Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)
Необходимо выяснить это, решила она, прежде чем сообщать о беременности Роберту.
Она начала шпионить за Эриком – сначала мимоходом, стараясь так устроить свой распорядок, чтобы краем глаза видеть, чем он занят. Это ни к чему не привело. Эрик выполнял свои обязанности конюха и садовника. Ей пришлось сделать следующий шаг.
В ноябре, выбрав погожий денек, она спряталась на сеновале в конюшне. Эрик отсутствовал, выгуливая одну из лошадей, и у Анники было достаточно времени, чтобы поглубже забраться в сено и проделать смотровое отверстие. Она чувствовала себя довольно глупо. Дело закончилось-таки дешевым пошлым романом – только жанр другой.
Полчаса спустя Эрик вернулся, и у Анники начало чесаться все тело. Единственное, что было видно с ее места, – рыжая кошка, которая бесшумно вошла в конюшню. Лежа в укрытии, Анника почувствовала легкий приступ клаустрофобии.
К чему было все это затевать? Следовало просто рассказать обо всем Роберту и радоваться, что…
Дверь распахнулась, и появился Эрик, ведя под уздцы черную кобылу. Он снял с нее уздечку, что-то негромко бормоча, но Анника не могла разобрать ни слова. Ничего необычного. В худшем случае придется пролежать в своей засаде несколько часов, чтобы не попасться, а потом уйти не солоно хлебавши.
Эрик произнес что-то вроде «Швайц!», и следом за ним лошадь вышла на середину манежа. То, что последовало, было очень странно.
Эрик выкрикнул «Майш!», и лошадь принялась крутиться вокруг себя с такой скоростью, что было удивительно, как она не упадет, неужели у нее не кружится голова. Эрик хлопнул в ладони и крикнул: «Хайч!», в ту же минуту лошадь перестала кружиться и пустилась в галоп так, будто за ней гналась стая волков.
Глаза у нее выкатились, в этом зрелище не было ни красоты, ни изящества: лошадь была явно испугана, ее тело передергивала мелкая дрожь, но галоп не прекращался, круг за кругом, круг за кругом. Эрик, стоя в центре манеже, довольно смеялся.
Вдруг он выкрикнул «Денш!», и лошадь встала как вкопанная, взбив копытами фонтаны опилок. Потом она поднялась на дыбы и снова опустила передние ноги, ударив ими о пол с такой силой, что Анника даже в своем укрытии почувствовала толчок. Смертельно испуганное животное повторяло этот трюк, пока Эрик не скомандовал «Гамм!», после чего оно начало лягаться и брыкать задними ногами, снова и снова.
Все тело кобылы покрылось пеной, она была обессилена и с трудом поплелась в денник по команде Эрика.
У Анники зачесался нос, и она чуть попятилась назад, чтобы потереть ноздри. Она чувствовала, что стала свидетельницей чего-то, не предназначенного для посторонних глаз.
Съежившись в сене, женщина сложилась почти пополам, пытаясь справиться с потребностью чихнуть, и это ей удалось. Когда же она снова подняла голову, Эрика не было видно. Она затаила дыхание. Уж не поднимается ли он по лесенке на сеновал? Нет, в конюшне было тихо, до нее не доносилось ни звука. Анника выждала еще пять минут и только тогда осмелилась спуститься и осторожно, чтобы ее никто не видел, вернулась в дом.
Вечером она уже готова была обо всем рассказать Роберту. Начала она с разговора о лошадях, и все шло прекрасно, но стоило ей упомянуть имя Эрика, как атмосфера в комнате изменилась, а Роберт внезапно вспомнил, что ему необходимо сделать несколько важных звонков.
Анника осталась сидеть в гостиной, глядя на огонь в камине – за минуту до этого он уютно потрескивал, теперь же вызывал у нее мысли о пожаре и всепоглощающих языках пламени.
Возможно, отношение Эрика к животным стало косвенной причиной тому, что недели через две у Анники появился новый друг. Рыжая кошка, жившая при конюшне, устроила себе дом под ступеням парадного крыльца особняка. Наступил декабрь, день ото дня становилось все холоднее, и Анника попробовала заманить кошку внутрь, но та упрямо оставалась на облюбованном месте. Анника подстелила ей тряпку и каждый день ставила у крыльца блюдце молока, которое кошка с удовольствием лакала.
Анника мучительно соображала, как и когда сообщить Роберту о своем состоянии. Ей хотелось рассказать ему обо всем до того, как станет заметно. Она вспоминала их единственный разговор о детях, и не только его слова, но и выражение невероятного облегчения, когда она созналась, что ни при каких обстоятельствах не может забеременеть.
Конечно, следовало поскорее открыть все карты, чтобы Роберт мог высказать свое мнение. Но, возможно, именно потому она и тянула. Хотелось как можно дольше не знать, каково оно, это мнение.
