Синельников и старый майор - Лях Андрей Георгиевич
– Знаю. Молва, быть может, не совсем неправа… Но с той поры как вас увидел я, мне кажется, я весь переродился – вас полюбив, люблю я добродетель, и в первый раз смиренно перед ней дрожащие колена преклоняю.
– Ну еще бы. Жить в Дюссельдорфе и не цитировать Гейне.
– Почти угадала… Брюн, дай мне шанс. Больше я ничего не прошу. Ну, кроме номера телефона.
Тут мы снова вернулись к уже известной незатейливой схеме, а когда оторвались друг от друга, она сказала:
– Только не торопи меня, ладно?
Что ж, я согласился. Время – универсальная валюта человеческих отношений, и похоже, мне предстояло раскошелиться по полной программе.
* * *Утром началось нашествие гуннов. Первым ворвался Руди.
– Бруно! – завопил он, проплясав что-то неприличное от лифта до моего дивана. – Как ты их сделал! Бог ты мой! Битва Зигфрида с драконом! Наконец-то кто-то утер нос Карлу! Я сейчас прямо в редакцию, расскажу – не поверят!
– Вот только напиши про Карла хоть полслова, и ты покойник, – пробормотал я и снова упал носом в подушку.
Руди, насколько мне известно, в настоящее время живет на содержании у Магдалены, и в трогательно-детской манере разделяет не только все ее взгляды, но даже и настроения. Переключить его приоритеты на себя – дело одного дня, но это склока, оплата счетов, и вдобавок просто лень. К тому же он выбалтывает многие ее секреты – если, например, он начал ругать Старого Карла, которого боится до судорог, значит, подспудный конфликт в семействе разгорелся с новой силой.
Руди присел возле меня с чисто танцевальной легкостью.
– Слушай, вы теперь со стариком лучшие друзья. Замолви словечко – пусть меня тоже возьмет к «Вальтеру»… на какую-нибудь хорошенькую должность. Магда, сам понимаешь, просить его не может…
– Уйди, балабол, – ответил я вместе с чудовищным зевком, сполз с дивана и побрел в ванную, еще успев услышать финальный клич: «Бруно, ты мой герой!»
Следующим номером пожаловал Макс. Это уже фигура повесомей. Тоже трудится – и вполне серьезно – у Старого Карла, эксперт-металловед, или что-то в этом роде. Те гнутые химеры с пульсирующими сечениями, загибами и перегибами, которые я малюю в блокноте, снабжая их кривыми стрелками с корявыми цифрами размеров, а после переношу в компьютер, Макс проверяет на сопротивление материалов, марку стали, композитную смесь, изгиб, удар, остаточную деформацию и еще невесть что – например, замораживает уже готовую модель в каком-то ледяном кубе. У него в лаборатории целая физико-химическая инквизиция из разных диковинных приспособлений. Человек он в научных кругах авторитетный, пишет статьи, но по каким-то причинам Старый Карл любит его не больше, чем меня. Макса, надо заметить, вообще мало кто любит.
Он вошел, пылая праведным гневом – весьма обычное для него состояние – и вперил огненный взгляд в мою обнаженную фигуру с зубной щеткой в руке.
– Оставь ее в покое! – сурово потребовал он вместо приветствия. – Эта девушка не для тебя! Развлекайся с такими, как Магда!
Злость Максу очень идет. Парень он видный, хотя далеко не красавец, с Руди не сравнить, зато внешность у него безупречно арийская – просто ни дать, ни взять, с картины «Приезд Гитлера на фронт». Я замычал сквозь толщу «Колгейта», спешно прополоскал рот, и за это время в моем мозговом реле, как в пулемете дедушка Вольфа, соединились кое-какие ржавые контакты.
– Так это к ней ты тогда мотался в Африку!
– Вот уж это тебя совершенно не касается. Запомни – Брюн особенная девушка, второй такой нет. Она из другого мира. Не лезь к ней со своими пошлыми ухватками!
– Знаешь, Макс, – сказал я, – вот это электронное устройство на стене подсказывает, что тебе давно пора быть на работе. Вот туда и отправляйся, включи какой-нибудь интраскоп.
– Без тебя разберусь, что мне включать, – огрызнулся он, сел на мою постель и уперся ладонями в лоб. – А, пропади оно пропадом, ведь обязательно все так и произойдет! Ну почему хорошим девушкам всегда нравятся вот такие стрекозлы?
