Анджей Сапковский - Дорога без возврата (сборник)

Он встал, отворил ставни, выглянул в окно. Гладкую, как зеркальное стекло, поверхность озера затягивал туман, листва прибрежных берез и ольх искрилась росой, далекие луга покрывала низкая, плотная мгла, висящая словно вуаль над самыми верхушками трав.

Йеннифэр пошевелилась под периной, что-то пробормотала. Геральт вздохнул.

– Роскошный день, Йен.

– Э‑э‑э? Что?

– Роскошный день. Невероятно роскошный день.

Он был удивлен: вместо того чтобы ругнуться и накрыть голову подушкой, чародейка уселась, свесив ноги, прошлась по волосам пятерней и принялась искать на постели ночнушку. Геральт знал, что ночнушка находится за спинкой кровати, там, куда Йеннифэр закинула ее вчера ночью. Но не проронил ни слова. Йеннифэр не терпела подобных замечаний.

Чародейка негромко выругалась, отбросила ногой перину, подняла руку и щелкнула пальцами. Ночнушка выпорхнула из-за спинки, размахивая оборками словно кающийся дух, всплыла прямо в ожидающую ее руку.

Геральт вздохнул.

Йеннифэр встала, подошла к нему, обняла и куснула в плечо.

Геральт вздохнул.

Перечень того, к чему приходилось привыкать, был, казалось, неисчерпаем.

– Ты хотел что-то сказать? – прищурилась чародейка.

– Нет.

– Ну и славно. Знаешь что? День действительно роскошный. Прекрасная работа.

– Работа? То есть?

Прежде чем Йеннифэр успела ответить, они услышали внизу высокий протяжный крик и свист. По берегу озера, расплескивая воду, галопом мчалась Цири на вороной кобыле. Кобыла была чистых кровей и невероятно роскошна. Геральт знал, что когда-то она принадлежала некоему полуэльфу, который составил себе представление о беловолосой ведьмочке исключительно на основании ее внешности и здорово ошибся. Цири назвала отвоеванную кобылу Кэльпи. Так островитяне со Скеллиге именовали грозного и зловредного морского духа, порой принимавшего облик лошади. Имя идеально подходило для кобылы. Не так давно некий хоббит, задумавший было Кэльпи скрасть, убедился в этом весьма болезненно. Хоббита звали Сэнди Фрогмортон, но после того случая к нему прилипла кличка «Кочан цветной капусты», или – короче – просто «Кочерыжка».

– Когда-нибудь она свернет себе шею, – проворчала Йеннифэр, глядя на наклонившуюся и поднявшуюся в стременах Цири, которая во весь опор мчалась в ореоле водяных брызг. – Когда-нибудь эта помешанная, твоя дочурочка, сломает себе шею.

Геральт обернулся и, не говоря ни слова, заглянул прямо в фиолетовые глаза чародейки.

– Ну, хорошо, хорошо, – улыбнулась Йеннифэр, не опуская глаза. – Прости. Наша помешанная дочурочка.

Она снова обняла его, крепко прижалась, снова поцеловала и снова куснула. Геральт коснулся губами ее волос и осторожно спустил ночнушку с плеч чародейки.

А потом они снова оказались в кровати, на раскиданной постели, еще теплой и пахнущей сном. И принялись взаимно искать друг друга и искали долго и очень терпеливо, а уверенность в том, что они, конечно же, найдут наверняка, наполняла их радостью и счастьем, и радость и счастье были во всем, что они делали. И хотя они так сильно отличались, они, как всегда, понимали, что эти отличия связывают намертво так же, как сработанная топором врубка связывает стропила с коньком, затес, который позволяет построить дом. И все было так же, как в первый раз, когда Геральта восхитили ее ошеломляющая нагота и бурное желание, а ее восхитили его деликатность и нежность. И так же, как в первый раз, она хотела ему об этом сказать, но он прервал ее поцелуем и ласками и отнял у ее слов всякий смысл. А позже, когда об этом хотел сказать ей он, у него перехватило дыхание, а потом счастье и блаженство обрушились на них с силой свалившегося с неба камня, и вместо ненужных слов был беззвучный крик, и мир перестал для них существовать, ибо что-то кончилось, и что-то началось, и что-то продолжалось, и была тишина, тишина и покой.

И восторг. Восхищение.

Мир понемногу приходил в себя, и снова была постель, пахнущая сном, и залитая солнцем комната, и день. День…

– Йен?

– М‑м‑м?

– Когда ты сказала, что день роскошный, то добавила: «Прекрасная работа». Это должно было, что ли, означать…

– Должно было, – подтвердила она, потянулась и ухватилась вытянутыми руками за углы подушки, а ее грудь при этом напряглась так, что это отозвалось в ведьмаке дрожью в нижней части спины. – Видишь ли, Геральт, такую погоду сделали мы. Вчера вечером. Я, Нэннеке, Трисс и Доррегарай. Нельзя же было рисковать, такой день просто обязан был быть роскошным…

Она осеклась, ткнула его коленом в бедро.