По-настоящему скверно ей было от того, что она не просто умалчивала: нет, она обманывала мужа, притворяясь, будто у нее до сих пор приходят месячные, использовала прокладки и воздерживалась от секса во время этих воображаемых критических дней.
А недели шли.
В январе нашлось объяснение странному поведению кошки. Как и Анника, она была в интересном положении. Живот у нее округлялся с каждым днем сильнее, а к февралю стал просто необъятным. Судя по всему, там готовился к появлению на свет немалый выводок.
Анника начала замечать первые изменения собственного тела, и состояние кошки ее очень заботило. С помощью удлинителя она установила под крыльцо обогреватель, а подстилку утеплила старым одеялом.
Роберт застал ее за работой, когда она устраивала гнездо для кошки – стояла на четвереньках, пытаясь сделать темный, холодный закуток хоть немного уютнее. Муж погладил ее по спине.
– Ты, я смотрю, не на шутку привязалась к этой киске? – спросил он.
Прежде чем Анника успела обдумать и взвесить ответ, у нее вырвалось:
– Мы с ней сестры по несчастью и должны держаться вместе.
Роберт в недоумении наклонил голову набок:
– Что ты хочешь сказать?
Анника выбралась из-под крыльца и прямо посмотрела на Роберта, который все еще выглядел озадаченным.
– Я хочу сказать… кошка и я – мы обе… Роберт, я беременна.
Роберт судорожно приоткрыл рот, закрыл, снова открыл, чтобы что-то сказать, но Анника его опередила.
– Я помню, что сказала тебе тогда, и никто не понимает, как это могло произойти. Это было невозможно, но вот, приехали – я жду ребенка.
– А когда…
– Четырнадцать недель.
– Нет, – сказал Роберт. – Я имел в виду, когда ты об этом узнала?
Ей хотелось солгать, но было бы непросто объяснить историю с выдуманными критическими днями и замалчиванием, поэтому она сказала правду. Роберт слушал, стоя на коленях на замерзшей земле. Он низко склонил голову, словно ожидая, когда на шею опустится топор палача.
Громко мурлыкала кошка, устраиваясь на новом месте. Роберт поднял голову, заглянул Аннике в глаза и сказал: «Ты должна от него избавиться».
– Но почему, Роберт? Это…
– Послушай меня. Ты должна от него избавиться. Ты еще кому-нибудь сообщала?
– Нет, хотела подождать, пока не поговорю с тобой. Но ты…
– Анника, избавься от него. – Роберт поднялся на ноги, отряхнул землю с брючин. – Не надо это обсуждать, здесь не о чем говорить. Избавься от беременности.
С этим словами он отвернулся от нее и пошел в дом. Анника осталась сидеть, глядя на кошку, толстую и безмятежную в своем удобном убежище. Ей-то никто не велел избавляться от детей. Но, правда, у нее и мужа нет. Пятнадцать лет Анника жила с постоянным ощущением собственной неполноценности, чувствуя себя в каком-то смысле ущербной: женщиной, неспособной исполнить свое главное предназначение. Теперь все изменилось.
Что поделаешь. Раз так, выбирать будет она.
* * *В последующие несколько дней они почти не общались между собой. Роберт по телефону записал Аннику на прием, но когда он уже был готов отвезти жену в клинику, она отказалась ехать. Он настаивал на своем, сердился, но не объяснял причин, только повторял как заведенный, что она просто должна избавиться от беременности.
За несколько дней до того момента, когда делать легальный аборт было бы уже поздно, Анника нарушила молчание.
– Роберт, только ты можешь это прекратить. Не я все это затеяла. Если я тебе не нужна, так и скажи, я пойму. Мы разойдемся, я уеду. Это разобьет мне сердце, но все же будет хоть какая-то определенность.
Роберт долго пристально смотрел на нее, и, к своему удивлению, Анника увидела у него на глазах слезы. Он покачал головой и что-то прошептал, ей показалось, что она расслышала: «Не поможет». Его голос звучал хрипло от волнения.
– Что ты сказал?
Роберт вытер глаза, поднялся и сказал лишь:
– Ничего. Ничего.
Потом поднес ее руку к губам, спокойно кивнул: «Что ж, так тому и быть».
Выйдя из комнаты, он юркнул наверх, в кабинет. До его ежедневного свидания с Эриком почти не осталось времени.
Анника вышла на крыльцо глотнуть свежего воздуха. Термометры показывали минус десять, и землю покрыл тонкий слой снега. Она сделала глубокий вдох, до боли в груди. Принял ли Роберт в конце концов ситуацию? Кажется, впрочем, что «принял» – неверное слово. Смирился, вот это больше похоже на правду.