– Я больше не стрекозел. Карл берет меня на «девятку». Будем плечом к плечу.
– Что? А… Да. Много шума из-за этой «девятки». Я в ней перспектив не вижу… Послушай, Бруно. Ты, конечно, свинья, но по натуре беззлобный. Ты же испортишь ей жизнь, да и сам счастлив не будешь. Зачем тебе это?
– Знаете, господин Кесслер, вы, конечно, идеал и образец, но ведь и я тоже человек. И кстати, у меня серьезные намерения.
– Тьфу! – Макс плюнул, встал и с тоской огляделся. Было ясно, что его безумно раздражает и моя холостяцкая берлога, и я сам. Что ж, в чем-то он прав, действительно, красоты особой нет, и если я женюсь на Брюн, квартиру придется менять.
Эк меня заносит. Даже страшно. Женюсь. Уже. Но был же этот младенец в моем видении…
Да, башка идет кругом.
– Вобщем, я тебя предупредил, – торжественно-мрачно закончил Макс.
– Да, понял, понял я. Иди.
А дальше начались уж и вовсе чудеса. Следующий посетитель пренебрег удобствами гаражного лифта и поднялся через цивильный вход. В замке защелкал ключ – а он на сегодняшний день есть только у одного человека. Меняем замки… Да, я знаю эти шаги, этот самоуверенно-безаппеляционный стук каблучков. Барабанная дробь, гром оваций, рев зрительного зала, прошу – хозяйка сокровищ ФридрихЭбертШтрассе Магдалена Ветте! Прошу еще аплодисментов!
Магда – явление, причем в обоих смыслах слова. Привидения, скажем, не заходят и не заглядывают, а именно являются. Знают себе цену.
Магда тоже знает себе цену. Она из числа людей-символов. Помнится, в каком-то древнем боевике один беглый каторжник говорил другому: «Ну куда мы пойдем? На нас же большими буквами написано, кто мы такие!»
Точно. Кто такая Магда, становилось ясно с первого же взгляда. В каждом ее появлении незримо присутствовал тот подиум, по которому она дефилировала в юности. Она подавала себя как зрелище и, казалось, несла громадное знамя с надписью «Я – ЖЕНЩИНА!».
Да что там знамя и надпись, это был непрерывный громовой рев: «Старцы, восстаньте со смертного одра! Младенцы, станьте мужчинами в мгновение ока! Воззрите, пред вами сама Магда Ветте (в девичестве Бергер), супержрица, чудо-дева, королева всех самок!»
И надо сказать, этот трубный глас вкупе с бронебойной пышности достоинствами действовал на мужчин с неотразимостью Большой Берты. Туманные, слегка коровьи голубые глаза взывали к трогательному сочувствию (ее любимый и, вобщем-то, единственный приемчик: сельская наивность полускрытая сельским же кокетством) и без промаха воспламеняли мужские сердца.
Естественно, никакой наивности в ней не было ни на грош, характер был как волчий капкан, а подход к жизни трезв до морозности. Сдается мне, именно такие дамы и составляли славу СС и гестапо. Разложив свою жизнь по бронированным полкам, мне она отвела роль штатного утешителя при стареющем муже.
И вот тут-то с Магдой произошла величайшая в ее жизни осечка. Случилось невероятное: нашелся мужчина, который, убоявшись невыносимой скуки ее общества и ее постели, без сожалений покинул и то, и другое. Этот факт буквально проломил ее мировоззрение; к тому же и целлюлит, несмотря на все старания, тоже запустил свой пузырчатый коготь в магдин ледяной оптимизм. Так что теперь в театральности мадам Ветте временами проступало нечто надрывно-драматическое. Она и теперь стояла как на сцене, держа под мышкой узкую белую сумочку, и я подумал, как много в ней все-таки не то от учительницы, не то от надзирательницы женского барака – непоколебимый, спокойно-торжествующий вид.
– Я пришла сказать, что у тебя ничего не выйдет.
– Это ты насчет чего?
– Это я насчет Брунгильды.
– Ага.
– Ты не первый, кто попался на ее удочку. Это ее излюбленный трюк – сначала она заигрывает с мужчиной, потом убегает. Ни до какого продолжения никогда не доходит. Знаешь почему? У нее какая-то неизлечимая наследственная болезнь. Какая именно, не знаю. Мне не сказали. Я недостойна быть посвященной в тайны клана Ветте. Кстати, тебе тоже не скажут, как бы ты ни старался им угодить с этим сумасшедшим стариком.
