вот с больницей надо покончить нам – я не имею желания допускать их сюда.

Слова Мэлори как-то не вязались с логикой. Своих британских солдат он пускать в больницу не хотел, а вот игроков, надерганных, что называется, с миру по нитке, призывал тщательно осмотреть ее. Как будто хотел нам показать что-то – быть может, саму лабораторию доктора Моро. Вот только для чего ему это надо? Неужели хочет, чтобы своими глазами увидели место работы вивисектора и окончательно убедились в том, какой угрозе сегодня противостояли.

Мы следовали за сэром Галахадом, по-прежнему волочащим на себе доктора Моро. Однако старый вивисектор уже достаточно пришел в себя, чтобы показывать дорогу. Я слышал, как он утверждал, что выродков, которых он сам называл подопытными, в больнице не осталось. Говорил доктор негромко, но в странной тишине, висящей в помещениях, которая поглощала все звуки, каждое слово звучало удивительно отчетливо.

– Всех, кто у меня был, выставили на улицы, чтобы не дать вам прорваться сюда, – говорил доктор, – или хотя бы задержать подольше. И подопытные с этой задачей справились отлично.

– Да уж, – усмехнулся маркиз Лафайет, – особенно бронированные гориллы, охранявшие вход. С ними пришлось немало повозиться.

– Это на данный момент вершина моей работы – лучшие образцы, – в голосе Моро звучала гордость. – Надеюсь, они прикончили многих из вас.

При этих словах Магарбал треснул кулаком по стене с такой силой, что рассадил в кровь костяшки пальцев. Я почти слышал, как он скрипит зубами. И мне показалось, что карфагенянин относится к своим рабам вовсе не так, как хочет показать. Слишком сильно переживает гибель бойцов. Да и тот факт, что он отправился вместе с ними. Все говорит о том, что игроки команды для него – не просто удачное вложение денег. Как бы он ни старался показать обратное.

– Вы слишком неумело дерзите нам, – спокойным тоном произнес сэр Томас. – Вам не удастся вывести никого из равновесия и тем самым избежать позорной смерти на виселице. Будьте уверены, все ваши ученые коллеги узнают о вашей судьбе из газет.

Эти слова произвели чрезвычайно сильное впечатление на доктора Моро. Он снова обвис на руках у сэра Галахада, почти перестав шагать. Паладин Ордена выругался сквозь зубы и поудобней перехватил доктора, крепче сжав пальцы на поясе его брюк.

Лаборатория доктора Моро не производила особого впечатления. С первого же взгляда становилось ясно, что отсюда вынесли все, представляющее хотя бы малейший интерес, оставив нам лишь пустой стол, оснащенный кожаными ремнями, да несколько наборов жутковатого вида хирургических инструментов. Доктор явно хранил тут большую часть своих записей, и в чемодан, который нес сейчас маркиз Лафайет, попали, конечно же, далеко не все из них. Листы, исписанные мелким аккуратным почерком, валялись в лаборатории там и тут. Похоже, они разлетелись, когда Моро заталкивал их в чемодан.

– Теперь проводите нас туда, где вы держали выродков, – тут же поторопил доктора сэр Томас, однако слова его уже сильно запоздали.

Все игроки набились в не слишком просторную лабораторию. Листки один за другим ненавязчиво перекочевывали в карманы и за пазуху.

Наверное, больше всего на сеете мы любим играть – в самые разные игры. Разве не вся наша жизнь в конце концов игра – большая игра, игра в жизнь. Сильные мира сего представляют себя опытными кукольниками, дергающими за ниточки марионеток. Те, кто стоит за ними – если предположить, что таковые все же существуют, – считают их фигурами в своей хитрой шахматной партии. Все многочисленные тайные общества: масоны, иллюминаторы, тамплиеры, розенкрейцеры, – кого только нет, и все это лишь воплощение нашей главной страсти – страсти к игре. И неважно, по большому счету, что выигрывает или проигрывает один человек, или какая-нибудь организация, или даже государство, главное, что люди удовлетворяют свое желание играть. Рисковать. Делать ставки – и ждать результата с замиранием сердца.

Из этой страсти и родилась Большая игра. Та самая, козырными валетами или тузами в которой выступают бойцы на аренах. Большая игра игроков. Ведь так просто воспользоваться задекларированной Кубертеном и поддержанной всеми странами, вошедшими в Олимпийский комитет, экстерриториальностью игроков, их правом свободно пересекать границы любых государств и носить оружие в городах, если только это не было прямо запрещено законом Например, в том же Лондиниуме мы имели право на свободное ношение оружия только до тех пор, пока не зарегистрируемся на арене Колизея, да и то только лишь при наличии приглашения на игры. Однако далеко не всюду законы были настолько строги. В той же Лютеции Парижской игроки свободно разгуливали по городу, открыто нося оружие, часто даже не спрятанное в чехлы. В столице Французского королевства этим обычаем весьма гордились.

И как в таких условиях не использовать игроков в Большой игре разведок. Для чего нужны обычные шпионы, живущие нелегально и опасающиеся разоблачения в любой момент, зачем забрасывать кого-то за границу, снабжая «легендами» и несколькими комплектами фальшивых документов, если всегда есть игроки. Да, почти все команды или напрямую работали на разведки своих государств, или тем или иным образом с ними сотрудничали. Мало кто был профессиональным шпионом – для этого мы слишком на виду, однако, если нас просили о помощи отказывать было не принято.