– Ведь сегодня же самый важный день в твоей жизни, глупышка.

Розрог, замок, возведенный на мысе посреди озера, нуждался в изрядном ремонте как снаружи, так и внутри, причем не со вчерашнего дня. Говоря осторожно, Розрог был развалиной, бесформенным нагромождением камней, густо поросшим плющом, вьюнком и традесканцией. Развалиной, окруженной озерами, болотами и трясинами, кишмя кишевшими лягушками, ужами и черепахами. Он был развалиной уже в то время, когда его подарили королю Хервигу. Замок Розрог и окружающая его местность были чем-то вроде пожизненного приданого, прощального презента Хервигу, двенадцать лет назад отписанного племяннику Бреннаном, с тех пор именовавшимся по сему случаю Бреннаном Добрым.

Геральт познакомился с экс-королем через Лютика, поскольку трубадур навещал Розрог частенько, пользуясь тем, что Хервиг был человеком милейшим и привечавшим гостей хозяином. О Хервиге и его, с позволения сказать, «замке» вспомнил именно Лютик, когда все позиции из разработанного ведьмаком перечня Йеннифэр отвергла как неподходящие. О диво, с Розрогом чародейка согласилась немедленно и не крутя при этом носом.

Так и получилось, что свадьба Геральта и Йеннифэр должна была состояться в замке Розрог.

Вначале предполагалось, что свадьба будет скромной и неформальной, но со временем стало ясно, что такое по множеству причин невозможно. Тогда потребовался человек с организаторскими талантами. Йеннифэр, естественно, отказалась. Ей, видите ли, не пристало организовывать собственную свадьбу. Геральт и Цири, не говоря уж о Лютике, никакими способностями такого рода не отличались. Поэтому дело доверили Нэннеке, жрице и первосвященнице богини Мелитэле из Элландера. Нэннеке прибыла немедленно, прихватив с собой двух жриц, Иоло и Эурнэйд.

И дело сдвинулось с мертвой точки.

– Нет, Геральт. – Нэннеке надулась и топнула ногой. – Я не беру на себя никакой ответственности ни за церемонию, ни за пиршество. Ваша развалюха, которую какой-то идиот окрестил замком, не годится никуда и ни на что. Кухня разрушена, бальная зала сойдет разве что под конюшню, а часовня… Так это вообще никакая не часовня. Ты можешь мне сказать, какого бога почитает столь любезный твоему сердцу хромоножка Хервиг?

– Насколько мне известно, никакого. Он утверждает, что религия есть мандрагора для народа.

– Так я и знала, – проговорила жрица, не скрывая презрения. – В часовне нет ни одной статуэтки, там вообще нет ничего, если не считать мышиных… какашек. К тому же здесь на сто с гаком стае вокруг ни души. Геральт, почему вы не хотите сыграть свадьбу в Венгерберге, в цивилизованном месте?

– Ты же знаешь, Йеннифэр – квартеронка, а в твоих «цивилизованных местах» на смешанные браки смотрят косо.

– О Великая Мелитэле! Что значит четвертая часть эльфийской крови? Да почти в каждом из нас есть примесь крови Старшего Народа! Идиотский предрассудок, и ничего больше!

– Не я его придумал.

Список гостей – не очень длинный – нареченные составляли вместе, а приглашениями должен был заняться Лютик. Вскоре оказалось, что трубадур список потерял, причем еще до того, как успел прочесть. Устыдившись, он не признался в содеянном и пошел другим путем: пригласил кого только мог. Конечно, Лютик знал Геральта и Йеннифэр достаточно хорошо, чтобы не упустить никого существенного, однако бард не был бы собою, если б не обогатил перечень поразительным количеством гостей совершенно случайных.

Итак, явился старый Весемир из Каэр-Морхена, воспитатель Геральта, на пару с ведьмаком Эскелем, с которым Геральт дружил с малых лет.

Прибыл друид Мышовур в обществе загорелой блондинки по имени Фрея, которая была выше него на голову и моложе лет на сто. Им сопутствовал ярл Крах ан Крайт со Скеллиге в сопровождении сыновей Рагнара и Локи. Когда Рагнар садился на лошадь, его ноги почти касались земли, а Локи напоминал филигранного эльфа. Ничего странного в этом не было: Рагнар и Локи были братьями сводными, сыновьями разных наложниц ярла.

Явился войт Кальдемейн из Блавикена с дочкой Анникой, весьма привлекательной, но чудовищно робкой девицей.